Куинн Фосетт - Братство Майкрофта Холмса
— Вы не человек, а старая наседка, — с недовольным вздохом заметил Макмиллан. — Хотя, полагаю, правительству нужны такие людишки, чтобы наводить глянец на настоящую работу, когда её закончат. — Вялым взмахом руки он отослал меня прочь. — Возвращайтесь через десять минут. — Он устремил на Циммермана пристальный взгляд. — Думаю, больше нам не понадобится.
— Не понадобится, если, конечно, у вас не будет вопросов, — ответил тот, пытаясь не показать обиды.
— И принесите мне кофе и булочку, — крикнул вдогонку мне Макмиллан, когда я осторожно закрывал за собой дверь.
Платформа была забита пассажирами, носильщиками и железнодорожниками. Стоял неумолчный шум. Суета была бодрящей, она являла собой один из видов разумного движения, от которого я в течение некоторого времени был отлучён. Какой приятной казалась эта деятельность, какой простой и понятной. Заполненные углём и хорошо отрегулированные машины шипели паром, как ручные драконы. Люди с румяными лицами заполняли топливом тендер, прицепленный к паровозу, и я сам удивился тому, насколько завидую им. Носильщики везли на тележках корзины и баулы к замершим поездам и укладывали багаж с ловкостью, которая достигается большим опытом. Против этих людей не плели неведомые интриги, на них не охотились убийцы, становившиеся с каждым часом всё более изобретательными и опасными. Никому из них не пришлось убить человека. Никто из них не стоял беспомощно, глядя на то, как ни в чём не повинного человека убивают во время зверского обряда. Вечером, честно выполнив свою дневную работу, они с чувством гордости отправляются домой к своему простому семейству. Даже обуреваемый этими мыслями, я понимал, что чрезмерно упрощаю, но легче от этого не стало.
На прилавке передвижной лавки булочника я выбрал четыре булочки с мягким сладким сыром и ягодным мармеладом. Они выглядели очень аппетитно. В иное время я купил бы несколько для себя, но аппетит всё ещё не вернулся ко мне, хотя время уже подходило к полудню. Я был не в состоянии думать о еде без тошноты. Щедро расплатившись, я задумался: не следит ли за мной кто-нибудь?
О чём Циммерман говорит с Макмилланом? И какое мне до этого дело? Я направился назад, к залу, где они находились, держа в руке булочки, завёрнутые в бумагу.
Войдя в коридор, я остановился и понял, что стал свидетелем чего-то важного. Подле закрытой двери стоял начальник станции и, слегка сгорбившись, прислушивался к тому, что происходит за дверью. Я не имел понятия, как долго он там находится и что ему удалось подслушать. Мысль о том. что кто-то из членов Братства знает нечто, неизвестное мне, взволновала меня. Я вспомнил брелок от цепочки, остановился, колеблясь, как следует поступить в этой ситуации Джеффрису. Должен ли я одёрнуть этого человека или сделать вид, что ничего не заметил? Но мне не пришлось принимать решение.
Раздался паровозный свисток. Начальник станции поднял голову, как зверь, принюхивающийся к ветру. Увидев меня, он с величайшей наглостью кивнул и деловито отправился на перрон встречать прибывающий поезд.
Взглянув вслед начальнику станции, я заметил, что в толпе мелькнула светловолосая молодая женщина, показавшаяся мне похожей на Пенелопу Хелспай. Однако блондинки встречались здесь ежеминутно, и было просто странно, что эта девушка обратила на себя моё внимание. На мгновение я задумался о том, как сложились у неё дела с братом, — к этому времени она должна была наверняка добраться до него. Затем я заставил себя переключиться на более важные дела. Мыслями моими завладела Элизабет, и я мучительно размышлял, как рассказать ей обо всём, что со мной приключилось. Поразительно, но ведь я не смогу ничего сообщить ей о своих переживаниях, чтобы не вызвать её недовольства. Впрочем, философски напомнил я себе, не стоит загадывать ничего на будущее, когда даже самое ближайшее моё существование находится под вопросом.
С этими мыслями я вернулся в комнату, где Макмиллан дожидался поезда.
— Надеюсь, они понравятся вам, сэр, — сказал я, положив перед ним свёрток с булочками. — Я купил четыре, на случай, если вы пожелаете угостить герра Циммермана.
— С какой стати? — резко спросил Макмиллан. Судя по его тону, мне следовало в данном случае забыть о хороших манерах и не проявлять никаких чувств. — И даже не пытайтесь убедить меня, что вы сами не хотите одну.
— Я уже съел одну, — солгал я, — они чудесны.
