Андрей Воронин - Инструктор спецназа ГРУ
— А еды никакой нет?
— Еда едой, а я вас про водку спрашиваю. Еда подразумевается.
— Если подразумевается, тогда и водки можно.
Он порылся в куче хлама за верстаком и выудил оттуда бутылку и два стакана. Из другого угла достал полиэтиленовый пакет, в котором обнаружился изрядный кусок вареной колбасы, два крутых яйца и два же длинных и унылых парниковых огурца.
— Что это у вас всего по два? — спросил Илларион.
— Отрыжка философского образования. Дуализм. Единство и борьба противоположностей.
— Какие же тут противоположности? Закуска…
— Не скажите. Огурец длинный, яйцо короткое. Огурец, как известно, трава, а яйцо — как раз, напротив, почти курица. В то же время их, как вы справедливо заметили, объединяет и роднит то, что они являются закуской и через несколько минут сольются в экстазе в наших желудках, откуда и выйдут через некоторое время в виде однородного продукта…
— А колбаса?
— А вот это и есть тот самый однородный продукт!
— Приятного аппетита, — сказал Илларион.
— Ах, да, пардон. Я забыл, что вы выросли не в больнице Склифосовского.
— Ничего. Кишок и сломанных костей я тоже повидал предостаточно.
— Судя по вашему виду, это правда… Кто вы такой, спрашивать не буду — все равно не скажете. Или скажете?
— Не скажу.
— Само собой… «Лендровер» под брезентом ваш?
— Мой.
— Всю жизнь мечтал иметь такую машину. Дадите прокатиться?
— Попозже. Сейчас это вредно для здоровья — могут по ошибке сунуть туда, откуда я вылез.
— Попозже так попозже. За что выпьем?
— За чистую воду.
— Годится. Поехали.
Незадолго до наступления темноты «Леннон» куда-то быстро смотался на своем потрепанном «жуке» и вернулся с джинсами и футболкой для Иллариона. Судя по размеру, одежда принадлежала ему.
— Не знаю, право, как вас благодарить, — сказал Забродов. — Вы прямо как добрая фея.
— Но-но! Какая я вам фея? Просто когда человеку нужна помощь, надо или помогать до конца, или не браться за это дело вообще.
— Для философа вы на удивление здраво рассуждаете.
— Так потому же и бросил…
Несмотря на возражения Иллариона, парень настоял на том, чтобы подвезти того, куда он скажет. Дождавшись наступления темноты, они покинули стоянку, бросив ее на произвол судьбы. «Леннон» махнул рукой.
— Основная масса клиентов уже загнала своих коней в стойла, а остальные будут колобродить до утра. В крайнем случае, сами как-нибудь разберутся.
Неподалеку от Белорусского вокзала они прокололи колесо и потеряли полчаса, потому что у «Леннона» была запаска, но не было домкрата. В конце концов они добрались-таки до места, где Илларион бросил машину. Забродов издали заметил, что около «шестерки» крутятся какие-то люди, и уже собрался дать своему добровольному помощнику команду проехать мимо, но тут они миновали припаркованный возле дома Быкова автомобиль Мещерякова. Всмотревшись повнимательнее, Илларион узнал в одной из маячивших на противоположной стороне дороги фигур своего приятеля.
— Давай к той машине, — сказал он «Леннону».
Нестриженый философ лихо развернулся посреди шоссе и с шиком затормозил возле белой «шестерки». Теперь Илларион узнал и второго — поначалу его сбили с толку джинсы и голубая спортивная куртка, но сейчас не оставалось никаких сомнений в том, что это Сорокин. Илларион выставил голову в открытое окно и грозно прорычал:
— Эй, полковники, вы зачем чужую машину лапаете?!
— Ого, — сказал «Леннон».
— Вот тебе и «ого», — передразнил его Илларион.
Глава 9
— Сволочь ты, Забродов, — сказал Мещеряков, опуская руку. Признаться, он и сам не вполне осознал, что собирался сделать: не то за сердце схватиться, не то за пистолет. — Неужели нельзя обойтись без спецэффектов?
— Валидолу дать? — спросил его Сорокин. — У меня имеется… как раз для таких случаев.
— А что, твои подчиненные часто воскресают из мертвых? — с усталым интересом спросил Мещеряков.
— Потише там насчет подчиненных, — сказал Илларион, выходя из «фольксвагена». — Кто это тут твой подчиненный?
Он обернулся к «Леннону» и помахал ему рукой.
— Еще раз спасибо вам за все. Теперь вам лучше всего уехать.
— Ну вот, — донеслось из машины. — Как всегда, на самом интересном месте.
— Уверяю вас, ничего интересного нам не предстоит, — утешил его Илларион. Все те же выпущенные кишки и сломанные кости. Сплошная проза жизни.
— А помощь вам точно больше не требуется?
— Точно. Я теперь под охраной двух полковников, так что все в порядке.
