Безмолвный пациент: комплект из 3 психологических триллеров - Алекс Михаэлидес
– Никакая провокация не оправдывает нападение на другого человека, – качая головой, вмешался Диомидис.
– Вот именно. – Стефани кивнула.
– Но это единичный случай, – не унимался я. – Поместить Алисию в изолятор не просто бесчеловечно, это варварство!
Еще в Бродмуре я видел пациентов, которых помещали в изолятор – запирали в крошечную комнату без окон, где едва хватало места на одну кровать. Собственно, это была вся мебель. Дни и даже часы, проведенные там, и здорового человека могли превратить в безумца; что уж говорить о тех, чья психика и так нестабильна…
– Как управляющий Гроува я вправе принимать любые меры, которые сочту необходимыми, – процедила Стефани. – Я посоветовалась с Кристианом, и он согласился с моим предложением.
– Еще бы! – раздраженно выпалил я.
Из противоположного конца комнаты мне издевательски улыбнулся Кристиан. Диомидис пристально посмотрел на меня. Я прекрасно понимал, о чем они думали: якобы я потерял контроль, позволив себе относиться к Алисии слишком лично. Но мне было все равно.
– Изолятор – не решение. Мы должны поддерживать с Алисией контакт, говорить с ней. Необходимо понять…
– Я уже понял одну важную вещь. Дело в тебе, Тео, – перебил Кристиан. Он говорил обвиняющим тоном, словно родитель, обращающийся к провинившемуся ребенку.
– Во мне?
– Именно. Ты – тот, кто все здесь взбаламутил!
– Что именно я «взбаламутил»?
– Разве не ты втихаря подзуживал, чтобы Алисии снизили дозировку?
– Ну уж нет! Я не «подзуживал», а открыто вмешался! Алисию накачивали седативными по самую маковку! Она напоминала ходячего мертвеца!
– Чушь!
– Вы серьезно хотите обвинить во всем меня? – Я взглянул Диомидису прямо в глаза. – Вот истинная цель собрания?
Профессор отрицательно покачал головой, хотя его глаза смотрели куда-то в сторону.
– Конечно, нет. Тем не менее совершенно очевидно, что именно изменение подхода в терапии сделало Алисию нестабильной. Вы требуете слишком многого и слишком рано. И в этом я усматриваю причину вчерашнего печального события.
– Не согласен.
– Возможно, вам стоит посмотреть на ситуацию более отвлеченно, так сказать, со стороны. – Диомидис со вздохом вскинул руки, будто устав спорить. – Мы не имеем права на очередную ошибку, особенно учитывая нынешнее критическое состояние, в котором находится клиника. На карту поставлена судьба Гроува. И каждый наш промах дает управляющей компании очередной аргумент в пользу ее закрытия.
Видя пораженческое настроение Диомидиса, его вынужденное соглашательство, я почувствовал, как внутри меня все забурлило от возмущения.
– Поймите, накачать Алисию до потери сознания и навсегда запереть в изоляторе – не лечение. Мы врачи, а не тюремщики!
– Поддерживаю! – вступила Индира, наградив меня ободряющей улыбкой. – Проблема в том, что мы стали слишком всего бояться: лучше увеличить дозу седации, чем рисковать стабильностью пациента… Нужно иметь смелость взглянуть безумию в лицо, сдержать его, а не запирать его на три замка.
Кристиан раздраженно закатил глаза, приготовившись спорить, однако его опередил Диомидис:
– Слишком поздно. Увы, Алисия – неподходящий кандидат для психотерапии. Я очень жалею, что дал разрешение на коррекцию ее лечения. Это моя ошибка.
Профессор винил себя, но я знал, что на самом деле он считал причиной всех бед именно меня. Я оказался под прицелом нескольких пар глаз: Диомидис устало хмурился, Кристиан чувствовал себя победителем и лопался от самодовольства, Стефани смотрела на меня с нескрываемой ненавистью, а Индира – озабоченно.
– Можете снова запретить Алисии рисовать, если так надо, но не возвращайтесь к старой схеме лечения. Только так мы сможем до нее достучаться, – произнес я, стараясь, чтобы это не прозвучало как просьба.
– Я начинаю склоняться к мысли, что Алисия неизлечима, – профессор с сомнением покачал головой.
– Просто дайте мне еще немного времени, и…
– Нет. Эксперимент окончен, – твердо произнес Диомидис, и по его тону я понял, что спорить бесполезно.
34
По поводу снеговых облаков профессор ошибался. Снег так и не пошел – после обеда начался сильный ливень. Разразилась настоящая гроза с раскатами грома и вспышками молний. Я ждал Алисию в кабинете для сеансов психотерапии и смотрел, как в окно барабанит дождь. Мною завладели усталость и тоска. Затея с исцелением Алисии оказалась пустой тратой времени. Мне запретили работать с Алисией до того, как я смог что-либо сделать. А теперь все потеряно.
В дверь постучали, и Юрий завел в кабинет Алисию. Она выглядела значительно хуже, чем я рассчитывал. Слабая, мертвенно-бледная – бедняжка напоминала привидение. Она двигалась неуклюже, ее правая нога мелко, безостановочно дрожала. Проклятый Кристиан! Накачал ее до потери сознания…
Юрий долго не решался оставить нас с Алисией наедине, но в итоге все-таки вышел из кабинета.
Алисия не смотрела на меня. Наконец я заговорил. Громко и четко, стараясь, чтобы мои слова дошли до ее замутненного сознания.
– Алисия, я прошу прощения за то, что вас поместили в изолятор. Мне очень жаль, что вам пришлось это пережить.
Реакции не последовало. Выдержав паузу, я продолжил:
– Из-за того, что вы сделали с Элиф, сеансы нашей терапии, к большому сожалению, отменены. Инициатива не моя, я сопротивлялся как мог, однако решение вынесено, и оно окончательное. Единственное, чего я сумел добиться, – вот этот последний сеанс, чтобы попытаться поговорить о происшествии с Элиф и помочь выразить сожаление о содеянном, которое, уверен, вы ощущаете.
Алисия по-прежнему молчала. Я опасался, что она просто не в состоянии воспринимать информацию.
– Знаете, что сейчас чувствую я? – спросил я. – Честно говоря, злость. Я злюсь, что наши сеансы отменены, а ведь мы толком даже не начали работать! Я злюсь потому, что вы не постарались как следует!
Алисия дернула головой и уставилась на меня в упор.
– Вам страшно, я понимаю это. Я пытался помочь, но вы не дали мне возможности. И теперь я понятия не имею, что делать дальше.
Я устало замолчал.
И тут произошло то, чего я не забуду никогда. Алисия протянула ко мне дрожащую руку, в которой сжимала маленькую книжечку в черном кожаном переплете.
– Что это? – изумился я.
В ответ не раздалось ни звука. Она по-прежнему протягивала книжечку. Мне стало любопытно.
– Хотите, чтобы я это взял? – уточнил я.
Молчание. Тогда я аккуратно принял книжечку из дрожащих пальцев и с любопытством начал просматривать листы… дневника! Написано от руки, с указанием дат. Ее личный журнал. Судя по почерку, Алисия делала записи, когда находилась в сильном душевном смятении, особенно последние страницы: надписи были едва читаемыми, на отдельные куски текста в разных местах страниц указывали стрелочки. На некоторых страницах поверх записей виднелись рисунки и узоры: цветы и виноградные лозы словно заштриховывали написанное ранее.
– Что мне нужно с этим делать? – спросил я у Алисии, снедаемый любопытством.
Впрочем, я и сам догадывался:
