Дик Френсис - Миллионы Стрэттон-парка
– Но Марджори догадывается.
Она кивнула.
– Она знала все эти годы. Приезжала посмотреть на меня в оксфордский салон. Специально договорилась о приезде. Думаю, ей просто хотелось увидеть, какая я. Мы с ней немного поговорили, так, ни о чем особенном. После этого она ничего никому не рассказывала. Она любила Уильяма так же, как любила его я. Она ни за что на свете не выдала бы его. Так ведь она и не выдала. До сих пор не выдала, так ведь?
– Да, так.
Помолчав, Филиппа уже другим голосом, стряхнув ностальгию, заговорила о деле:
– Так что мы теперь будем делать с ипподромом Уильяма?
– Если ипподром продадут под застройку, – сказал я, – вы получите кругленькую сумму.
– Сколько?
– Вы можете подсчитать это, как и любой другой. Семьдесят тысяч фунтов на каждый миллион, полученный от сделки.
– А вы? – откровенно спросила она. – Вы бы продали?
– Нельзя сказать, чтобы это не было соблазнительной перспективой. Кит рвет и мечет, чтобы продать. Больше того, он делает все, чтобы отвадить людей от ипподрома и его стало невыгодно бы содержать.
– В таком случае с самого начала я против продажи.
Я улыбнулся:
– Я тоже.
– И что?
– А то, что если мы добьемся того, чтобы были построены отличные трибуны, а под отличными я понимаю не гигантские, а удобные, чтобы люди толпой валили сюда, потому что им здесь хорошо и приятно, то наши акции будут приносить дивиденды более регулярно, чем до сих пор.
– Думаете, что конские скачки как таковые не отомрут?
– Они продолжаются в Англии уже более трехсот лет. Они пережили скандалы, мошенничества и какие только ни придумаешь беды. Лошади – красивые животные, а заключение пари – как наркомания. Я бы построил новые трибуны.
– Так вы еще и романтик, – поддразнила она меня.
– Я не стою на краю долговой ямы, – заметил я. – А Кит, возможно, стоит.
– Уильям говорил мне, что Кит – величайшее разочарование в его жизни.
Десятки вопросов роились у меня в голове, но задать их я не смог, потому что ко мне подошел служащий ипподрома и сказал, что полковник Гарднер просил бы меня срочно подойти к конторе.
– Пожалуйста, не уходите, не сказав, как найти вас, – я умоляюще посмотрел на Филиппу Фаулдз.
– Я буду здесь весь день, – заверила она меня. – Если вас не увижу, вот номер телефона моего оксфордского салона. Там вы меня наверняка найдете. – Она дала мне визитку. – А как мне найти вас!
Я записал номер моего мобильного телефона и сассекский домашний номер – на обратной стороне другой ее визитки, поскольку не имел таковой, и, оставив ее допивать шампанское, поспешил выяснять, какой еще очередной кризис обрушился нам на голову.
Ребекка металась туда-сюда перед входом в контору и разгневанно посмотрела на меня, когда я проходил мимо нее в дверь – никогда еще мне не приходилось видеть ее в таком растрепанном состоянии.
Роджер с Оливером находились в конторе. Они клокотали от ярости и скрежетали зубами.
– Вы не поверите, – сквозь зубы простонал Роджер, увидев меня. – У нас случилось все, что должно обычно случаться – в конюшнях поймали негодяя, пытавшегося испортить лошадь перед состязанием, на щите тотализатора произошло короткое замыкание, а в букмекерском зале у одного сердечный приступ. И вот теперь Ребекка рвет и мечет из-за того, что в палатке, где переодеваются женщины-жокеи, нет плечиков.
– Плечиков! – до меня не сразу дошло, о чем идет речь.
– Плечиков. Она говорит, что мы напрасно думаем, будто они собираются раскладывать свои вещи по полу. Мы обеспечили ее столом, скамейкой, зеркалом, тазом, подвели шланг с водой, устроили слив. Теперь она поднимает хипеж по поводу плечиков.
– А… – беспомощно протянул я. – А что, если взять веревку и пусть развешивает на ней?
Роджер вручил мне связку ключей:
– Вы не можете съездить на джипе до моего дома, там заперто, жена где-то здесь, но я не могу ее найти, и привезите несколько плечиков. Снимите с них одежду. Это с ума сойти можно, но вы не против? Сможете? Ноги выдержат?
– Обязательно, – сказал я с облегчением. – Я-то думал, что-то серьезное, когда вы послали за мной.
– Она скачет на конрадовской лошади в первом заезде. Для нее было бы очень серьезным – да и для всех нас, – если бы у нее совсем поехала крыша.
– О'кей.
Выйдя на улицу, я тут же натолкнулся на Дарта, он старался утихомирить сестру, но без всякой надежды на успех. При моем появлении он бросил это бесперспективное занятие, проводил меня до джипа и спросил, куда я собрался. Когда я сказал, что еду за плечиками, он сперва не поверил, а потом вызвался помочь, и мы с ним вместе поехали выполнять поручение Роджера.
