Василий Новодворский - Коронка в пиках до валета
«Пиковые тузы» и «короли» любезно приняли барона, заветная записка Павла Ефимыча была ими щедро оплачена. Барон был хорошо принят в мире нью-йоркских финансистов.
В Россию возвращаться он не хотел, но «тузы» и «короли» убедили его, что все его служебные недоразумения будут улажены и что в «интересах дела» он нужнее именно в России, чем в Нью-Йорке.
Приказ из Санкт-Петербурга
Между тем на Аляске зима завернула крутая. Термометр давно уже стоял на 40° ниже нуля. Закрутили вьюги. Дни становились все короче. Припасы кончались. Пришлось уменьшить порции.
Ужас подкрадывался к тем, кто предвидел недалекое будущее. Безумие заволакивало сознание тех, кто изнемогал в борьбе с муками черной тоски. Появились признаки цинги.
Однажды далекий пушечный выстрел с моря возвестил прибытие судна, которое очевидно из-за льдов не могло подойти ближе. Отправились на остров Стюарт и увидели «Алеута», который остановился верстах в трех от острова. Устроили сообщение с ним по льду. Оказалось, «Алеут» привез еще провизии — солонины, капусты, сухарей, муки и крупы, а, главное, ответ на то донесение, которое послано было в Петербург с князем Чибисовым и с отцом Спиридонием.
Ответ заключал в себе новый приказ, который был глуп до последних пределов… Но… иногда и глупость бывает полезной. Так оказалось по крайней мере в данном случае.
В приказе было предписано командиру «Дианы», ввиду неизбежной зимовки в Нортонском заливе, использовать зиму на распространение границ владений российской империи в глубь материка и к югу по берегу океана. «Для сего, — значилось в приказе, — на всех пунктах, имеющих военное и торговое значение, исправить и усилить имеющиеся фортеции и редуты, а, буде оных не окажется, таковые в нужных местах устроить. В оные фортеции на гарнизонную службу распределить экипаж фрегата „Диана“. Весной на смену сему экипажу будет выслана новая команда. Тогда же будут доставлены и орудия для сих фортеций».
Приказ никак не учитывал ни тех событий, которые произошли на Аляске (уничтожение почти всех русских фортов и выселение из них гарнизонов), ни условий полярного климата (постройка новых редутов при 40° мороза, в абсолютной темноте полярной ночи).
Приказ был зачитан и встречен гробовым молчанием. Но его приходилось выполнять если не в полной мере, то хоть частично.
И оказалось, что выполнение этого приказа дало работу четырем сотням бездействующих и озлобленных людей, а главное, — рассеивало эту массу по разным пунктам побережья, что облегчало организацию питания. Особые охотничьи команды должны были взять на себя прокорм этих отдельных небольших гарнизонов. Новых фортеций решено было не строить и границ не расширять, но вернуть те, которые отняты были восставшими кенайцами. Для этого постановлено было организовать зимний поход, главным образом, на юг, к Кенайскому заливу, который оказался во всех отношениях для зимовки судов удобнее Нортоновского.
Решение возвратить гарнизоны в их старые гнезда воодушевило всех выселенных, — они возгорелись жаждой реванша. Матросы тоже рьяно взялись за организацию похода, тем более, что командир заявил, что в поход пойдут только «добровольцы». Таких «добровольцев» оказалось большинство.
К «походу» приготовились и провели его удачно. В результате все побережье к югу до 55° широты оказалось в руках русских.
«Американы» вдруг куда-то скрылись, а кенайцы и другие туземцы были или вырезаны или разбежались в глубь материка. Лишь немногие туземцы, сумевшие вовремя покориться, уцелели в своих поселках.
Так лукавый Уг-Глок, потрясая орлиными перьями, говорил начальнику русского отряда приветственную речь и закончил ее такой эффектной фразой:
— Русс… карос!.. Русс… ууу! — сжатием кулака он показал мощь русского оружия — Русс… орел… два голова, — он показал два пальца и стиснул себя по голове. Уу! америкен дурак… Америкен орел… один голова, — он выставил один палец и опять стукнул себя по голове и при этом выразил презрение на своей размалеванной роже. — Америкен… тьфу!
И энергично харкнув в сторону воображаемого «дурака-америкена», хитрый Уг-Глок стал усердно креститься на начальника карательной экспедиции.
Так была восстановлена на Аляске честь русского флага, но Российско-Американская компания от этого мало выиграла. Туземцы, напуганные походом, надолго перестали таскать меха в русские фактории, и торговля мехами через перекупщиков перешла почти всецело в руки коварных «американов».
