Ольга Баскова - Вуаль темнее ночи
Руденко откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. В его памяти возник тот поздний зимний вечер. Падал легкий снег. Он шел домой из спортивной секции, где его в очередной раз обозвали уродом и бездарем. На остановке автобуса никого не было, кроме бомжа неопределенного возраста, скорчившегося в углу павильона от холода. Когда Руденко присел на скамейку, в нос ему ударил запах мочи и немытого тела. Бомж посмотрел на него осоловелыми глазами и произнес:
– Не угостишь ли хотя бы сигареткой? А то ведь околею.
Его голос напомнил Валерию голос судьи и, вскочив со скамейки, парень накинулся на несчастного и принялся избивать. В течение нескольких минут он словно не осознавал, что делает, и очнулся лишь тогда, когда бомж потерял сознание. Руденко посмотрел на него невидящими глазами и кинулся бежать. Вернувшись домой, он вдруг почувствовал облегчение. С души исчезла тяжесть, настроение улучшилось.
– Мать заметила, что со мной происходит что-то странное, – продолжал Валерий. – Иногда она поворачивалась ко мне лицом, но очень редко. Она стала выспрашивать меня, но я ничего ей не сказал. Впрочем, она не могла не догадываться о моем самочувствии, все же работала в психушке, – артист вдруг усмехнулся. – Хотя с годами у нее самой поехала крыша. Зависть к женщинам, которым удалось устроить личную жизнь, стала патологической. Помню, ее любовник судья в подробностях рассказывал о нашумевшем деле черной вдовы. Когда он уходил, мать признавалась мне, что завидует и ей. Она даже вспомнила «Капитанскую дочку» Пушкина. Помните, Пугачев рассказывает сказку про ворона и орла? Орел говорит ворону: «Лучше один раз напиться живой крови, чем всю жизнь питаться падалью». Вот мать и считала: Скобина один раз напилась живой крови, а на ее долю такое не выпало.
– Именно поэтому ваша мать начала проводить эксперименты над Захаровой? – подсказал Киселев. Руденко кивнул:
– Правильно. Когда в больнице появилась Анна Григорьевна, зависть матери перекинулась на нее. Сначала женщина с охотой рассказывала, какие хорошие ей достались мужья, вот жаль только, что так рано ушли на тот свет. Сперва мать внушила ей мысль: она сама отправила их туда за плохое к себе отношение, а потом – и о черной одежде. Старушка принялась повторять глупости и носить старомодные черные вещи, а мать приходила домой, рассказывала о ней в подробностях и смеялась, – он развел руками. – А я в это время страдал оттого, что не могу заняться любимым делом. Кроме спортивной секции, я посещал театральный кружок и только там чувствовал себя совершенно счастливым. Руководитель прочил мне большое будущее, но куда там… Разумеется, меня не взяли ни в одно театральное учебное заведение. Мать подсуетилась и тут, и так я оказался в театре на ролях «кушать подано».
– И благодаря Бучумову получили однажды то, о чем давно мечтали, – вставил Костя. – Зачем же нужно было его убивать?
Валерий закусил губу:
– Когда я впервые увидел Романа, во мне что-то дрогнуло. Он был так похож на материного любовника, издевавшегося надо мной, – на судью. Во мне снова вспыхнул гнев и захотелось его убить, но я сдержал себя. В конце концов этот парень отнесся ко мне по-человечески в отличие от всего коллектива. И если бы не Верочка, которую я любил и втайне лелеял мысль, что когда-нибудь она ответит на мои чувства, я бы, возможно, не тронул его и пальцем. Но он посягнул на мою богиню…
В тот день Руденко шел по коридору театра, и когда навстречу ему выбежала рыдавшая девушка, он схватил ее за руку:
– Верочка, что случилось?
Она стиснула зубы и ничего не сказала.
– Тебя кто-нибудь обидел?
Накануне он видел, как Роман сажал ее в свою машину, и понял все:
– Это сделал Бучумов?
Худенькие плечики девушки вздрагивали.
– Хочешь, я набью ему морду? Верочка, я для тебя… – артист был готов произнести нежные слова, но Вера вдруг оттолкнула его:
– Убирайся к черту, урод, Квазиморда, и оставь меня в покое. Не тебе судить его.
Ей удалось убежать, впрочем, Валерий ее и не удерживал. В нем вспыхнула злоба, но не на нее, хотя именно она оскорбила его, а на всех красавцев вроде Бучумова. Разве это справедливо? Одним достается в этой жизни все, а другим – ничего. Именно в тот день Руденко решил свести с ним счеты, впрочем, не только с ним, а со всеми красивыми и молодыми, кто мешает жить другим. Тогда же наметилась и вторая жертва – Найденов, рабочий сцены, тоже похожий на одного из любовников матери. Однако преступление нуждалось в обдумывании, и Руденко понял: ему хочется сыграть роль, о которой будут говорить. Банальное убийство его не устраивало.
