Матильде Асенси - Последний Катон
— Часовня! — воскликнул Фараг, ныряя в отверстие в стене.
Нашим изумленным взорам открылся еще один маленький византийский храм, и по формам, и по размеру, и по организации пространства в точности повторяющий крипту Адриана. Тем не менее у него было важное отличие от находящейся наверху: стены были полностью уставлены настеленными полками, с которых на нас невозмутимо взирали сотни пустых глазниц, принадлежавших стольким же черепам. Свободной рукой Фараг обнял меня за плечи.
— Оттавия, тебе страшно?
— Нет, — приврала я. — Но впечатляет.
Я была в ужасе, кошмар от этих пустых взглядов просто парализовал меня.
— Настоящий некрополь, да? — пошутил Босвелл, с улыбкой отпуская меня и приближаясь к капитану. Я бросилась за ним, готовая не отдаляться от него ни на сантиметр.
Не все черепа были полными, большинство опиралось прямо на несколько зубов верхней челюсти (если они были) или на собственное основание, словно нижнюю челюсть они забыли где-то в другом месте; у многих из них недоставало теменной, височной, а иногда даже фрагментов или целой лобной кости. Но самым страшным для меня были полностью пустые или сохранившие глазничные кости глазницы. В общем, жуткое зрелище, и этих останков тут было не меньше сотни.
— Это реликвии христианских святых и мучеников, — заявил капитан, внимательно разглядывавший ряд черепов.
— Что вы говорите? — удивилась я. — Реликвии?
— Ну, похоже, что так. Под каждым черепом есть надпись, должно быть, это их имена: Бенедетто «санктус», Дезирио «санктус», Ипполит «мартир», Кандида «санкта», Амелия «санкта», Пласидо «мартир»…
— Боже мой! И церковь об этом не знает? Она наверняка уже много веков считает эти реликвии утерянными.
— Может быть, они не настоящие, Оттавия. Не забывай, что мы на территории ставрофилахов. Тут все возможно. Кроме того, обрати внимание, имена написаны не на классической, а на средневековой латыни.
— Не важно, что они ненастоящие, — заметил Кремень. — Это должна решить церковь. Разве Честное Древо, за которым мы гоняемся, настоящее?
— В этом капитан прав, — согласилась я. — Это вопрос для экспертов из Ватикана и из Хранилища реликвий.
— Что такое Хранилище реликвий? — спросил Фараг.
— Хранилище реликвий — это место, где на витринах и на полках хранятся реликвии святых, необходимые церкви для административных целей.
— Зачем они ей нужны?
— Ну… Когда где-нибудь в мире строится новая церковь, Хранилище реликвий должно отправить туда какой-нибудь кусочек кости, чтобы заложить его под алтарь. Это обязательно для всех.
— Черт! Интересно, в наших коптских церквях тоже так? Признаю свое невежество в этих вещах.
— Скорее всего да. Хотя не знаю, храните ли вы их…
— Как вы смотрите на то, чтобы выйти отсюда и продолжить наш путь? — перебил меня Глаузер-Рёйст, направляясь к выходу. Господи, какой чурбан!
Мы с Фарагом вышли из часовни следом за ним, как дисциплинированные школьники.
— Барельефы кончаются здесь, — указал Кремень, — прямо перед входом в крипту. И это мне не нравится.
— Почему? — спросила я.
— Потому что мне кажется, что у этого рукава Великой клоаки нет выхода.
— Я уже обратил внимание, что вода внизу еле движется, — подтвердил Фараг. — Она почти неподвижна, как стоячая.
— Нет, она течет, — возразила я. — Я вижу, как она движется в том же направлении, что и мы. Очень медленно, но движется.
— «Эппур си муове»…[28] — сказал профессор.
— Вот именно. В противном случае она бы гнила и разлагалась. А это не так.
— М-да, ну, грязи-то ей не занимать.
На этом мы все сошлись.
К несчастью, капитан оказался прав, предположив, что у этого ответвления канала нет выхода. Пройдя всего двести метров вперед, мы наткнулись на каменную стену, перекрывавшую туннель.
— Но… Но вода движется… — пробормотала я. — Как же так?
— Профессор, поднимите факел как можно выше и поднесите его к самому краю кромки, — сказал капитан, направляя на стену свой мощный фонарь. В двух лучах света тайна прояснилась: в самом центре перемычки, приблизительно на половине ее высоты, можно было смутно различить выбитую в камне монограмму Константина, и вдоль той же оси проходила вертикальная линия с неровными краями, разделяя кладку надвое.
— Это ворота шлюза! — воскликнул Босвелл.