— Ого, — снова сказал «Леннон» и дал газ.
— А это еще кто? — спросил Мещеряков, глядя вслед удаляющемуся «жуку».
— Хороший парень, — улыбнулся Илларион. — Философ с автостоянки. С одинаковым мастерством открывает наручники без ключа и штопает пулевые ранения. А треплется как — заслушаешься. Не то что ты.
— Ладно, это все ерунда, — встрял мудрый Сорокин, видя, что Мещеряков опять начинает раздувать ноздри и смотреть исподлобья. — Вы лучше расскажите, как вернулись с того света. А то вы так себя ведете, что полковник Мещеряков вот-вот расстреляет еще какую-нибудь машину.
— А что, одну он уже расстрелял?
— Да, когда узнал, что вы убиты при попытке к бегству.
— А что за машина?
— Красный «ситроен».
— Ах, этот. Туда и дорога. Честно говоря, Андрей, не ожидал от тебя.
— Ладно, — отходя, буркнул Мещеряков. — Как ты все-таки уцелел?
— Да глупость сплошная, — махнул рукой Илларион. — Ну, стреляли, не попали… точнее, не совсем попали.
— Ты ранен?
— Скорее, оцарапан. И сильно рассержен. Вдобавок я чуть было не утонул и весь извалялся в грязи.
— А сюда зачем приехал? Тянет на место преступления? Кстати, Быкова ты застрелил?
— За кого ты меня держишь? Майор его застрелил, усатый такой омоновец. Казах он, что ли.
— Жангалиев, — сказал Сорокин. — Вот сволочь.
— Не спорю… А сюда пришел за машиной. Там у меня телефон остался, да и колеса мне сейчас не помешают. И потом, не могу же я просто так взять и бросить машину госпожи полковницы!
— Трепло, — сказал Мещеряков, — уездный Казанова. О моей машине ты бы и не вспомнил.
— Слушай, капитан, — привычно переходя на «ты», спросил Сорокин, — мы тут с полковником все головы ломаем: как это ты ухитрился тетрадку в почтовый ящик сунуть?
— Не понял, — сказал Илларион. — Какую тетрадку? В какой ящик? Что-то вы мне не то шьете, гражданин начальник.
— Ну как же, — сказал Сорокин, — вот эту самую тетрадочку… и бумажку с номером Мещерякова.
— Не валяй дурака, Илларион, — попросил Мещеряков. — Номер записан твоей рукой.
— Так, — сказал Илларион. — Вот молодчина! Сообразила, значит… А тебе, выходит, — повернулся он к Андрею, — кто-то позвонил.
— Ну да. Та самая бабуся, которую ты про Быкова расспрашивал.
— Как же, помню. Въедливая бабуля.
— Так что же с тетрадью вышло?
— Тетрадь я передал Климовой. Это вдова…
— Знаем, чья она вдова.
— Тетрадь велел передать Сорокину, а тебе, Андрей, просил позвонить и рассказать, что и как, если я вдруг пропаду. А этот ваш Жангалиев ее возьми и зацапай. Я уж думал, плакала тетрадочка. Ай да Климова! Кстати, что с ней?
— Существует протокол допроса Климовой, в котором черным по белому записано, что ты был сообщником Быкова и пристрелил подельника, не поделив с ним прелестей этой самой Климовой. Протокол Климова не подписала, сама куда-то исчезла дома ее нет, ни у матери.
— А кто проводил допрос?
— Твой друг Рябцев.
— А дело-то дрянь, полковники. Климову где-то держат и выбивают показания. Они столько наворотили, что она теперь — их единственная надежда, У нее, кажется, был еще сын. Где он?
— У ее матери, где-то в Тушино, — сказал Сорокин. — Погоди, капитан. Ты думаешь…
— Уверен, черт побери! Точный адрес есть?
— Адрес сейчас узнаем. Открывай машину, телефон нужен!
— Вот черт, — сказал Мещеряков Сорокину, пока Илларион искал по карманам ключи и открывал дверцу. — Жена из отпуска вернется, а я в морге. Что я ей скажу?
— Умнее всего будет промолчать, — сказал Сорокин и, выхватив у Иллариона трубку сотового телефона, быстро набрал номер. — Краснов, ты? Сорокин беспокоит… Слушай, Гриша, нужно срочно узнать адрес матери Валентины Климовой. Да, по делу Забродова и Быкова… Сделаешь? Хорошо, я перезвоню минут через пять. Спасибо, Гриша. Действуй. Только… Сам понимаешь. Да. Никому. Все.
— Поехали в Тушино, полковники, — сказал Илларион. — Перезвоним из машины.
Он прыгнул за руль «шестерки», а полковники разместились в салоне. Машина сорвалась с места с совершенно неподобающей для ее возраста и класса стремительностью и пулей понеслась по Ленинградскому шоссе, натужно ревя двигателем и барабаня карданом.