– Мать не один год гудела мне про черную вдову, – сказал Валерий. – И я решил: а почему бы мне не сыграть именно эту роль? Она показалась мне самой подходящей. Роковая женщина, которая ненавидит и убивает мужчин. Тем более козла или, вернее, козлиху отпущения, то есть Захарову, мне подготовила мать. При случае я собирался пустить следствие по ложному пути.
– Пять кинжалов – это пять любовников вашей матери, которые издевались над вами, – уточнила Катя.
Руденко усмехнулся:
– Вы совершенно правы. Казалось, я заново нарожусь на свет, если сведу с ними счеты. Убить первых было несложно. Вы догадываетесь, как я это сделал.
– Когда вы собрались убить Найденова, то прошли через черный ход? – поинтересовался Скворцов.
Валерий кивнул:
– Да.
– И вас не заметила ни одна живая душа?
Преступник щелкнул пальцами:
– В том-то и дело, что заметили. Но я слишком хорошо знаю психологию наших артистов. Поскольку я здесь работаю и они замечали меня сотни раз, то их было бы очень легко запутать. Я уверен: кто-то из попавшихся мне навстречу и слегка кивнувших вроде бы вспомнил, что накануне видел меня, но только стоило ему сообщить, что Руденко находился в больнице, он тут же взял бы свои слова назад. Дескать, вполне возможно, меня видели не в тот день. Поэтому свидетелей среди наших я не очень боялся. И еще я знал: наиболее наблюдательные сейчас на репетиции. А со студентом мне несказанно повезло. Я оказался свидетелем одной интересной сцены. Но вы уже о ней наслышаны. Мысль подставить еще одного человека показалось мне забавной. Я стал следить за ней и отыскал свою третью жертву.
– В квартирах Скобиной побывали вы, – вставил Киселев.
Руденко не возражал:
– Разумеется.
– И взяли ключи, когда приходили под видом сантехника…
Валерий кивнул:
– Вы уже все знаете.
– А знала ли мать про ваши убийства? – спросила Зорина.
Лицо Валерия перекосилось:
– Конечно, я сказал ей… Мне нравилось наблюдать, как она менялась при мысли, что родила убийцу. Но мать не могла не признать: в этом львиная доля ее вины.
– И поэтому она помогла вам, – бросил Костя. – И стала внушать Захаровой, что она убила всех этих людей. А потом ей пришлось убрать Захарову. Как она на это решилась? Мы поняли: это единственное убийство, которое не совершили вы. По словам сына Анны Григорьевны, она не допускала посторонних в квартиру. Следовательно, это сделала Клавдия Ивановна.
Преступник развел руками:
– Именно так и было.
– А потом вы подставили и ее, – произнесла журналистка. – Свою родную мать.
– Я счел, что своей смертью она искупит передо мной вину, – признался Руденко.
В течение всего разговора Катя, не отрываясь, смотрела на этого человека. Его изуродованное лицо стало выглядеть еще уродливее, чем в начале беседы, шрамы, казалось, разрослись до невероятных размеров, и она поймала себя на том, что задыхается от одного его присутствия в кабинете.
– У вас нет ни капли раскаяния, – сказала она.
Валерий хлопнул в ладоши:
– Да уж какое тут раскаяние, девушка. Я рад, что в жизни мне выпало сыграть самую запоминающуюся роль. И эта роль – не «кушать подано» и даже не Командор. Роль Черной Вдовы не каждому по силам. Я доказал всем, что я талантливый артист. Даже Бучумов был по сравнению со мной обычным смазливым бездарем.
– Вы сыграли роль убийцы, причем вполне обычного. Такие сидят в тюрьме, – отозвалась журналистка. – И они не разглагольствуют о таланте. Они убивали не ради него. Как, впрочем, и вы. Вами руководили зависть и злость. Если бы это было не так, вы бы использовали шанс, предоставленный вам Бучумовым, и – кто знает? – может, со временем и Вера обратила бы на вас внимание. Ведь главное в человеке не лицо, а душа. За красивым содержанием порой не замечаешь оболочки.
Он скривился:
– Это все пустые бредни.
Больше Зорина не произнесла ни слова. Она видела: все бесполезно. В уродливом теле оказалась не менее уродливая душа.
– Я пойду, – прошептала она на ухо Косте. – Мне очень плохо, дорогой. Кажется, сейчас упаду в обморок.
Муж помог ей выйти из кабинета, кивнув Павлу.
– Поезжай на машине. Павел подбросит меня на служебной.
– Боже, какое чудовище… – произнесла журналистка. – Какое же он чудовище… И равнодушие матери его нисколько не оправдывает. Ведь с приходом Бучумова у него могла начаться новая жизнь, та, о которой он мечтал… Но нет, он выбрал другие роли и создал свой театр… Это ужасно, Костя.
