Фридрих Незнанский - Сегодня ты, а завтра…
– Батарея! – воскликнула Ольга и тихо засмеялась.
Память тотчас услужливо вытолкнула из своих необъятных глубин нужную картинку…
– Одно название, а не батареи, – ворчливо произнес голос матери, – ни черта не греют. Пообломать бы руки тому изобретателю, кто придумал эту конструкцию, честное слово!
– Может быть, потом разойдутся, – подала голос бабушка и тоже протянула руку к едва теплым батареям.
– В это плохо верится, – раздался сомневающийся голос Ольги.
Три женщины, кутаясь в шерстяные кофты, недоуменно изучали отопительную систему новой квартиры…
Эта картина настолько четко встала у Ольги перед глазами, что на секунду ей показалось, что это было совсем недавно. А ведь прошло уже двадцать лет, как седьмого ноября дед торжественно внес в квартиру три коробки и громогласно произнес:
– Все, девчонки, конец вашим мучениям. Принимайте в подарок обогреватели!
Она помнила, что только эти три круглых предмета, нещадно пожирающих электроэнергию, и спасли их в первую зиму в новой квартире от холода. А низенькие батареи, лишь отдаленно напоминающие музыкальный инструмент, так и не выделили долгожданное тепло…
Теперь дело пойдет на лад! Ей потребовалось чуть меньше минуты, чтобы обнаружить острый угол в знакомой с детства металлической конструкции, чуть больше пятнадцати минут, чтобы намочить кожаный ремень, стягивающий руки, и чуть больше получаса, чтобы перепилить путы в двух местах.
Ура! Она наконец-то свободна. Да здравствует воля и это сладкое слово «свобода»! Освободившись, Ольга с наслаждением помассировала руки и только потом утомленно перевела дыхание. В висках отчаянно стучало, тело все ныло от пережитого напряжения, ноги и руки дрожали, словно она пробежала десятикилометровый кросс, но Ольга понимала, что пройден только первый этап к освобождению.
Возможно, если б девушке не связали руки, ей в голову не пришла бы мысль о побеге, но, сковав ее движения, противники как бы сами спровоцировали дальнейшие действия. Освободив руки, Ольга поняла, что обратного пути нет, теперь она обязана выйти отсюда. Сейчас или никогда!
Дверь была плотно заперта, но на всякий случай девушка, навалившись всем телом, попыталась ее протолкнуть, та и не двинулась. Бесполезно! Ольга присела на корточки. За дверью стояла полнейшая тишина. Интересно, что там ее ожидает? По всей видимости, ничего хорошего. Ну и наплевать! Раз она сумела освободиться от пут, то уж выйти отсюда сумеет. Нужно только рискнуть.
Девушка перевела дыхание и тихонько поскребла ногтем о дверь.
Прислушалась – никакой реакции. Да что же, они спят, что ли? Должен быть у нее охранник. Обязательно должен быть. И скорее всего – один. Охранять связанную девушку в запертом на замок помещении вдвоем – по меньшей мере глупо. А эти мужчины, они ведь такие самоуверенные, что наверняка оставили с ней только одного охранника…
Она повторила маневр еще раз, потом, приложив усилия, издала более громкий звук. Наконец за дверью послышалось движение и звон ключей. Есть! Снаружи отомкнули замок, и в комнату смело шагнул охранник. Один. Совсем еще молодой парень – лет двадцати, не больше. Он замер, удивленно уставившись на пустую кровать, где, по его предположениям, должна была находиться пленница. В этот момент сильный удар ногой в пах сложил его пополам. Не давая противнику опомниться, Ольга ударила еще раз. И следом, сложив руки в «замок», – по шее. Парень молча рухнул на бетонный пол. Девушка не стала его добивать (хотя очень хотелось!), перешагнула через неподвижное тело и устремилась к выходу из темницы…
Выехав за пределы кольцевой автодороги, миновав московский шум и заторы, проехав мимо поселков-сателлитов, борющихся за то, чтобы войти в пределы столицы, одним словом, минут через пятнадцать езды на умеренной скорости по одному из шоссе можно оказаться в самой настоящей деревне. Именно такой, какой обычно и представляют себе российскую деревню – с почерневшими от времени, покосившимися заборами, огромными, похожими на озера и никогда не высыхающими лужами на дорогах, тощими, ободранными курами, которые выискивают в траве съедобные семена, домами, покрытыми облупленной краской, и бредущим по улице алкашом в пыльном пиджаке. И попавшему в деревню не верится, что всего в каких-то десяти – пятнадцати километрах отсюда бурлит своей насыщенной жизнью столица. Тишина здесь нарушается отнюдь не гулом автомобильных моторов, а шелестом листьев, стрекотанием кузнечиков и позывными «Маяка», которые, по старой памяти, несутся из каждой радиоточки. Ну, пожалуй, еще пройдет пьяная компания к большаку, чтобы на автобусах, с несколькими пересадками, добраться до Москвы и там уж повеселиться на полную катушку – с отвратительной водкой из привокзального киоска, дракой с местными бомжами, разбитыми бровями и носами и пробуждением в грязной подворотне – без денег, часов, обуви и мало-мальски ценных предметов одежды. Хорошо если хоть живы останутся…
Миша Казачков не любил эти прогулки в город. Ну какой, спрашивается, смысл тащиться туда, где менты на каждом шагу, шум, гам, полно народу всякого, приткнуться негде? То ли дело здесь, в родном Дядькино, – все рядом, до хаты два шага, опять же огурчиками солененькими можно у соседки разжиться, сесть культурно на природе, выпить, закусить… Ну для чего, скажите, переться в эту Москву?
