Белая река, черный асфальт - Иосиф Абрамович Гольман
– Я весь внимание, – сказал Багров.
– Осуждаю за пьяное нарушение ПДД, повлекшее по неосторожности смерть четырех человек. Статью об оставлении в опасности исключаю. Даю ниже низшего, исходя из характеристик.
– А без нашего согласия вы этого не можете? – не удержался Багров.
– Могу, – уже спокойно согласился тот. – Но вы ведь люди горячие. Кассация, апелляция. Так нужно ли вам все это, когда вы теперь знаете то, что знаю я? Вы за правду или за добро?
– За правду, – хором ответили защитники.
– Ну так подумайте на досуге, что лучше – правда или добро? – устало закончил тот.
Проводил гостей до дверей и распрощался.
Возбужденные адвокаты пошли к гостинице. По дороге чуть не заспорили.
– Нет, я так не согласен! – мотал головой Багров. – Украсть у меня победу? Ну уж нет! А ты что молчишь?
– Думаю, – ответила Шеметова.
– Да что тут думать? – взвился Олег. – Ты же адвокат!
– Как адвокат буду биться, – тихо сказала Ольга. – А вот про остальное думаю.
Несколько минут молчали.
Впрочем, они понимали друг друга и без слов. Конечно, будут биться. Конечно, на такую сделку не пойдут.
А теперь смотрим трезво. Если без сделки. Пока апелляции и кассации – парень будет в тюрьме, вместо общаги. И с зэками, вместо жены и ребенка.
В остальном судья тоже прав.
Но раз родился адвокатом, значит, защищай всех. Тем более в данном конкретном наезде Ринат Гильдеев действительно невиновен.
Вернулись в номер в полном раздрае. Легли спать, а заснуть не могли.
И вдруг Шеметова успокоилась. Ей вдруг все стало ясно. Такие истории – тоже часть ее профессии.
Любимой профессии. А значит – делай, что должно, и будь что будет.
Эпилог
Все случилось ровно так, как обещал судья.
Несмотря на недовольный вид прокурора, статья об оставлении в опасности из приговора была исключена. По основному обвинению Гареев дал подсудимому неприлично мало: три с половиной года лишения свободы в колонии-поселении.
Родственники Гильдеева были счастливы. Они поверить в такое не могли. Сам Гильдеев, теперь уже осужденный, сидел в клетке столь же безучастно, как и раньше.
Приговор всколыхнул город, сначала сильно: вот-вот могла вскрыться правда о настоящем убийце женщин. Потом круги разошлись по воде и постепенно затихли.
Обещанная публикация в газете так и не вышла: нашлись те, кто смог придержать язык журналистам.
Впрочем, в большинстве своем люди соглашались с мотивацией судьи. Может, и не убил Гильдеев женщин, однако вполне мог убить. Несмотря на предупреждение свыше, когда в его машину уже въезжал мотоцикл с тремя людьми. В хоспис отмаливать ходил, а предупреждению не внял.
Понятно было и то, что в суде настоящего убийцу не отыскать. Это ж не детективчик для пляжного чтения. Все следы заметены, машины давно перекрашены и списаны, то есть утилизированы.
К тому же, зная личность начальника ГИБДД, человека импульсивного, но абсолютно адекватного, горожане понимали: не он сидел за рулем бешеной полицейской легковушки.
Более того, (это уже знали не все) в момент совершения страшного преступления начальник ГИБДД отсутствовал не только в городе, но и в стране, отдыхая с семьей в египетском отеле. Гонки устроили его подчиненные. Узнай о таком начальник, сам бы выгнал из органов.
Почему не стал поднимать бучу, вернувшись? Не мог же он ничего не знать о событиях той ночи. Ответ на этот вопрос предельно прост: кто ж станет сам на себя баллон катить? Вскрой он этот эпизод, и до свиданья должность, к которой он стремился всю свою служивую жизнь.
Кстати, Диас Ильярович, вынося такой приговор, тоже шел на определенный риск. Если Гильдеев убийца – то почему так мало? А если нет, то почему не освобожден за отсутствием вины?
Багров в пылу борьбы, да еще имея такого свидетеля за спиной, рвался в бой в следующей инстанции. Родственники сомневались. Деньги у Ишмурзина, конечно, были, но у них не было уверенности, что следует освобождать Рината немедленно.