— Чему вы удивляетесь, профессор? Вы что, думали, что будет легко?
— Но как мы сдвинем с места эти каменные створки? Каждая весит, наверное по меньшей мере пару тонн!
— Ну, значит, придется сесть и подумать.
— Я могу думать только о том, что подходит время ужина и мне хочется есть.
— Значит, нам нужно разгадывать эту загадку поскорей, — заметила я, плюхаясь на пол, — потому что если мы отсюда не выберемся, то не будет у нас ни ужина сегодня вечером, ни завтрака завтра утром, ни обеда вообще никогда в жизни. Кстати, ввиду новых перспектив эта жизнь представляется мне очень короткой.
— Доктор, не начинайте опять! Давайте воспользуемся мозгами, а пока думаем, поужинаем бутербродами, которые я захватил с собой.
— Вы знали, что нам придется тут ночевать? — удивилась я.
— Нет, но я не знал, что с нами произойдет. А теперь, — призвал он нас, — пожалуйста, давайте попробуем решить загадку.
Мы долго обдумывали вопрос со створками, и снова возвращались к началу, и снова думали. Мы даже использовали кусок доски от полки в крипте, чтобы узнать, какая часть ворот находится под водой. Но прошло несколько часов, а мы только смогли узнать, что каменные створки смыкаются неплотно, и через это крохотное отверстие проходит вода. Мы снова и снова проходили по барельефам: взад и вперед, вперед и взад, но ничего прояснить не смогли. Они были красивы, и все.
Уже около полуночи, выбившись из сил, замерзнув и донельзя устав от загадок, мы вернулись в церковь. К этому времени мы уже знали этот рукав Великой клоаки, как если бы мы построили его своими руками, и прекрасно осознавали, что выбраться оттуда возможно было, только воспользовавшись волшебством или пройдя испытание (если только нам удастся понять, в чем оно заключалось), потому что, если с одной стороны туннель замыкали шлюзовые ворота, с другой, в паре километров от качающейся плиты, был каменный завал, через многочисленные отверстия в котором сочилась вода. Там в углу мы нашли деревянный ящик, наполненный потушенными факелами, и все мы пришли к выводу, что это дурной знак.
Мы взвесили вероятность, что для того, чтобы выйти отсюда, нужно было перетащить эти огромные тяжелые камни, потому что осужденные на первом уступе отбывали за свою гордыню именно это наказание, но пришли к выводу, что это невозможно, поскольку вес каждого из этих валунов превышал наш собственный, пожалуй, в два или три раза. Так что мы были в ловушке, и если мы не найдем разгадку в ближайшем будущем, тут мы и останемся на корм червям.
Пропавшая было на несколько часов головная боль вернулась ко мне с еще большей силой, чем раньше, и я знала, что она вызвана усталостью и недосыпанием. У меня не было сил даже зевнуть, но у профессора они были, и он все чаще и чаще широко разевал рот.
В церкви было холодно, хоть и теплее, чем у воды, поэтому мы принесли все факелы, которые смогли собрать, в одну из часовен и уложили их на полу, как костер. Благодаря этому небольшой уголок нагрелся достаточно, чтобы мы могли пережить эту ночь, но окружение наблюдавших за нами глазниц не совсем отвечало моим представлениям об уютной спальне.
Фараг с капитаном завязали долгий спор о гипотетической природе испытания, которое мы должны были пройти и которое, конечно, заключалось в том, чтобы открыть каменные створки шлюза. Проблема была в том, как это сделать, и вот в этом-то вопросе они и не могли прийти к согласию. Я не очень хорошо помню этот разговор, потому что находилась где-то между сном и бодрствованием, витая в освещенном огнем эфире в окружении что-то нашептывавших мне черепов. Потому что черепа говорили… или это мне снилось? Не знаю, наверняка это так, но дело в том, что мне казалось, что они говорят или насвистывают. Последнее, что я помню перед тем, как провалиться в глубокую кому, это то, как кто-то помог мне улечься и подложил мне под голову что-то мягкое. Потом — ничего до того, как я на секунду приоткрыла глаза (наверное, отдых был не очень сладок) и увидела, что Фараг спит рядом со мной, а капитан совершенно погружен в чтение Данте при свете костра. Должно быть, прошло не много времени, как меня разбудил возглас. Тут же раздался второй и третий, пока я не вскочила в испуге и не увидела, что высокий, словно греческий бог, Кремень стоит на ногах, подняв руки вверх.
— Нашел! Нашел! — в восторге кричал он.
— Что случилось? — сонно спросил Фараг. — Который час?