К сожалению, друганы Миши Казачкова этих его взглядов не разделяли. И каждые выходные отправлялись в первопрестольную. Вот и сегодня утром его звали с собой.
– Поехали, – говорил Степа Кузнецов, – развеемся, отдохнем. А то так и сгнием в своей деревне. А там столица. Культура!
Когда он произносил слово «культура», лицо его становилось одухотворенным. Как будто он в Москву ездил Третьяковскую галерею посетить или, скажем, Большой театр.
Двое других из их компании, Гена и Серый, стояли, привалившись плечами друг к другу, и молчали. В принципе им было все равно, поедет с ними Миша или нет. Им вообще было на все наплевать. Они уже успели с утра раздавить банку.
Когда Миша отказался ехать, Степа обвинил его в предательстве самого святого, что есть у человека, – мужской дружбы, обругал его всякими нехорошими словами и напоследок высказал предположение, что тот вообще нерусский, раз так поступает. И с оскорбленным видом пошагал в сторону шоссе. Серый и Гена, все так же опираясь друг на друга, поплелись за ним…
Миша не обиделся, Миша знал, что завтра, ближе к вечеру, они вернутся домой, грязные, избитые и угрюмые. И втайне завидующие ему. И лучший друг Степа Кузнецов будет, посасывая беломорину, рассказывать об их приключениях, беззастенчиво фантазируя и отчаянно матерясь. А Серый и Гена, нетвердо держащиеся на своих табуретках, будут кивать время от времени небритыми подбородками… Миша все это прекрасно знал и поэтому не поехал в Москву.
Куда лучше провести выходные здесь, в родной деревне. Миша пошел домой, достал из-за старой репродукции картины «Незнакомка» заветную поллитру, положил в целлофановый пакет краюшку хлеба, маринованный помидор, несколько ломтиков нарезанного сала, половинку луковицы и завернутую в обрывок газеты щепоть соли. Сунул сверток в карман и направился к двери. Потом остановился, прихватил банку с напитком «Юпи», в который Миша, в полном соответствии с инструкцией, «просто добавил воды», и не забыл стакан. Чтоб уж совсем культурно отдохнуть.
Когда Миша вышел из своей хаты, день был в самом разгаре. Солнце шпарило вовсю, немногие обитатели деревни Дядькино будто вымерли – наступило время послеобеденного отдыха. Миша Казачков сегодня не обедал, как, впрочем, и вчера, а вот позавчера баба Наталья налила ему плошку душистого, наваристого борща и даже с большим куском мяса на мозговой кости. А обычно Миша перебивался чем попало. Вот и сегодня скромная закусь должна была заменить ему обед.
Но не беда, с поллитрой завсегда веселее. Миша прошел по главной улице деревни, носящей по старинке имя вождя мирового пролетариата, миновал последний дом, свернул с улицы и, обойдя задами заборы, проник на огород.
Конечно, у Миши был свой огород. Но, понятно, грядки его давно вытоптали приятели, отыскивая съедобный корешок, яблони и груши загнулись и одичали, и только бурьян с чертополохом разросся пышным цветом. Ну что за удовольствие сидеть среди бурьяна? Что он, дворняга какая?
А здесь огородик был ухоженный. Ровными рядами уходили почти к лесу кустики картошки, сбоку вились огурчики, дальше желтели кабачки. Ближе к дому расположились несколько грядок зелени и лука. Вот здесь, в тени больших груш, рядом с грядочками, и расположился Миша. Хозяйский Полкан глянул на него приоткрытым глазом и снова задремал. Мишу в деревне знала каждая собака, и каждая собака знала, что он человек нрава миролюбивого и доброго, а своими маленькими слабостями никого не обременяет. Поэтому что с того, что он возьмет с грядки пару огурчиков и выдернет длинный побег молодого лука? Что с того? Нешто мы жадные?
