Ингрид Нолль - Головы моих возлюбленных
На другой день – мы и впрямь изнывали от скуки в нашей унылой комнате, а на улице шел дождь, – хозяин автомастерской огорошил нас ужасной вестью, что раньше чем через неделю стекла ожидать не приходится, потому что готовых стекол нет и в Риме. Я пришла в ярость.
– Ну, можно как-нибудь временно заделать окошко, – сказал он, – по счастью это всего лишь боковое стекло, а не лобовое.
Я ответила согласием, мы заклеили дыру целлофаном, который мог нас защитить от дождя и ветра. Я махнула рукой на починку, решив отложить ремонт до возвращения домой.
Перезвонила Коре, но трубку никто не снял.
Оставаться в этой гостинице еще на одну ночь мне не хотелось. Вообще со времени похищения Белы я была по горло сыта гостиничными номерами. Правда, путь до дома был неблизкий, но мне хотелось провести следующую ночь в собственной постели, не опасаясь ни выбитого стекла, ни тем более очередного похищения.
Поздней ночью мы были во Флоренции. Я была измучена до предела, но в то же время возбуждена. Эмилия терзалась угрызениями совести, потому что на этом долгом отрезке пути она меня практически не сменяла.
– Теперь иди спать, – сказала она мне. – Я уложу Белу и внесу багаж, можешь больше ни о чем не тревожиться.
Я приняла ее предложение.
В доме темно, Кора наверняка спит. Я разделась, почистила зубы и открыла окно у себя в спальне. И вдруг меня охватило неодолимое желание как можно скорее сообщить Коре, что мы благополучно прибыли домой. Успокоившись, она тотчас уснет снова. Я тихонько прошмыгнула в ее спальню и зажгла свет. Кора крепко спала, ее красные волосы колечками рассыпались по всей подушке; я почувствовала умиление, но будить ее все равно не хотела. Но как раз в то мгновение, когда я уже была готова выключить свет, мне бросилась в глаза темная прядь. Дон! Я ладонью закрыла глаза, чтобы отогнать обманчивое видение, и пригляделась внимательнее: Руджиеро?
Свет разбудил Кору. Она села на постели и улыбнулась сонной, хотя и несколько коварной улыбкой. Но когда она быстро садилась, общее одеяло соскользнуло с мужчины, и я увидела перед собой крепко спящего Йонаса.
Кора протерла глаза и задала дурацкий вопрос:
– Вы что, уже приехали?
Я продолжала стоять перед ней как мраморное изваяние.
– Ах, вот в чем дело, – ухмыльнулась она. – Погляди сама, чего только не сделаешь из педагогических соображений…
Я с грохотом захлопнула дверь, помчалась в кухню, упала на стул и в голос зарыдала. Несмотря на поздний час, Эмилия набивала грязным бельем стиральную машину. Она не любила, когда грязного скапливалось слишком много.
– Деточка, что с тобой? Слишком много всего навалилось, так ведь? – И погладила меня по голове.
– Йонас лежит в постели с Корой, – всхлипнула я.
Эмилия выронила из рук джинсы Белы.
– Что-что?
– Ты не ослышалась.
Она подсела ко мне.
– Злая девочка эта Кора.
Я продолжала плакать.
– У тебя не найдется еще парочки пилюль с ядом? – спросила я.
– Господи, да у меня и больше найдется, – приветливо ответила Эмилия.
Я распахнула холодильник и обнаружила там свежую домашнюю кровяную и ливерную колбасу. Лишенный фантазии Йонас всякий раз привозил с собой эти гостинцы длительного хранения, а перед Рождеством к ним прибавлялась банка гусиного жира.
– А ну ступай наверх, – приказала я Эмилии, – и принеси мне две пилюли. Приготовлю для нашей парочки к завтраку бутерброды с ливерной колбасой и начиню этими пилюлями.
– Ну конечно, деточка, только лучше уж я сразу принесу четыре, тогда хватит и нам с Марио.
Я бросила на нее яростный взгляд.
– Я вовсе не шучу. Вас с Марио я люблю, для вас мне не нужен яд.
– Кору с Йонасом ты тоже любишь, – отвечала она, – иначе с чего бы ты так завелась. Нельзя же убивать каждого человека, которого ты любишь.
Я зарыдала в голос. Эмилия успокоительно погладила меня по спине.
– Иди-ка ты лучше в постель. Ты слишком устала. Завтра все будет выглядеть по-другому. Кстати, а с чего это вдруг приехал Йонас?
– Точно не знаю, но могу догадаться. Кора по телефону рассказала ему всю историю с Данте. Возможно, он хотел забрать меня и ребенка к себе.
Эмилия ушла спать, а я вопреки ее совету так и осталась сидеть на кухне, яростно намазывая ливерную колбасу на кусок ржаного шварцвальдского хлеба, которым Эмилия пренебрегала. При взгляде на кухонный нож мной овладели черные мысли. Коварных подруг и неверных мужей надо резать. Я научила ее воровать, а она возьми да укради моего мужа. И я вогнала острие ножа в деревянную столешницу.
