Слепая зона - Наталья Николаевна Ильина
Я гадала – как себя вести? По идее афишировать нашу с капитаном дружбу не стоило. Тогда я – всего лишь единственный свидетель в его расследовании и пострадавшая к тому же от рук убийцы, а он здесь официально? Всего секундой позже Максим подтвердил мои мысли:
– Простите, Светлана Петровна, я не поздоровался. Вам лучше?
Я написала большое «да» в блокноте и перевернула лист.
Алексей Борисович шевельнулся на стуле. Я готова была поклясться, что он прожигает взглядом исписанную половину блокнота в желании узнать, о чем мы с капитаном говорили раньше, ведь было ясно – говорили. Понятно, что выяснять, кто и зачем явился в мою палату, при мне они не стали.
Слышно было плохо, но разобрать слова я все-таки смогла.
– Капитан Дежин, вас должны были уведомить о моем визите. На завтра, на девять утра назначена встреча.
– Никаких уведомлений я не получал, – ответил Максим.
Это прозвучало резко, даже дерзко. Судя по всему, собеседник ему активно не нравился.
– Значит, еще получите.
Голос Алексея Борисовича тоже не очаровывал дружелюбием, был сух и деловит.
«Значит, это правда, – подумала я. – Он действительно из каких-то спецслужб. Но почему? Что ему нужно?»
Над головой шевельнулась Тварь. Закравшееся подозрение я отмела с ходу. Нет! Не может быть, никто же не знает!
– Хорошо, мы уже встретились. Что у вас за интерес к моему свидетелю?
– Капитан, вы всерьез собираетесь обсуждать это в коридоре больницы? Советую вам приготовить все материалы по делу Чиримовой к завтрашней встрече. Надеюсь, вы меня хорошо понимаете? Все, – отчетливо выделив последнее слово, гость замолчал.
– Слушаюсь, товарищ полковник, – выдавил Максим так невнятно, словно цедил слова через сомкнутые челюсти, и тут же добавил, словно проснулся: – Не трогайте Светлану. Пока. Она травмирована. Я вроде наладил контакт, а вы можете все испортить.
Угу. Вот как это теперь называется. Контакт. Я понимала, что Максим пытается меня защитить, но ядовитая змея сомнений уже расправляла в душе свои кольца.
– Капитан, не разыгрывайте из себя идиота, – холодно посоветовал полковник. – Частота ваших контактов (вот чей запас яда оказался в разы больше моего!) кого угодно навела бы на определенные мысли, а проверка их только подтвердила. Допрос Чиримовой я все-таки проведу. Возможно, даже в вашем присутствии, если вы пообещаете не вмешиваться. Дело давно вышло за рамки уголовного. Надеюсь, вы не будете этого оспаривать?
– Что вам известно? – выдохнул Максим так тихо, что я скорее догадалась, чем расслышала вопрос полностью.
– Завтра. В управлении. В девять утра.
В палату вернулся только Максим. К тому времени я уже исписала пару листов вопросами. Он подошел, зачем-то заправил мне за ухо прядь волос и вздохнул:
– Слышала?
«Да, – написала я. – Давай, левая – «да», правая – «нет»?»
– Давай. Полковник предложил?
«Да».
– Много успел?
«Нет».
– До тварей не дошло?
«Нет. Нет».
Я написала:
«Он что-то знает. Откуда?»
– Понятия не имею, завтра поймем. Не волнуйся, – Максим поймал мою руку, спрятал в своих ладонях, как замерзшую птицу, – никто ничего тебе не сделает. Тварь не позволит, уж это я объясню в первую очередь. Не дай бог кто-то из них пострадает… Получилось с ней пообщаться?
Как сказать… Я не знала, что на это ответить. Хотелось бы сказать: «Да, я – гений!», но это было вовсе не так. Первые сутки в больнице были самыми ужасными в моей жизни – через боль, через страх приходилось все время ее контролировать, потому что Тварь решила вообще никого ко мне не подпускать. Все силы уходили на то, чтобы не дать ей сожрать санитаров в «скорой», врачей в больнице, Максима, даже маму. Я не могла понять, чего это Тварь так паникует, а она была не способна меня слушать, только подчиняться давлению. И я давила от души. Сейчас-то она успокоилась, но понять, почему она кинулась не на меня, а на убийцу, я так и не смогла. И в роли телохранителя Тварь меня пугала куда больше, чем в роли привязавшейся потеряшки.
«Нет».
Я развела руками вместо положенного жеста, который сама же и предложила, а потом подвинула к краю кровати свой опросник.
Максим хмыкнул, читая.
– Не нравится он тебе? Мне тоже, знаешь, как-то не очень. Пойми, я вынужден с ним сотрудничать, больше того – у меня могут забрать это дело. – Он помолчал и добавил: – И тебя.
Я подумала, что никто не заставит меня говорить, если я не захочу, и сложила фигу, крепко сжимая пальцы.
– Согласен, – усмехнулся Максим. – Позвоню тебе завтра, сразу после нашей встречи, и скажу, о чем стоит ему рассказать, а о чем – нет, – ответил он на следующий вопрос и продолжил дальше: – Рассказать про убийцу? Пока мало данных, но он состоял на учете в дурке после серьезного ранения в армии – принимал участие в боевых действиях. Дважды попадался полиции и дважды выходил сухим из воды. Дома у него нет ничего необычного – обстановка времен Союза, скорее всего, от матери осталась. Жил один, живых родственников нет. При обыске нашли оружие, скорее всего именно то, из которого были убиты Денис Иванцов и остальные. Вот и все, что пока известно. Ладно, хватит тебе волнений на сегодня. Болит?
Я быстро взмахнула правой рукой – нечего зря накручивать человека! – и вспомнила, как он метался по приемному покою, когда мы только приехали в больницу. Какую ерунду нес в «скорой» и потом, перед тем, как мной занялись врачи!
«Прости» – через слово, как будто стоял там, в парадной, и не помог! И сейчас – я знала! – он мучается нелепым чувством вины, и честно старалась не тревожить голосовые связки, чтобы они зажили поскорее. Уж тогда-то я смогу выбить из его головы эту дурь!
Дежин был зол. Он сказал Свете правду – дело и главного свидетеля по нему полковник ФСБ Гречин (так значилось в его удостоверении) мог с легкостью забрать и у Дежина, и из ведомства СК вообще. С федералами Дежин раньше не пересекался, но процедуру представлял себе вполне отчетливо. И понимал, что рано или поздно информация о странных смертях докатилась бы куда следует. Вот она
