Семен Данилюк - Законник
Гулевский поднял на неё больные глаза.
– Не думал, конечно. Но теперь-то думаю!
Помертвевшая Беата с оскорблённым видом отступила в сторону.
– Что ж, раз так, ступай!.. Совсем ступай, – холодно уточнила она.
Гулевский, понимая, что только что вновь искорёжил собственную жизнь, бросился вон.
* * *Всё переменилось на диво быстро. Уголовное дело о таксистах-отравителях в порядке надзора затребовала прокуратура. И вскоре Генеральный прокурор доложил президенту о выявленных фактах вопиющих злоупотреблений и нарушений прав человека, допущенных при расследовании громкого, резонансного дела. Президент, дрожа от негодования под телекамеры, потребовал разобраться с фальсификаторами по всей строгости закона.
Последовали оргвыводы. Мелешенко отстранили от должности и вскоре арестовали. Уволили нескольких руководителей в следственном комитете и в милиции. В интернете вывесили сообщение, что на допрос в Главное следственное управление следственного комитета по Москве был вызван заместитель Главы президентской администрации Юрий Судин, дни которого у власти, судя по всему, сочтены.
В юридических кругах поползли слухи, что влияния Гулевского хватило, чтобы сбросить одного из первых людей государства. Телефон, дотоле молчаливый, раскалился от звонков. Абоненты, месяцами остававшиеся «вне зоны действия сети», дружно активизировались и возмущённо допытывались, куда это зазнавшийся профессор пропал на столь длительное время и почему в тяжелую минуту не обратился за помощью.
* * *Гулевский откинулся в кресле, грустно оглядывая многолетний свой кабинет, который покидал навсегда. Из коридоров доносились позвякивание посуды, топот ног и возбуждённые голоса, – сотрудники накрывали прощальный стол. В сущности, пора было выходить, – верная Арлетта уже дважды намекающе заглядывала.
Должен, правда, ещё подъехать Стремянный. Гулевский передавал часть своей библиотеки в дар Академии. И Женя второй день перевозил книги из его квартиры и с дачи.
Гулевский уезжал. За рубежом ждал годичный контракт на чтение цикла лекций. Пока – годичный. Что будет дальше, старался не думать. Только вот непослушная душа ныла и, будто протестуя, не давала спать по ночам.
Что ж, пришла пора прощания! Он решительно прихлопнул себя по коленям. Даже начал подниматься. И тут среди затушеванного гула уловил вороватое цоканье подковок от порога кафедры в сторону его кабинета. Чужих подковок. Охваченный нехорошим предчувствием, Гулевский уставился на дверь.
Вошел низкорослый человек с нездоровым румянцем на отекших книзу щеках и болезненно красными, слезящимися глазами. Прежде чем закрыть за собой дверь, робко улыбнулся. Только тогда Гулевский окончательно уверился, что перед ним Юрий Михайлович Судин.
– Извиняюсь, что без звонка. На допрос опять вызывали, – сообщил Судин, неуверенно опускаясь на стул. – Меня ведь теперь кто хошь туда-сюда.
Он изобразил ладошкой движение маятника.
– Признавайся, говорят, что сын – преступник. А то хуже будет. И сами от собственной смелости аж обоссываются, – он хихикнул. Гулевский, наконец, разобрал, что Юрий Судин совершенно пьян. – А чего не признаться? Ему теперь всё едино – преступник, нет ли.
– Почему вдруг всё едино?
– Как то есть? – Судин озадаченно прервался. – А чего мертвецу?
– П-почему мертвецу? – Гулевский с усилием сглотнул.
– Так утонул мой Егорша позавчера на Красном море во время дайвинга. Десять лет по всем морям да океанам нырял. Дипломы на глубинное погружение имел. А тут вдруг в луже. Клапан какой-то отказал. Знаем мы этот клапан… Да будет из себя изображать! Будто не знаешь, – рассердился он.
– А почему собственно я должен знать? – недоумевающе переспросил Гулевский.
– Потому что потому, – Судин раздраженно обернулся на посторонний звук. В щель протиснулся носик Арлетты.
– Выйти вон, когда без разрешения!.. – выкрикнул он сорвавшимся голосом. Обвисшая кожица на истончившейся шейке гузкой мотнулась в такт движению. От неожиданности Арлетта захлопнула дверь, едва успев выдернуть собственную голову.
– Нервы стали, – извинился Судин. С особенной ухмылочкой оглядел Гулевского.
– Вы что? – холодея, догадался Гулевский. – Всерьёз полагаете, что я имею отношение к гибели вашего сына?!
– Чего уж теперь хитрить, – Судин лукаво погрозил пальчиком. Выдохнул тяжко. – Моя беда, что недооценил тебя. Думал, и впрямь юродивый! А ты непрост оказался. Эва, как сумел коны разбросать. Прямо в масть!