Потом у меня возникло ужасное подозрение: а что, если Йонас завтра с утра пораньше просто возьмет да исчезнет, прихватив моего сына?! И тогда с ножом в руках я вышла из дому. Как же это я, возвращаясь домой, не обратила внимания на машину Йонаса, хотя он припарковал ее прямо перед соседним домом? Я вогнала нож в заднюю правую покрышку, что доставило мне удовольствие. Я ударила еще и еще раз. Три остальные покрышки я пощадила. Теперь Йонас мог уехать, лишь сменив предварительно колесо, а не взять с места в карьер. После этого подвига я снова легла, но сон все равно не шел. Я пыталась втолковать себе, что и сама не раз обманывала Йонаса, что и сама не хотела больше иметь его своим супругом, что после этого происшествия смогу упрекнуть его в тупом самодовольстве, сказать, что мы в расчете. Догадайся он переспать с какой-нибудь девушкой из своей деревни, я ничуть не огорчилась бы, но переспать с моей лучшей подругой… этому нет прощения. Вот и Кора меня дьявольски разозлила. Ведь она могла при желании иметь любого мужчину, так зачем ей понадобился именно мой Йонас, которого она не любит? С какой стати она захотела подвергнуть его такому унижению? Ей же было совершенно ясно, что он, изменив своим принципам, сгорит со стыда. Или, может быть, она опасалась, что после сицилианского похищения я захочу вернуться в Германию, к мужу? Умирая от страха, я, помнится, неоднократно высказывала эту мысль. Может быть, она хотела воспрепятствовать этим планам еще до того, как я снова к ним вернусь?
Все более кровавые картины вставали перед моим мысленным взором. Кора и Йонас лежат рядом с Доном там же, под каменными плитами, заботливо уложенными руками Марио. Я ощущала себя униженной, преданной, обманутой. Я была просто обязана отомстить. Какое наказание больше подходит: смертная казнь или пожизненное заключение?
Вдруг в голове у меня возникла новая версия: я вполне могла бы завтра утром лечь в постель к ним обоим то ли в прозрачной ночной сорочке, то ли, еще лучше, как обнаженная Майя. «Дорогая Кора, помнится, ты хотела написать меня а-ля Гойя. Дорогой Йонас, перед тобой я, твоя верная женушка…»
Тогда мой благочестивый муж умрет со стыда, а Кора, та будет просто смеяться.
И еще я хотела опрокинуть на спящих ведро ледяной воды. Уничтожить картины Коры, потравив их кислотой, подложить в постель выкопанного Дона! Вместо ледяной воды вполне сгодился бы бензин. Достаточно одной искорки, и эта ведьма за компанию с этим лицемером и всей розовой виллой отправится в ад. А может, мне лучше сегодня же вечером уехать, бежать с ребенком в Германию, предоставив коварной парочке наслаждаться своим счастьем? Может, оставить письмо, которое повергнет обоих в депрессию? Раньше меня, помнится, называли слонихой, потому что я любила насмерть растаптывать своих врагов. Всего сильнее я страдала среди кровной родни, но только Кора сумела настолько довести меня до белого каления, как это произошло в описываемую ночь.
Интересно, она рисовала в мое отсутствие или так и провалялась оба дня в постели с Йонасом? Я покинула свое измятое ложе и прокралась в ателье. К моему величайшему удивлению, там стояла елочка (шварцвальдская ель), украшенная соломенными звездами, красными яблоками и медовыми свечками. Причем все натуральное, никакой там тебе мишуры, никаких пластмассовых лампочек, как на Сицилии. Йонас любит, чтоб было просто и выразительно. Все эти японские штучки наверняка он и привез. Я сняла с пальца обручальное кольцо и тоже повесила на елочку.
На полу лежали эскизы, Кора со всем присущим ей размахом рисовала Йонаса, рядом елочка и немецкая ливерная колбаса. На всех трех лицо Йонаса было весьма гнусно окарикатурено: красивое и простоватое, усердное и медлительное, благочестивое и похотливое. О, Кора была очень одаренной художницей.
Изображенная на картине колбаса снова пробудила во мне аппетит, хотя в нее явно переложили майорана. Я слонялась по всему дому, а на кухне проглотила еще один бутерброд. От этой жирнятины наверняка полезут угри, подумала я уныло, ибо после всех пережитых с Данте треволнений кожа у меня стала очень нечистая. Зайдя в ванную, я убедилась, что на лице выступили красные пятна, веки распухли, а волосы повисли сальными прядями. Тут я ухватила баночку с Кориным ночным кремом «для чувствительной кожи» – дорогое японское изделие – и принялась злобно наносить мазки крема себе на щеки, потом вылила полбутылки ее любимых духов на свою пропотевшую ночную сорочку, а баночку с кремом опрокинула fia изразцы пола, выложенные в стиле модерн. Потом в голове у меня родилась еще более гнусная идея – я взяла баночку гусиного жира, приправленного луком, и разложила его по баночкам для ночного и для дневного крема. Запах предательски выдавал истинное содержимое, и для маскировки я обрызгивала духами ванную до тех пор, пока во флаконе ничего не осталось. Из ванной комнаты – голубая мечта, а не комната, как однажды выразилась Кора, – получился свиной хлев, после чего я почувствовала себя гораздо лучше.
