Судьба уральского изумруда - Алина Егорова
– Кккакой изумруд? – выпучила глаза Новикова.
– Нет, она точно тупая!
– Прикидывается! – отозвался второй. Он оказался ниже ростом и, по сравнению со своим видным компаньоном, выглядел на троечку. Алевтина даже толком не могла понять, какой он. Пожалуй, что никакой. Унылая посредственность!
– Изумруд у всех увести ума хватило! Дай я сам с ней поговорю! – прорычала Посредственность, словно обидевшись на характеристику.
– Подожди, – остановил его Арсений, беспокоясь, что приятель опять переусердствует и они раньше времени лишатся источника информации. – Мадам сама все расскажет.
До Новиковой вдруг дошло, что это те самые бандиты, которых она застала в квартире Чумарукова и от которых пряталась у Борьки. Выходит, пряталась плохо, раз они все равно ее нашли.
– У меня нет изумруда, – призналась она, соображая, как выпутаться. От страха соображалось туго и ничего, кроме как все отрицать, на ум не шло.
– А где же он? – допытывался Мерзкий Красавчик.
– В надежном месте! – выпалила пленница, изумившись своей дерзости. Страх липкий, осклизлый сковал все внутри; он не давал дышать и парализовал мысли, и только инстинкт самосохранения заставлял шевелить мозгами.
– Подробнее! – потребовал Красавчик.
– Не скажу, иначе вы меня убьете. Я вам нужна живая до тех пор, пока вы не знаете, где он находится.
– Живая, но не здоровая! – пригрозила Посредственность.
Алевтина похолодела. Нервы сдавали. Она глубоко вдохнула и по привычке хотела поправить локон, провела рукой по голове. И тут ее прорвало.
– Что с моими волосами?! – закричала Алевтина. – Что вы сделали?! Дайте зеркало! Нет! Не надо! Я не хочу это видеть!
Новикова закрыла лицо руками, будто пытаясь спрятаться от всего мира. У нее началась истерика.
– Ёкарные мокасины! – смачно сплюнула Посредственность. – Хуже некуда, чем с бабами валандаться!
– Давай ее в погреб! Пусть остынет, – распорядился Красавчик.
Немного успокоившись, насколько это было возможно в ее положении, Алевтина, как кошка в чужом доме, осторожно стала обследовать крохотную территорию погреба.
В доме было тихо. Вышли на улицу? – предположила она. Алевтина поднялась по лестнице и толкнула дверь. Дверь не поддалась. Затем раздались приближающиеся шаги и голоса.
Алевтина прислушалась. Слух у нее был острым, что часто доставляло ей неудобства – она страдала от невозможности не слышать неприятные звуки, коих в ее коммунальной квартире было предостаточно.
– Пиво будешь? – голос Посредственности. Алевтина высокомерно скривилась: чего от них еще было ожидать? Не будут же они читать Канта или симфонию слушать.
– Нет. Я лучше коньяк. – Арсений достал початую бутылку «Еревана» и плеснул из нее в мутный стакан.
– Разбавленное, – поморщился Изотов.
– Коньячку дерни. Настоящий.
– Ну, – согласился Валера.
Выпили, закусили засохшим сыром, закурили. Под коньяк и сигареты потянуло на философские разговоры.
– Давно хотел спросить, Арсен. Ты себя сволочью не чувствуешь?
– С чего бы? – усмехнулся приятель, выпуская колечко дыма.
– Ну… – нукнул Изотов и замолчал. – Столько трупов, да еще и этот изумруд не совсем наш, – решил он развернуть свою мысль.
– Ах, ты об этом! – рассмеялся Дебардюсов. – Нет, не чувствую. Слабый и глупый погибает. Закон джунглей.
– Жили бы мы в джунглях, не шифровались бы, а действовали бы в открытую. Чего стоит один цирк с этим клоуном в сандалиях! Зачем он терся около театра, я так и не понял. Ловко ты придумал под него закосить! Ну и видон у тебя был! Ты когда в сандалиях в театр поперся, самому не стремно было? Вырядился, как придурок, чтобы не спалиться. И труп актера за стол усадил, вместо того чтобы оставить там, где лежал.
– Зато у меня появилось время уйти без кипеша. И менты не нас с тобой ищут, а этого утырка, что сейчас рыб собою кормит. Нет, Изот, от того, что вместо пальмовых листьев все облачились в костюмы и наваяли уголовный кодекс, из джунглей не вышли. И вообще, люди – дерьмо.
Приятели снова выпили, замолчав на несколько минут.
– В этой жизни каждый думает только о себе, – снова заговорил Арсений. – Жизнь, как курорт. Кто-то отдыхает в пятизвездочном отеле, кто-то в эконом-классе, кто-то по-спартански в палатке, кто-то в хостеле, но и в хостеле не так плохо, если есть возможность валяться на пляже. Другие и вовсе моря не видят – впахивают. Одни крутятся с собственным бизнесом, другие маются в офисе под кондиционером вместо свежего морского воздуха, третьи бегают с подносом, тряпкой и веником, помойным ведром… Все условия для счастья есть: море, солнце, пальмы, но они не всем доступны из-за обстоятельств.
– Не знал, что ты курортник, – пьяно удивился Валера.
– Я, когда после армии ни в какой институт не поступил, поехал в Туркистан вкалывать. Вокруг все водку жрут, с телками куролесят, а я под палящим солнцем на хрен никому не нужные экскурсии впариваю. Море в трех шагах, а окунуться нельзя – выпрут с работы. Тогда-то я все про эту дерьмовую жизнь понял: каждый кузнец своего счастья, но наковальня у всех разная: одним и левой пяткой шевелить не надо, чтобы купаться в счастье, а другие надорвутся за работой и на сантиметр к нему не приблизятся.
Я был ничуть не хуже этих сытых тварей, которые морды от меня воротили, только им достался счастливый билет, а мне нет. До меня доперло, что надо брать его самому. Любым путем! Чтобы не быть вечным лузером.
– Тут ты прав: работа – зло! Сколько ни ишачь, а богатым не станешь. Ты будешь ржать, Арсен, но мне иногда наши жмурики вспоминаются. Если бы мог, убил бы их еще раз, чтобы только не доставали.
– Выпей, – посоветовал универсальное средство Дебардюсов.
– Пил. Не помогает. Тебя они не достают?
– Нет, не достают. Намеренно я никого не убивал и чужого не отбирал. С артистом случайно вышло. Не появись он тогда на пороге, вообще все живы остались бы: и он, и девка, и алкаш, и чудик в сандалиях, да и баба, которая сейчас в погребе отдыхает, тоже.
Алевтина обмерла – они ее уже похоронили! Заранее. «Неужели это конец?!» – с ужасом подумала Новикова. Ей до сих пор не верилось, что она скоро умрет.
Алевтина сжалась от страха, ей хотелось забиться в самый дальний угол, одновременно хотелось исчезнуть, но больше всего – чтобы происходящее оказалось сном, спектаклем, дурацким розыгрышем – чем угодно, только не жестокой реальностью.
«А ведь этот головорез рассуждает точно так же, как и я, – пришла к ней в голову мысль. – Оправдывает свое право на сытую и комфортную жизнь. Цель есть, средства не важны. Получается,