— Вам нужно, чтобы кто-то попробовал пищу до вас, не так ли? — вызывающе спросил Циммерман. Его лицо было ещё краснее, чем в тот момент, когда он вошёл в зал ожидания. — Нет, я не порицаю никого за излишнюю осторожность, тем более у вас есть основания опасаться врагов.
— Хотите сказать, что вы один из них? — предположил Макмиллан. — Возможно, когда всё закончится, мы с вами оба посмеёмся над нашей враждой.
— Просто позор, что от человека, подобного вам, зависит так много, — сказал Циммерман, даже не подумав извиниться за оскорбление. Он поднялся, слегка поклонился и щёлкнул каблуками. — Я оставлю вас, mein Herr.
— Ну наконец-то, — с деланой апатией пробормотал Макмиллан вместо ответа, не отрывая глаз от булочек. Когда Циммерман вышел, он потребовал: — Джеффрис, мой кофе!
Пока я ходил, выполняя поручение, моя голова была занята одной мыслью: под каким предлогом заставить Макмиллана рассказать мне о поручении, которое передал ему Циммерман.
Из дневника Филипа ТьерсаС минуты на минуту ожидаю очередных сведений из Германии. Ещё не до конца ясно, гто М. X. собирается предпринять относительно дальнейших переездов, но он просил, чтобы поезд «Меркурий», доставивший его в Германию, отправили обратно в Париж, но держали наготове на случай необходимости. По словам М. X., «Меркурий» замечательно справился со своей задачей. Основной причиной волнения было состояние железнодорожных путей: только соображения безопасности ограничивали скорость поезда.
Эдмунду Саттону доложили, что трое мужчин спрашивали о М. X. в клубе «Диоген», и это ввергло его в беспокойство. Он опасается, что враги М. X. подозревают, что имеют дело с двойником, и ищут тому подтверждение.
Из Адмиралтейства доставили сообщение о том, что дело с хищениями прекращено и скандал полностью замят.
Меня опять вызывают в больницу: мать очень плоха.
ГЛАВА 21
Через полчаса начальник станции предложил Макмиллану занять место в отдельном купе и пообещал, что оба соседних будут свободны, а железнодорожная стража обеспечит нам полную безопасность. Я вновь взглянул на часовую цепочку и усомнился в его словах.
— Отлично, — похвалил Макмиллан, жестом приказав мне взять его пальто, что я и сделал. — По крайней мере, нас ждёт прекрасный осенний день. Туман рассеялся, а на свете нет ничего отвратительнее, чем речной туман, тянущийся на многие мили.
— Красивая страна, — откликнулся я, решив, что, раз мне не угрожает непосредственная опасность, следует радоваться окружающему.
Начальник станции, не скрывая нетерпения, ожидал нас.
— Третий вагон, сразу же за багажными, среднее купе.
— Немцы очень сентиментальны во всём, что касается природы, — продолжал Макмиллан, игнорируя железнодорожника. — Они вечно слагают о ней стихи в прозе.
Убедившись, что ничего не забыто, я поспешил открыть перед ним дверь зала ожидания, подозревая, что именно такого подобострастия он требует от своих слуг, и убедился, что моё предположение было справедливо: Макмиллан воспринял это как должное.
— Которое наше купе? — спросил он, когда мы вышли в коридор.
— Третий вагон, среднее купе, — повторил я то, что только что услышал от начальника станции.
— Среднее. Я полагаю, что в вагоне их пять? — Он взглянул вдоль перрона. — А кто это входит в четвёртый вагон?
— Это особый вагон, — холодно ответил железнодорожник.
— Какой-нибудь друг короля Людвига. — Макмиллан пожал плечами и зашагал к своему вагону. — Пусть вещи погрузят в мой вагон, я не хочу отправлять их багажом.
— Я прикажу носильщику, — ответил начальник станции. Было видно, что он рад расстаться с Камероном Макмилланом.
Сейчас, садясь в поезд, я мечтал о том, как бы перекинуться одним-двумя словами с Майкрофтом Холмсом, прежде чем начнётся очередной этап моего странствия. Хотелось бы мне знать, где и когда удастся связаться с ним, если, конечно, вообще удастся.
— Смотрите! — прервал мои размышления резкий голос Макмиллана. Он указывал на согбенную фигуру в кресле на колёсах, которое вёз молодой человек в кадетской форме. Инвалид был так закутан в многочисленные одеяла, что невозможно было определить не только его возраст, но даже пол и характер увечья, приковавшего его к креслу, если, конечно, было уместно говорить «он». Возможно, в кресле сидела дряхлая графиня или вдова маршала.