Две недели до рая - Марина Серова
Я попыталась прервать этот словесный поток:
– Парень Алены рассказал нам, что в начале лета вы стали свидетелем какой-то ссоры, о которой ему рассказали.
– Да, было такое. Но потом все было тихо. Она больше ни с кем не ругалась.
– Расскажите о том случае. Вы видели лицо ее посетителя?
– Нет, не видел. Понимаете, моя квартира напротив, я всей ссоры, должно быть, не слышал. Крики до меня донеслись, когда они уже вышли на лестничную клетку.
– О чем шел разговор, помните?
– Что-то про деньги вроде бы. И про ответственность. Марианна выкрикнула фразу, которую я четко расслышал: «Пора поумнеть и забыть о том, что я что-то тебе должна!»
– А что ответил ей посетитель?
– В том-то и дело, что громко кричала она, а этот некто что-то шипел себе под нос. Я не расслышал. Правда, когда я вышел на площадку, чтобы их успокоить, мне послышалось, что этот тип в балахоне сказал: «Ты пожалеешь», но я не могу быть уверен.
– А дальше?
– А дальше ничего. Они услышали, что я вышел, этот мерзавец рванул вниз по лестнице. Я только спину мельком увидел. На голове у него капюшон от кофты был натянут.
– Скажите, как думаете, могла под этой одеждой скрываться женщина?
Старик подумал.
– Ну. Мне показалось, что говоривший – мужчина, парень. Но если подумать – худая вполне могла. Если у нее нет выдающихся – вы понимаете – частей тела, то почему нет? Штаны были пузырями, кофта объемная. Похоже на то, в чем рэперы ходят.
– Сейчас они уже так не одеваются вроде, – встрял Иван.
– Ну, раньше одевались. Помните, штаны были модные, у которых ширинка промеж коленок начиналась, – старик рассмеялся тихим скрипучим смешком, – вот что-то похожее было на нем надето. Поди разгляди, парень или девка. Марианна извинилась тогда передо мной за шум и расплакалась. Я провел ее в квартиру и налил воды, потом ушел к себе. А вечером пришел этот парень ее, актер Семеренко, и я ему все рассказал. Меня напугало то, что я расслышал – «Ты пожалеешь!». Мало ли безумных идиотов на свете. Выходит, я прав оказался, – старик печально опустил голову.
– Выходит, – откликнулся Иван.
Он помрачнел и глянул в сторону лестницы, словно надеялся рассмотреть того, кто по ней убегал два с половиной месяца назад. Я погладила его по руке, и он накрыл мою ладонь своей.
– А в СМИ говорят, Семеренко и убил, – спохватился старик, – врут, что ли?
– Все может быть, но следствие пока не располагает такими данными. Он всего лишь подозреваемый.
– А вы как думаете? Вы же лучше знаете? – вкрадчиво спросил сосед.
Похоже, искреннее сочувствие к убитой девушке не лишало его живого любопытства.
– Я ничего не могу исключить. Вы нам очень помогли, спасибо.
Мы с Иваном попрощались и медленно двинулись вниз. Я разглядывала стены и ступени, словно убегавший мог оставить какой-то след, сохранившийся до наших дней. Разумеется, ничего не было. В полном молчании мы дошли до машины, где Муратик приветствовал нас оглушительным лаем.
– Ну как, нашли что-нибудь? – спросил Евген, когда мы уселись на заднем сиденье.
– Только новые вопросы, – ответила я и машинально погладила Муратика по голове.
Он перегнулся через спинку сиденья и облизал меня огромным, как полотенце, языком.
– Новые вопросы лучше старых, – заключил Евген, – гоним в аэропорт?
Я кивнула. На душе было погано.
* * *– Почему ты сказала, что появились новые вопросы? – спросил Иван.
Мы сидели в зале ожидания, и я наблюдала, как за окном взлетают и садятся самолеты. Это напомнило мне, что через несколько дней я буду на пути к своему долгожданному отдыху и надо бы до этого времени распутать дело Алены Каменцевой. Иван пару минут назад сходил за едой и, вернувшись, протянул мне тонкий пластиковый стаканчик с кофе и бутерброд с семгой, завернутый в бумагу.
– Дорогое удовольствие, – заметил он, усаживаясь рядом со своим стаканчиком, – еда в аэропорту мне уже не по карману.
Я откусила от бутерброда. На вкус все было как бумага.
– Так что там с новыми вопросами? – напомнил Иван.
Я вздохнула и отпила кофе:
– Куда, черт возьми, делись ее другие дневники?
– Зачем они тебе? Думаешь, на одной из страниц там написано: «Мой убийца – такой-то такойтович?» Да выбросила, наверное, вот и все.
– Ну, представь только, – не согласилась я, – ты ведешь дневники с детства. Тщательно все записываешь. Исписал тонну тетрадей, задокументировал почти каждый день. Тебе это важно. И вдруг все выбрасываешь в мусорку?
– Почему нет? Может, она осознала, что не стоит жить прошлым? – Иван быстро расправился со своим бутербродом и скомкал бумагу с недовольным видом: – За такие деньги должно быть как минимум вкусно.
– А как максимум? – рассмеявшись, спросила я.
– Как максимум я должен был умереть от гастрономического оргазма, – ответил парень и, выбросив обертку в ближайшую мусорку, вернулся к нашему обсуждению: – Мне кажется, ты перебарщиваешь со сложностями. Алена могла просто устать от писанины. Или психанула и выбросила все.
Я покачала головой:
– Не верится. Это как надо психануть, чтобы отправить свой многолетний труд в мусорное ведро? Не представляю, что кто-то способен на такое.
Иван вытянул ноги в проход и прикрыл глаза:
– Хорошо. Но ты сказала: «новые вопросы», а не «вопрос». Что еще тебя гложет?
– Фраза, которую расслышал старик-сосед.
– «Ты пожалеешь»?
– Нет, другая. Алена сказала своему собеседнику: «Пора поумнеть и забыть, что я тебе что-то должна».
– Вот это действительно интересно, – сказал Иван. – Кому она могла быть должна?
– Именно! – с жаром подхватила я. – Если перебрать подозреваемых, то вариантов на первый взгляд не так много. Подруге Даше она должна что-нибудь?
– Маловероятно, – ответил Иван, – скорее
