Елена Милкова - Охота на скунса
Савва продолжал стоять опершись на клен и скрестив руки. В этот момент во двор вошли трое, излучавшие сильное грязно-красное свечение. Те, кто свечения не видят, все равно ощутили бы его, назвав чувством опасности. Эти люди направлялись куда-то с очень агрессивными намерениями. Все трое были вооружены, это Савва также видел совершенно отчетливо. И в то же время, особенно у того, который был в группе главным, в шлейфе имелся заметный зеленоватый луч страха и неуверенности. Из его подручных один имел элементы грязно-желтого. Все, что происходило, было для него скучной рутиной. Второй, напротив, временами выходил в бурый, даже бордовый. Это совсем нехорошо. По-видимому, насилие доставляет ему удовольствие. Такие люди оказываются самыми опасными. Савва всегда инстинктивно сторонился тех, кто выдавал такое буроватое, темно-красное с грязной примесью, свечение. Он видел их и среди заключенных, но еще больше их оказывалось среди нижних представителей власти – вертухаев, надсмотрщиков, людей, которые добровольно выбрали свой род занятий. Мучить других на совершенно законных основаниях для таких – замечательная работа. В старое время можно было устроиться в палачи, но палачей было мало, теперь же это доступно каждому, достаточно поступить в милицию.
Савва еще многое мог бы увидеть в этой троице, но она свернула именно в ту парадную, о которой он только что размышлял. Савва забеспокоился. Он вдруг понял совершенно ясно: они идут к той женщине, которой он помогал доставать кошку из-за холодильника. Она ведь рассказывала ему о них. Те самые бандиты, что поставили ее «на счетчик». Как же он раньше не догадался. Ведь когда она говорила, он представлял себе их именно такими. Просто забыл об учительнице и ее семье. Хотя она и живет в том самом доме, на той же лестнице, в той же квартире.
Савва двинулся к парадной. Со стороны могло показаться, что он идет медленно, даже лениво. На самом же деле он шел очень быстро, и любой другой человек рядом с ним вынужден был бы бежать, чтобы не отставать от него.
Трое поднимались пешком, как эти люди делают всегда. Они не доверяют лифтам, видя в них ловушки. Савва тихо шел на полтора пролета ниже (отметив, что на втором этаже никакой ванны нет). Отсюда он не мог видеть их фигуры, но шлейфы их сияния виднелись в проеме между пролетами лестницы. Главный на самом деле был наиболее слабым звеном. Савва понял это еще во дворе. Кто-то совершенно напрасно доверяет ему подобные задания. Агрессивности было мало, и она казалась искусственно раздуваемой при помощи рассудка. Красноватое свечение то и дело смешивалось с синим сомнением, что порождало нечто сиреневато-лиловое, что уж совсем не вязалось с задачами вымогателя долгов и киллера-убийцы. Проблескивал и темно-зеленый страх, и, как ни странно, голубоватая совесть. Ее, правда, тут же забивал раздуваемый красный. С этим человеком можно было поработать.
Гораздо хуже дело обстояло с его подручными, шедшими на полшага сзади. Один, судя до всему, был просто дебилом с агрессивными наклонностями. Он, видимо, получал определенное удовольствие от насилия над другими. Ничего, кроме агрессии, пустоты и скуки, в нем не вычитывалось. С такими Савва предпочитал не иметь дела. Учитель, бывало, говорил о душах людей, как будто их можно видеть – как говорили бы о волосах, цвете глаз, форме ушей. «Видишь, душа-то у него какая пегая, – говорил Учитель о местном авторитете, – как шкура олененка». А о душе магазинщицы из далекого поселка сказал: «Так вроде ничего, серединка на половинку, но к сердцу-то слева больно темна. И с годами все хуже, я же ее не первый год знаю. Лезет эта темнота, как туча перед грозой».
Со временем Савва тоже научился видеть души, хотя для этого ему приходилось напрягаться, свечение же он видел так, как обычный человек видит у другого руки, ноги, голову. Так вот, у первого помощника душа была серой, переходящей в черное. С таким человеком можно сделать только одно – полностью стереть все, что в нем есть, и вложить в него новое содержание. Это очень трудно и требует невероятных затрат энергии. Савва делал это только однажды, в той самой камере предварительного заключения. Но тогда от этого зависела жизнь его и многих других заключенных. Впрочем, такие люди опасны не только в тюрьме, они опасны везде.
Второй был немного лучше. Он не выдавал особой агрессии, но в нем не было также ни страха, ни сомнений. Простой человек, подчиняющийся обстоятельствам и выполняющий то, что ему говорят. Тут все зависит от того, в какие руки он попадет.