– У нее совершенно разгулялись нервы, – пытался оправдать сестру Дарт.
– Да.
– Наверное, это от перенапряжения, от того, что каждый день рискует жизнью.
– Вероятно, ей следовало бы остановиться.
– Она просто выпускает пар.
Мы сняли одежду Роджера с целой кучи плечиков и на обратной дороге заскочили в автобус, где меня встретил футбольный рев на максимум децибел.
– Тоби, – позвал я, напрягая до предела голос. – С тобой все в порядке?
– Да, папочка, – он сделал немного потише. – Папочка, по телеку показывали Стрэттон-Парк! Все флаги показывали, и воздушный замок, и вообще все. Звали всех приезжать, скачки продолжаются, говорили, что получился настоящий праздник.
– Замечательно! – сказал я. – Хочешь поехать с нами к конюшням?
– Нет, спасибо.
– О'кей, увидимся позже.
Я рассказал Дарту про телепередачу.
– Это Оливер, он сумел это организовать, – заметил Дарт. – Я слышал, как он выкручивал руки телевизионщикам. Хочу сказать, они с Роджером и с вами, ну… вы такое сумели сделать…
– И Генри.
– Отец говорит, что семья неправильно вас восприняла. Говорит, не нужно было слушать Кита.
– Хорошо.
– Но он очень тревожится за Ребекку.
Я бы тоже потревожился, подумал я, если бы она была моя дочь.
Дарт передал плечики сестре, которая, не открывая рта, молча ушла с ними. Он сходил в контору еще и для того, чтобы отдать ключи Роджеру от джипа, которые взял у меня, чтобы, как он сказал, не беспокоить мои ноги, и там рассказал Роджеру и Оливеру про телепередачу, в которой главной новостью был наш большой шатер. Под конец он предложил мне выпить пива с сандвичем, чтобы ему можно было обойтись без стрэттоновского ленча.
– Кит, Ханна, Джек и Имоджин, – перечислил он. – От одного этого начнется изжога. – И потом: – Вы слышали, полиция забрала мои старые колеса на экспертизу?
– Нет, – ответил я, пытаясь найти у него на лице какие-нибудь следы озабоченности, но напрасно. – Не слышал.
– Вот досада, – проговорил он. – Придется брать машину в аренду. Я сказал полицейским, что пришлю им счет, они только хмыкнули. У меня эта бомба уже в печенках сидит. – Он с ухмылкой кивнул на мою палочку. – И у вас, наверное, тоже.
Когда мы добрались до бара, Филиппа Фаулдз уже скрылась, во всяком случае, нигде поблизости ее обнаружить не удалось. Мы с Дартом пили и жевали, и я сказал ему, что читал об одном рецепте для выращивания волос.
Он с подозрением, ожидая какую-нибудь западню, посмотрел на меня.
– Разыгрываете?
– Почему же, – с серьезным видом произнес я. – Это было бы слишком жестоко.
– Хинин, – догадался он, – и пенициллин.
– Правильно. Так вот, это снадобье от облысения взято из мексиканского справочника для лекарей, написанного в 1552 году.
– Я готов на все.
– Растолочь мыльный корень, – сказал я, – вскипятить в собачьей моче, бросить туда одну-две древесных лягушки и горстку гусениц…
– Ну и гад же вы, – обиделся он.
– Но так написано в книге.
– Вы бессовестный врун.
– Ацтеки клялись, что это хорошее лекарство.
– Я брошу вас Киту, – проговорил он. – Я собственным каблуком раздавлю вас.
– Книга называется «Кодекс парикмахера». Пятьсот лет назад это было серьезное медицинское произведение.
– Тогда что такое мыльный корень?
– Не знаю.
– Интересно, – мечтательно проговорил он, – помогает это или нет.
Перед первым заездом мы с Дартом стояли, положив руки на ограду парадного круга, наблюдая, как Конрад и Виктория разговаривают с дочерью-жокеем Ребеккой. Вместе с тренером они составляли одну из нескольких групп, озабоченно поглядывавших на своих четвероногих подопечных, терпеливо переминавшихся с ноги на ногу или прохаживающихся вокруг них на поводу у помощника конюха. Все они прикидывались, будто деловито оценивают шансы, но на самом деле сгорали от желания выиграть.
– Надо отдать должное, – проговорил Дарт, не в силах устоять перед соблазном высказать свое мнение, – Ребекка умеет отлично скакать.
– Да уж наверное, иначе бы не попала в число первых жокеев Англии.
– Она на два года моложе меня, а я не помню случая, чтобы лошадь хоть раз вскинулась на нее. Меня один раз лягнули, и я решил, большое спасибо, с меня хватит, но Ребекка… – В его голосе прозвучала уже знакомая мне смесь неприязни и уважения. – Она ломала кости, разбивалась, и все ничего. Я бы не смог желать победы так, как она жаждет побеждать.
