Наталья Андреева - Ничего личного
— Да я-то тут причем? Манцев все равно сказал бы вам правду после праздников, когда его назначили бы на место Паши. Они с Норой уже договорились.
— Вы что, это слышали? — упавшим голосом спросила Ольга.
— Видел. И нежные взгляды, и записочки, которыми они обменивались. Там все на мази, да и сам Костя не отрицает. Он недавно за сигаретами приходил, мы очень мило побеседовали. И откровенно. Как мужчина с мужчиной. Манцев во всем признался… — Тут он сообразил: девушка, кажется, плачет. — Оля, бросьте вы! Ну стоит ли так переживать? Ну не сложилась одна красивая сказка, сложится другая. Среди мужчин тоже есть еще романтики, будут вам и рифмы, и розы, и кофе в постель.
— Да если Манцев вам все рассказал, как вы можете все это говорить?! Я думала, что он ради меня… Неужели из-за своей карьеры?
— Что?
— Нет, не из-за карьеры. Из-за Норы. Из-за женщины, которую я никогда не считала соперницей и даже жалела! Еще предлагала Паше дать ей денег на первое время. Смешно! — Ольга и на самом деле рассмеялась, но смех ее был горьким. — Я ее пожалела! Какая же я дура! Она надо мной, должно быть, смеется! Нора надо мной смеется! Ну Манцев, ну комедия! Кто считает меня умной? Сейчас всем пойду плевать в лицо…
— Да хватит уже! — не выдержал Алексей. -Нечего было затевать эту праведную войну! Обостренное чувство справедливости имеет плохие последствия. Умная девушка, а занимаетесь глупостями. Неужели вы серьезно думаете, что, убрав Иванова, восстановите на фирме справедливость и воцарится всеобщее благоденствие? Дело не в человеке, а в системе. Никогда не будет справедливости и человеческих отношений там, где люди делят большие деньги. Ибо чем больше у человека денег, тем больше ему их надо, прямо пропорциональная зависимость: рост наличной денежной массы увеличивает рост потребностей. И жадность. Самые щедрые люди — бедные. Охотнее делятся последним, чем излишками. Ими вообще никто не делится. К примеру, сначала человек мечтает о какой-нибудь машине, просто о машине, абстрактной, не имеющей ни марки, ни цвета, ни цены. Потом, когда она появляется, он начинает активно смотреть по сторонам и замечать то, что рядом с ним движется. И ему уже хочется конкретную машину, с цветом, маркой и ценой. Он покупает и ее, и снова начинает оглядываться по сторонам и замечать уже то, что не просто движется, но и вызывает всеобщее восхищение. И так далее по возрастающей. Есть этому предел? Нет. И если у человека появляется возможность осуществлять свои растущие потребности, он начинает им служить, как дрессированная собачка. Вы уловили? Манцев метит на Пашино место. Серебрякова ему якобы обещала. Он страшный человек, если сумел вас так развести. Покойный коммерческий директор такими талантами не обладал, он с женщинами играл в открытую и под порядочного парня не маскировался. Как бы вам не пожалеть, Оленька.
— Да, Паша мне не врал. То есть… Мне казалось… Значит, ничего не изменится? Теперь?
— Да как бы хуже не стало. Старые карманы -они все ж таки полные, а новые пустые. Боюсь, рано или поздно вас из фирмы уберут. И Серебрякова не поможет. Манцев же и уберет. Каким бы то ни было способом. Зачем нужен человек, который к благоденствию нынешнего начальства руку приложил? Он же на особом положении. А надо, чтобы подчиненные были просто людьми с улицы, которые будут в рот смотреть и считать себя вечно обязанными. Пешки нужны, а не имеющие вес фигуры на этой доске. Пешка пока в ферзи пройдет, ее сто раз слопать можно. Чего их беречь? Наберут пешек, и будут их двигать. А вы — королева! Вам служить надо. Вас сдадут. Уже сдали.
— Ирина Сергеевна не позволит…
— Милая моя, ей просто рано или поздно будет не до тебя. Ну, был у нее муж, была проблема: как бы он не спутался с красивой молоденькой секретаршей. Секретарша оказалась порядочной, ее стали беречь и лелеять. Не стало мужа -не стало проблемы. К секретарше осталось просто хорошее отношение, но оно имеет свой запас прочности. Не оказывая новых значимых услуг, долго на этом не протянешь. Просто оцените ваши перспективы.
— Значит, я все сделала зря? Этим просто воспользовались…
— Не знаю, что вы имеете в виду, но у нас все любят делать чужими руками. Для своих драгоценных ручек всегда наготове белые перчатки. Вы — крайняя.
Ему показалось, что губы у нее задрожали. Вот вам и Ольга Минаева! Рассыпалась. А была такая гордая, независимая! Леонидову стало ее жалко.
— Да не надо так переживать, — сказал он. Сколько вам лет?
— Двадцать четыре.