Все трое дошли до четвертого этажа и остановились. И тут в самый, казалось бы, неподходящий момент перед внутренним взором Саввы мелькнула картина: он и та девушка в брючках, которую он только что вспоминал во дворе у клена, стоят перед этой дверью. Видение мелькнуло и исчезло. Савва даже не понял, ждут ли они кого-то, или она собирается открыть дверь (а может быть, он?). Значит, это было здесь, в той самой квартире. Почему же в прошлый раз, когда он там был, ничто не показалось ему знакомым?
Наверху раздался голос:
– Ольга Васильевна, к вам.
Наступила пауза. В квартире молчали. Савва знал, что там кто-то есть. Очевидно, это было известно и этим троим.
– Ольга Васильевна, мы прекрасно знаем, что вы дома. Лучше откройте по-хорошему, вы ведь отлично знаете, что у нас есть ключ.
Ответа по-прежнему не было. Наступило недолгое молчание, после чего раздался звук открываемой двери, которая немедленно закрылась. Савва бросился наверх. Перед ним выросла массивная металлическая с сейфовым замком дверь. «Идиот, какой идиот!». – он ударил себя кулаком по лбу. Он на миг забыл, что в квартире Ольги железная дверь. В его воображении, в той картине, которая вырвалась из подсознания, дверь была совершенно другой, и Савва теперь отчетливо вспомнил ее. Это была старая филенчатая некрашеная дверь, обшарпанная и со множеством звонков. Дверь огромной коммуналки! Значит, он жил или бывал в ней раньше, до того, как туда переехала Ольга с семьей.
Но все это сейчас было не так уж важно. Главным было совсем другое. Надо было каким-то непостижимым образом прорваться внутрь, нужно спасать человека. В намерениях только что открывшей дверь троицы Савва не сомневался.
Не обижайте общество защиты животных
В это время человек, похожий на Скунса, припарковал машину на боковом ответвлении от загородного шоссе, вынул из потертой сумки мини-компьютер, присоединил свою супермощную трубочку и через несколько минут вывел на экран очередное сообщение:
Дорогой друг! Вам снова передает привет наш клиент из Страны восходящего солнца. Готовы ли вы выполнить его маленькую просьбу?
– Надеюсь, для этого не нужно ехать в Москву?
– Нет, но для этого надо быть в Петербурге.
– Так это житель криминальной столицы?
– Я бы сказал, один из отцов этого города.
– Каков гонорар, уважаемый посредник?
– Столько же, как в первом случае.
– Я готов принять данные.
– Посылаю, дорогой друг. Хорошо бы на этот раз обойтись без собачек. Нельзя сердить Общество защиты животных. Да и мне, честно говоря, было бы грустно.
– Обещаю пользоваться чисто техническими средствами.
– Спасибо, дорогой друг. Мне в самом деле жалко собак, даже если они кошки.
– Согласен. Я сам у комаров прошу прощения перед тем как прихлопнуть. Желаю вам удач, уважаемый посредник.
Давно, когда Беневоленский был пацаном, его отца пригласили на совещание в Смольный. О чем понадобилось совещаться обкому партии с профессором-урологом, Георгий Иванович не помнил, зато помнил другое, как отец несколько лет подряд с важностью рассказывал о своем посещении Смольного, о том, как всех пропускали по спискам, а после совещания выдали талоны на посещение смольнинской столовой. Правда, сам секретарь обкома обедать с ними не пошел, там обедали многочисленные инструкторы. А секретарю доставляли пищу в кабинет.
– Обед простой, но очень вкусно приготовленный и очень дешевый, раза в два дешевле, чем в нашей институтской столовой, – заканчивал он свой торжественный рассказ.
Теперь Беневоленский мог являться в Смольный столько раз, сколько ему заблагорассудится, и в тамошнюю столовую тоже, но только он туда не рвался. Однако в этот вечер он стоял вместе с другими гостями за фуршетным столом на приеме у губернатора. Это был не Смольный, а более уютный особняк на Каменном острове. Прием устроили по случаю годовщины чрезвычайно удачно прошедших выборов. Губернатор помнил добро и собрал тех, кто помог ему эти выборы провести. Так сказать, самых-самых.
Беневоленский только что произнес удачный тост – не длинный, с юмором и содержащий приятный намек на тему: «Ты ко мне по-человечески, и я к тебе…».
Ему же надо было обязательно переговорить с председателем комитета по строительству, с которым он хотел прокрутить одно неплохое дельце в связи со строительством транспортного кольца. Из-за этого-то, в принципе, он и пришел на этот прием. Переждав минут десять, он воспользовался удобным моментом и, слегка передвинувшись, встал рядом с нужным человеком. Председатель комитета был человеком улыбчивым и радушным. Они тут же слегка обнялись, изобразили дружеский поцелуй и заговорили о деле.