Он уехал этапом в Тольятти, в огромную колонию-поселение при автомобильном заводе. Отсидев «за судом» в камере почти год, оказался в приличном общежитии. Утром зарегистрировался, на следующий день пошел работать. Получал зарплату, как вольные, работавшие рядом. За вычетом того, что снимали по исполнительному листу в пользу потерпевших. Но даже с этим вычетом оставалось заметно больше, чем он зарабатывал, заруливая на «дворняге». И даже несравнимо больше, потому что теперь Ринат Гильдеев ничего не тратил на алкоголь.
Семья сняла недорогое жилье рядом, и уже через месяц Ринат жил с женой и крошечной дочкой, лишь отмечаясь в «режиме».
Багров бесился: как так можно? Освобождение почти в кармане, а они раздумывают. Бесплатно, из энтузиазма, подготовил жалобу, но разрешения на ее отсыл по адресу от семьи не получил. Он просто отказывался понимать такую позицию, однако не мог идти против воли своих же клиентов.
И скрипя зубами принял такое «перемирие» лишь после того, как им прямо на шеметовский сотовый позвонила Алсу Гильдеева, жена Рината и младшая дочка Ишмурзиных.
– Ольга Викторовна, Олег Всеволодович, спасибо вам за все! – перекрикивая помехи, радостно поблагодарила Алсу.
– Не за что, – перебила ее Ольга. – Мы же не смогли оправдать Рината.
– Ольга Викторовна! – горела Алсу желанием поделиться. – Вы знаете, мы так не жили никогда! Мы живем в комнате в общежитии. Стоит копейки, а практически это квартира на две семьи! Вторая женщина – завдетсадом бывшая. У нее детки отравились, слава богу не до смерти. (Ольга так и предполагала: большинство заключенных в подобных колониях – медики, прорабы да водители). Вы знаете, Ольга Викторовна, тут у нас все есть: душ, ванная, горячая вода, туалет в доме.
– Но все равно вы не на воле! – Шеметовой не меньше, чем Багрову, хотелось добить дело до конца и увидеть оправданного Рината.
– Дома было хорошо. И родителей я очень люблю. – По построению фразы Шеметова поняла, что следующая ее часть начнется с отрицательной частицы «но». Так и вышло. – Но знаете, Ольга Викторовна, я всю жизнь, сколько себя помню, вечером выносила помои, а утром – золу. Умная Наташка учится, мама с папой работают. А я все – зола-помои, помои-зола. А здесь все по-другому. Утром рубашку Ринату глажу, завтраком кормлю. Вечером в парк ходим с коляской. И главное, Ольга Викторовна, он все время трезвый! Мы в жизни так никогда хорошо не жили, Ольга Викторовна! А срок пройдет – здесь навсегда останемся. Ринатик согласен.
– Алсу, милая, – отвечала Шеметова, – я очень рада за вас. А ко мне-то какие вопросы? Что ты хочешь, чтобы мы сделали?
– Олечка Викторовна! – взмолилась Алсу. – Христом богом прошу, только не пишите жалобу! Я не хочу домой! Не хочу на Откос! Пожалуйста, не меняйте ничего!
Шеметова на всякий случай перезвонила Ишмурзину. Он молча выслушал и сказал:
– Она все правильно говорит. Вы сделали даже больше, чем мы просили. Жалобу посылать не надо…
Так что дело это закончилось вот на такой, не очень юридически обоснованной, ноте…
Зато остальные дела продолжались безостановочно. Конторские адвокаты крутились как белки в колесе. Но даже при такой загрузке оставалось время для подвигов.
Шеметова, например, спасла свою подругу. Причем не в переносном смысле, а в самом прямом. И безо всякой юридической подоплеки.
Есть у нее подруга, Людочка. Очень хорошая подруга. Правда, в крупном городе так бывает, что подруга – замечательная, а видишься с ней раз в год.
Собрались тут встретиться – Людочка говорит, мол, попозже. Живот разболелся. На предложение подъехать только посмеялась – у кого из горожан не побаливает живот?
Через день Шеметова позвонила, а Людочка в больнице. К счастью, ничего страшного: на желчный пузырь стало меньше. Не такой уж нужный орган. Захотела подъехать в больницу – та против. Зачем? Через четыре дня домой, туда и приедешь.
И вот тут Шеметова оплошала. Закрученная делами, позвонить забыла. Вспомнила через неделю. Набрала номер, чтобы договориться об отложенной из-за болезни встрече. И… не узнала Людочкин голос.