— Ну да, переходный возраст. От юношеского максимализма к взрослому либерализму. Я понимаю, вы очень остро чувствуете несправедливость, сам от этого еще не излечился. Да, мир устроен несправедливо. Не кидаете вы, кидают вас. Выбор простой: полное его отсутствие. Стань либо преуспевающей сволочью, либо честным, порядочным, но бедным. Бедным быть никто не хочет. Я иногда хожу по улицам Москвы и думаю: мама родная! сколько же людей! И все хотят жить хорошо. Никто не хочет плохо. Но на всех все равно не хватает! Так кто выигрывает в итоге? А? Такие, как Костя Манцев. Ну, узнали вы об этом. Хотя, по тому, как ловко вы залезли в постель коммерческого директора, я ни за что бы ни подумал, что вы так будете переживать из-за Манцева.
— Я его любила… — упавшим голосом сказала Ольга.
— Кого? Пашу? Вы?!
— А что тут такого? — вскинулась она.
— Тоже мне! Нашли подходящий объект! Хотя, любовь, говорят, зла…
— Вы! Что вы в этом понимаете?!
— Да уж. Не понимаю, зачем вы шли сейчас к Манцеву. За утешением?
Она не ответила. Поднялась с дивана и тыльной стороной ладони вытерла лицо. Потом очень спокойно сказала:
— Прощайте, Алексей. Я, пожалуй, пойду.
— А мы разве больше не увидимся? Вы рано уезжаете?
— Да, слишком рано.
Уходя, она задела стол. Раздался звук удара. Но Ольга даже не вскрикнула. Вскрикнул он:
— Осторожнее!
Алексей долго прислушивался к ее шагам. Наконец, хлопнула дверь. «Хорошо, что я не пустил ее к Манцеву, — подумал он. — Пусть не сегодня. Выспится, подумает на свежую голову. Ну что, это все? Окончено представление? Все равно не засну»
Он отвернулся к стене, и уже закрыл глаза, когда где-то рядом раздался тихий смех…
Смех был каким-то шершавым, неприятным для человеческого уха. Он царапал барабанные перепонки, словно бы на них сыпался речной песок. Алексей резко развернулся и сел на диване, вглядываясь в темноту.
Откуда? Ба! Да из боковой комнаты, приспособленной под продуктовый склад! Только вот продукты там давно уже закончились. А люди, выходит, остались.
— Кто здесь? Эй! Кого черти носят? — крикнул в темноту Леонидов.
— Да всего лишь я, Алексей, всего лишь я. Хе-хе… Маленький, незаметный человечек. Ты уж прости, что без отчества, ночь на дворе. Так, что ли, было сказано нашей Оленьке? — сказал незваный гость, осторожно приближаясь к дивану.
— Саша? Иванов? А я думал, что подслушивать — это привилегия женщин.
— Ну да? И сплетни тоже? А как тогда, у нас, у мужчин, это называется? Обмен мнениями? Хе-хе… Ну и как спектакль?
— Да ты садись.
— Спасибо, я тут, в уголочке. Постою.
— А ты почем знаешь, что спектакль? Ты что, режиссер?
— Ну, почти. Манцева я к тебе прислал. Татьяну тоже я надоумил. Насчет ребенка. Мне-то он зачем? Дурак Валера. Хотел мне свою бабу навязать.
— А ты под другую метишь?
— Под мою новую должность девочка другого класса подойдет.
— Новую должность? Тебя, значит, тоже с повышением?
— И с каким! Я после Рождественских каникул занимаю должность управляющего в магазине, — важно сказал Саша. — А Паша меня уволить хотел. Ха-ха! Кстати, спасибо тебе, Леонидов.
— За что?
— За Ольгу. Давно надо было открыть ей глаза. На Манцева, на Пашу. Хорошая девочка, только с большой дурью. Здорово ты избавил ее от иллюзий! Хвалю. Я все не решался подступиться. Думал, пошлет, куда подальше, а теперь в самый раз. Шлюха из нее классная выйдет. Ленке до нее далеко. То есть Норе. Кошка облезлая. Ты, Леонидов, как всегда, прав. У тебя есть вкус. Уважаю! Ольгу только приодеть, сережек — колечек навесить, и можно в такой тарантас запрягать! Хороша кобылка. Манцев дурак, он еще локти будет кусать от досады. И Ленка дура набитая: ни образования, ни блеска, с ней дальше кабака не пойдешь. Получается, что два сапога — пара. Здорово я Костю кинул, а? Для него баба, видишь ли, слишком умная, зато для меня в самый раз. Я только не знал, с какой стороны подойти: цветочки, нежные стишки и ночные звоночки — этой дребеденью Константин Оленьку в избытке отоваривал. Я так не умею, хотя знаю, что бабы это любят. Оставалось дождаться, когда вся эта каша заварится. Это ведь я Оленьку на балкон послал.
— То есть?
— От меня двоюродный братец не скрывал свою задумку с фальшивыми счетами. Ты думаешь, какое они имели в виду подставное лицо? Мое. Это ж надо: мое лицо — подставное! Только Валера меня совсем за дурака держал. Когда он на балкон пошел с Пашей калякать, я Ольге шепнул, чтобы она послушала, какой Паша ей верный и, заодно, насчет его благородства. Дверку-то в одной из комнат мансарды я предусмотрительно оставил открытой.