Он уважительно поцокал.
– Но я не в обиде. Мой твоего замочил. Ты – моего. Баш на баш получается. Так что предлагаю ничью. Может, замолвишь перед Томулисом? Мне б только к папе пробиться. Я б объяснился. Ведь они всё не так поняли!
– Убирайтесь-ка вон! – потребовал Гулевский. – Или желаете за шиворот?
Рык его разнёсся по кафедральным коридорам. Всё смолкло. Судин опасливо поёжился.
– Значит, не сведёшь, – резюмировал он. – Того и боялся. Да и вообще это я на всякий случай. Дай, думаю. Так-то понимаю: кто ж такое прощает? Тем более, когда сверху оказался. Тут уж – до упора!
Он ткнул кулачком к полу. Поднялся, качнувшись. Хотел что-то добавить на прощание, да передумал. Лишь выходя разудало махнул рукой.
Катя Потапенко давно уж выстроила членов кафедры в шутливом почетном карауле и нетерпеливо поджидала, чтоб убрался странный посетитель. Едва дождавшись, поспешила к кабинету, который с завтрашнего дня ей предстояло занять.
– Илья Викторович! Ау! – ещё из коридора, бодреньким тоном заговорила она. – Разрешите доложить. Народ к разврату собрался! Заждались своего атамана! – улыбаясь, распахнула дверь. – Господи! Илья Викторович! Да как же это?!
Гулевский, мертвенно бледный, с искаженным лицом рвал на себе ворот.
* * *Очнулся Гулевский в одноместной реабилитационной палате госпиталя МВД. Какая-то тень заслоняла от него льющееся через окно весеннее солнце. С усилием размежил веки и буквально воткнулся в тревожные, огромные, снизу, глаза Беаты.
– Наконец-то! – она заплакала.
Гулевский прислушался, – из коридора доносилось знакомое рокотание, сопровождающееся женским хихиканьем.
– Женька, кто ж ещё?! – подтвердила Беата. – Хочу раскладушку в палату. А они упёрлись. Вот он и обаяет.
Слабым движением Гулевский попросил ее пригнуться.
– Только не уходи, – прошептал он.
– Даже не надейся.
Должно быть, за время болезни сдерживающие центры совсем отказали, – глаза Гулевского наполнились влагой.
Отныне Гулевский просыпался, ища глазами Беату, и засыпал со сладостным чувством, что увидит ее по пробуждении. Странные коленца отбрасывает жизнь. Ещё недавно, здоровый физически, но, искорёженный, надломленный, втайне мечтал о забвении. Здесь же, на больничной койке, с трудом выкарабкиваясь из небытия, он чувствовал себя совершенно счастливым.
Посетителей пока не пускали. Тем неприятней скребанули Гулевского внезапно донесшиеся от лифта победительные голоса.
Дверь распахнулась. В палату, в накинутых белых халатах, вошли зам Генерального прокурора Толстых и следом – обременённый тяжелыми пакетами Резун.
– Огурец! Просто свеженький огурец! – с порога, ещё не разглядев больного, заговорил Толстых. – А таких страхов наговорили!.. Ну, разве не огурец?
Он требовательно обернулся к Резуну.
– Так это ж Илья Викторович! Не человек – кремень… Гвозди бы делать из этих людей… Одно слово – Гулливер! – подтвердил тот, откровенно любуясь учителем.
Беата заметила, что по лбу больного забегали знакомые волны.
– Не долго, пожалуйста, – сухо напомнила она.
Резун понимающе закивал, передал ей подношения.
– Илья, дорогой! Знал бы как рад, – прочувствованно произнес Толстых. – Не от себя одного говорю. Многие рвались. Но мы отодвинули, – нечего гордость нации попусту тревожить. Решили, что хватит самых близких.
Усмешка больного смутила велеречивого прокурора.
– Тут слушок прошел, будто за границу собрался, – припомнил он. Выдержал паузу, дожидаясь ответа. Не дождался.
– Не верю! – с новой силой громыхнул Толстых. – Чтоб такая глыба… Мы не настолько богаты, чтоб Гулливерами разбрасываться. Так говорю? – потребовал он от Резуна.
– Академия ждет-не дождется возвращения мэтра, – подтвердил тот.
– Я, кажется, не прошёл аттестацию, – напомнил ему Гулевский.
Резун конфузливо хихикнул.
– Вы за кого своего ученика держите? – возмутился он. – Я что, дурак, такими кадрами разбрасываться? Рапорт ещё тогда под сукно положил. Знал, что Гулливера никто не повалит!.. А уж нынче-то!
Он намекающе скосился на слегка притухшего прокурора. Подтолкнул.