Когда весной приплыл на Аляску начальник колонии, он только руками всплеснул при виде того, что тут натворил без него энергичный командир «Дианы» со своей командой. Сейчас же он настрочил в Петербург подробнейшее донесение, кому следует, с жалобой на командира. Он указывал, что военные операции совершенно подорвали торговлю, раздражили американцев… он предупреждал, что надо или коренным образом изменить всю русскую политику на полуострове, или ждать в недалеком будущем всяческих неприятностей и осложнений.
В присутствии командира он вел себя тише воды, ниже травы и «пикового валета» ему уже не показывал.
Со своей стороны, донесение о всем происшедшем на Аляске командир решил послать с «Алеутом» на Сан-Франциско. Гонцами он выбрал Илью и Вадима. Они должны были из Сан-Франциско пересечь весь материк Северной Америки и из Нью-Йорка плыть в Европу на почтовом пакетботе.
Илью выбрал командир потому, что его надо было отправить на нэп доктор грозил самыми мрачными последствиями, если больной останется до конца зимы на севере.
— Если Илья Андреевич по болезни принужден будет остановиться в пути, вы обязаны будете доставить донесение самостоятельно в Санкт-Петербург, — сказал командир Вадиму. — В этом донесении есть и моя просьба о возвращении вам офицерского звания. Я вас рекомендовал с наилучшей стороны.
Вадим поклонился.
«Алеут» с трудом пробился сквозь льды, вышел в открытое море и через неделю он входил уже в гавань Сан-Франциско.
У тихой пристани
Хотя был ноябрь, и погода стояла переменная, воздух в Сан-Франциско показался всем благодатным. Русский консул приютил Илью и Елену у себя на вилле. По совету местных врачей Илья решил остаться здесь до весны, тем более, что через месяц Елена должна была стать матерью.
В Санкт-Петербург поехал один Вадим.
Расставание было грустное.
Илья долго держал за руку Вадима, долго смотрел печальными глазами в глаза другу и, наконец, сказал:
— Вадим, я не жилец на свете! Прощай и исполни мою последнюю просьбу: побереги Елену и нашего ребенка. Будь ему отцом!
Вадим крепко обнял его и поцеловал.
— Будь спокоен, Илья, — сказал он в ответ. — Ты еще поправишься… приедешь в Россию. А я… конечно, в случае… обещаю тебе.
Он не окончил своих слов и отвернулся.
Елена пошла проводить его.
Когда она вернулась, взволнованная, со слезами на глазах, Илья взял ее за руку и долго смотрел ей в глаза, — словно хотел что-то прочесть в тайниках ее потрясенной души.
Она не выдержала его взгляда и, склонившись к нему, стала целовать его в бледный, холодный лоб.
Он тихо засмеялся и ласково погладил ее по голове.
— Ну, что же, Елена, — сказал он тихо, — Вадим — хороший человек!
…Елена родила сына. Назвала в честь отца Ильей.
Вскоре после рождения сына скончался Илья.
Елена похоронила его в Сан-Франциско.
Только весной добралась она до Петербурга. В Кронштадте ее встретил Вадим уже в офицерской форме. Бледная, измученная Елена бросилась к нему. Он крепко обнял ее. Она плакала в его объятиях, и, пока она не выплакала своего горя, всех своих мук и страданий, он не выпускал ее из своих объятий.
Вадим только и ждал ее приезда. Он сейчас же вышел в отставку, и они обвенчались.
Предсказание Уильдера насчет «Дианы» исполнилось. Бедная «старуха» оказалась «обреченной». Мороз так разорвал ее днище, что чинить ее было невозможно. Она лежала на боку, почти у берега, на камнях. Ее разоружили. Орудия ее пошли на вооружение редутов и «фортеций». Обещанная эскадра весной, конечно, не явилась, а взамен воинской команды прислали на Аляску в форты и редуты из Сибири ссыльных каторжан. Команду «Дианы» отвезли в Охотск и отправили в Санкт-Петербург сухопутно.
Командир «Дианы» явился в Санкт-Петербург постаревшим на десять лет. Морским министром вместо Мериносова был уже адмирал Суходольский. Дежурным адъютантом был при нем… лейтенант барон фон Фрейшютц!
Министр принял Накатова очень сухо и никакой благодарности ему не выразил, а когда Накатов заговорил о поведении барона и показал две записки, компрометирующие барона, адмирал прочел записки, сделал кислое лицо и бросил их в топившийся камин…
Орест Павлович Накатов вышел в отставку. Его звезда закатилась.
Князь Чибисов был назначен старшим офицером на царскую яхту «Стрела» и, довольный своей карьерой, с успехом плавал от Санкт-Петербурга до Петергофа и обратно.
