Мрачные сказки - Ши Эрншоу
– Мы охраняем не ворота, а всю Пастораль. Обеспечиваем безопасность общины, – произносит он так, словно повторяет себе эту фразу каждое утро – в напоминание о том, почему он должен сидеть в маленькой убогой лачуге долгими и холодными январскими ночами и невыносимо жаркими, нагоняющими дремоту летними днями.
– В твои смены к воротам случайно никто не подходил? – спрашиваю я. – Ты не видел мужчину по имени Тревис Рен?
Прислонившись лопатками к дверному косяку, Паркер лыбится:
– Конечно, подходил, – его тон сочится сарказмом. – Я просто позабыл тебе об этом рассказать. Люди ведь разгуливают по дороге круглый год.
– И женщина не приходила? – предпринимаю новую попытку я.
Паркер приподнимает бровь: до него наконец-то доходит, что я не шучу.
– О чем ты?
– Женщина с короткими русыми волосами тут часом не появлялась?
Губы Паркера кривит ухмылка.
– Я не видел тут ни мужчины, ни женщины. Я не видел никого на этой дороге. Ни с русыми, ни с черными волосами. Ты вообще-то поспал днем? Или хочешь, чтобы я отдежурил за тебя ночью? Как-то странно ты говоришь.
Откинувшись на спинку стула, я перевожу взгляд с Паркера на окно.
– Я в порядке. Просто размышляю кое о чем.
– На этой работе не надо думать, – говорит Паркер, – этим она мне и нравится. Лучшая работенка в общине. Начнешь думать слишком много, и Леви решит, что ты метишь на его место.
– Я не мечу на его место, – спокойно отвечаю я.
– Я тоже. Дерьмовое это дело – нести ответственность за все это хозяйство, за всех и каждого. По мне, лучше сидеть здесь, в тишине и спокойствии, попивать кофе и почитывать книжку.
Паркеру по нраву уединение. Он больше ничем не интересуется, ничем за пределами этой маленькой сторожки. И умрет он, скорее всего, прямо здесь, на этом стуле. А следующая мысль, приходящая на ум, заставляет меня нервно моргнуть: «Скорее всего, и я тоже».
– Пошел-ка я домой, – равнодушно взмахивает рукой Паркер. – Матушка вчера приготовила яблочный джем. Такой вкусный! Могу разом съесть всю банку.
Даже в двадцать один год Паркер ведет себя по-ребячески. И спит все еще в той же комнате, в которой вырос, – в доме своей матери. И правда, «малыш». Несколько секунд я пристально изучаю его мягкое веснушчатое лицо. Не скрывает ли он что-то от меня? Если бы он заприметил Тревиса Рена, шагавшего по дороге, умолчал бы он об этом? Или сообщил бы Леви, а от меня утаил? И смог бы он после этого смотреть на меня с таким непроницаемым лицом? Что, если за невозмутимым взглядом его голубых глаз скрывается то, чего я не знаю?
Развернувшись на пороге, Паркер исчезает в темноте, направившись в Пастораль. Некоторое время я смотрю в запыленное окошко. В бликах лунного света, скользящих по дороге, ландшафт кажется сморщенным – как лицо человека, искаженное чувством вины. А я ощущаю над левым ухом знакомое покалывание. Боль, которая в последние дни стала сильнее. Сцеживаю себе в кружку остатки кофе и, убедившись, что уже прошло довольно времени и Паркер, должно быть, добрался до дома, опять сажусь на стул и открываю блокнот. Мне надо его перечитать внимательно, досконально и понять, что случилось.
Первые страницы изобилуют нудными подробностями о мильных указателях на шоссе и гостиницах, в которых ночевал Тревис Рен. На полях некоторых страниц сделаны пометы: «Завтрак в мотеле “Солт Крик”, 14,78 $», «Заправился бензином в Фэйрфоксе, 62,19$». Записи непоследовательные, некоторые перенасыщены деталями, другие, наоборот, слишком лаконичные. Кое-где указаны цены, но не помечено за что. Тревис Рен записывал свои расходы небрежно, но он явно надеялся, что ему их возместят.
Он искал Мэгги Сент-Джеймс. Его наняли ее родители. И после встречи с ними он записал в блокноте всего одно слово: «Пастораль». В конечном итоге он проследил за ней до нашего поселения, ориентируюсь по зарубкам на деревьях и подсказкам маленькой подвески, которую он упомянул несколько раз, подвески-амулета в форме книжечки с цифрой «3», выгравированной на поверхности.
И вот он прибыл в Пастораль. «Они боятся чего-то в лесу, – записал он в своем дневнике. – Пучки трав, развешенные на деревьях, обозначают границу, которую они не переходят. Я уже терзаюсь вопросом: а не сделал ли я ошибку, когда отправился сюда, никого не предупредив?»
Я торопливо пролистываю записи до конца – блокнот исписан лишь наполовину. Но в нем недостает страниц ближе к концу – они вырваны. Зато последняя строка внизу страницы выведена очень аккуратно и разборчиво. Явно не в спешке. «Я ее нашел. Мэгги Сент-Джеймс здесь».
Калла
Я не ощущаю себя больной, не чувствую, что гниль расползается по моему телу, оплетая его ткани и кости причудливыми узорами, как у снежинок на стекле. Каждое утро я провожу пальцами по рукам в поисках мест, где тонкие голубые вены начали чернеть. Я всматриваюсь в свои глаза в зеркале, висящем над раковиной в ванной. Выискиваю крошечные красные пятнышки, как от уколов иглой, но так и не вижу симптомов. Никаких признаков гнили.
Возможно, я вовремя приняла душ после того, как Тео тащил меня под дождем. Успела смыть все с кожи прежде, чем болезнь сумела просочиться в мою плоть. Возможно, я здорова. Но меня все равно изводит нервозность – это гадкое, то утихающее, то нарастающее беспокойство. Что-то, что я не состоянии видеть. Зудящее смятение, которое я не могу определить одним словом.
Выдвинув неглубокий ящик прикроватной тумбочки, я достаю серебряную книжечку, найденную в саду. Мои пальцы нащупывают оттиск цифры «3», выгравированной на лицевой стороне. Случайно или целенаправленно, но эта вещица оказалась погребенной в саду под кустами шиповника. Мне бы очень хотелось показать ее Би. Как знать, возможно, сестренка зажала бы книжечку в своей ладони и «считала» бы ее память. Память о человеке, которому она когда-то принадлежала в Пасторали. Но я не общалась с Би после собрания.
Вчера вечером мне показалось, будто я заметила ее стоящей на коленях у пруда. Но когда я вышла на крыльцо и, прикрыв рукой глаза от рассеянного света заходящего солнца, посмотрела в ту сторону, Би уже ускользнула в лимонную рощу. Тонкая и призрачная, как тень, Би умеет спрятаться так, чтобы ее не нашли; она может различить мои шаги, находясь от меня в миле, а то и в двух, – по вибрации земли.
Я захожу в ее спальню, проверяю постель. Быть может, она так же незаметно проскользнула в нее ночью? Увы, похоже, Би в ней не спала. Простынь аккуратно подоткнута под матрас.
