Елена Милкова - Те же и Скунс
Если бы Снегирёв захотел, он такого порассказал бы про Эльхана оглы – на несколько высших мер. То есть симпатии его были полностью на стороне человека, не пойманного в пустой квартире десятиэтажного дома. Наверное, поэтому и песня ему не понравилась. Нашли называется, достойный объект… И вообще… тоже выдумали, храбрецов от кого-то там защищать. Храбрецы, они на то и подписывались… а иначе надо было дома сидеть… и не изображать, что крутые…
Опять же название у группы было ещё то – «Сплошь в синяках». Снегирёв мельком заметил его на экране. Благой оформлял свои передачи в западном стиле, по принципу «никто не забыт и ничто не забыто», вот только строчки с фамилиями звукооператоров, водителей и гримёров неслись снизу вверх со скоростью курьерского поезда.
– Ужасно Благого не люблю, но песня хорошая, – сказала Нина Степановна. – Так вам, Алёша, чаю или кофе налить?..
Брат Коля и его сосед
Наташа отрезала нержавеющим ножичком ещё кусочек банана и отправила его брату в рот:
– Ты вот знаешь, почему все любят бананы? Мама недавно в газете вычитала. Там в них углеводы, да ещё в каких-то таких сочетаниях, что прямо изо рта сразу р-раз – и в мозги. Давай жуй, я тебе ещё принесу!
Коля прожевал и неприветливо буркнул:
– Лучше матери новые босоножки купи… Его голову охватывал специальный зажим, сообщавший переломанному позвоночнику должное растяжение. Неподвижные ноги укрывала сероватая казённая простыня. Он там вообще ничего пока не чувствовал, не говоря уж ни про какие движения. Поверх простыни лежали вялые руки. Врач однажды обмолвился, что им полагалось бы начинать отзываться, но этого по какой-то загадочной причине не происходило. У врача было много других больных, он куда-то убегал, а может, просто не принимал всерьёз «девочку-школьницу». Так или иначе, но все полторы минуты он смотрел мимо Наташи, и обстоятельного разговора не получилось. Она пробовала читать книжки, особо выделяя случаи удивительных исцелений, и в конце концов, полностью запутавшись в медицинской премудрости, поняла только одно: спинной мозг – штука сложная и далеко не всегда предсказуемая. Бывает, что и при полном разрыве люди фантастически восстанавливаются. Но бывает, что и разрыва вроде нет, а… Статистика.
– …И босоножки купим, и на бананы останется… – давя отчаянные мысли, жизнерадостно щебетала Наташа. – Я теперь знаешь какая богатая! Ты лучше скажи, что тебе ещё принести? Ну вот хочешь, ананас притащу?..
Она сразу поняла по его лицу, что слова о новоприобретённом богатстве вырвались зря. Коля вроде бы и понимал, что особого выбора жизнь ей не оставила. Однако известие о документах, забранных из Университета, воспринял так, словно его сестра корысти ради отправилась на панель.
– Ехала б лучше домой! – сказал Коля сквозь зубы, в упор не видя поднесённый к его губам очередной кусочек банана. – Мне твоего времени жалко! Тоже моду взяла, каждый день сюда ко мне бегать! Ты во сколько вообще домой возвращаешься? Обрадовалась, что учебники не надо читать?..
Наташа собрала банановую кожуру и поднялась со стула:
– Я сейчас… шкурки выкину…
Она бросила их в мусорный бачок в туалете, расположенном перед выходом из палаты, но внутрь возвращаться не стала. Колина палата находилась как раз в тупике длинного коридора, и там, возле запылённого неоткрываемого окна, стояла клеёнчатая скамеечка. Наташа буквально рухнула на эту скамеечку, уткнулась лицом в обтянутые джинсиками колени – и хлынули беспросветные слезы. Дело пахло истерикой, и Наташа закусила зубами палец, чтобы не разрыдаться на весь коридор. Объясняй потом, что рыдаешь из-за слов, только что сказанных братом, а не из-за того, что он угодил в больницу и доставил тебе, понимаешь, жизненный дискомфорт (хотя, если трезво, и это тоже, куда уж тут денешься)… Наташа с отчаянием думала, что сейчас придётся идти обратно в палату – забирать сумочку и пакет, – и Коля, конечно, сразу разглядит опухшие глаза и красный заложенный нос, и опять же расстроится, поняв – обидел, ревела. Наташа стала соображать, где бы навести подобающий вид. Ближайшее (и единственное известное ей) зеркало, над раковиной в углу Колиной палаты, было недосягаемо. Она стала вспоминать, попадались ли ей на этаже удобства для посетителей. Не вспомнила и решила дождаться, пока зарёванная рожа обсохнет сама. Или брат, устав дожидаться её, заснёт. Благо он от неподвижности и бесчувственного состояния засыпал то и дело…
Носовой платок вместе с сумочкой и иными предметами первой необходимости остался в палате. Наташа кое-как промокнула глаза и вернулась к двери послушать, тихо ли внутри.
– Ур-род ты всё же, Колян, – отчётливо донёсся голос Колиного соседа. – Ну вот чё на девку наезжаешь, придурок? Не ширяется, не нюхает, по мужикам не шлындрает, тебя, мудака, любит… Мне бы такую сеструху…
Колиного соседа звали Юрой, но он предпочитал именоваться «Юраном»: так, по его мнению, было более красиво, престижно и знаменито. Диагноз у Юрана был примерно такой же, как и у Коли, только лечение продвигалось получше, да и лежал он подольше. Сам он говорил, что оступился в ванной. Возможно, это была сущая правда, но Наташе не очень-то верилось. Она видела, какой толщины были золотые цепи на шеях у бритоголовых верзил, приходивших пообщаться с ним на весьма специфическом языке. И какой косметикой подновляли «боевую раскраску» очень сексапильные девушки, кормившие Юрана заморскими деликатесами и целовавшие его в щёчку. Однажды так вышло, что Наташа засобиралась домой одновременно с его посетителями, и они подкинули её до метро на таком потрясном «Чероки», что ни в сказке сказать, ни пером описать. Быть может, Наташа была глубоко не права, но ей как-то с трудом верилось, что ребята вроде Юрана ломают себе шеи, поскальзываясь на обмылках. Вот надетым на голову стулом или гаечным ключом в переулке – это да, это по теме. В общем, вместе с Юрановыми гостями она больше старалась не выходить.
– На хрен она щас кому, эта учёба, – продолжал ворчать Колин сосед, – А уж девок учить, это только себе сплошной геморрой…
Коля зловеще молчал. Наташа знала брата: сейчас он взорвётся и выдаст Юрану всякого разного. После чего на неделю вообще перестанет с ним разговаривать. Наташе было до ужаса жалко обоих, привыкших быть – хотя и очень по-разному – сильными и оттого в своём нынешнем положении особенно беспомощных. Она торопливо провела ладонью по ещё не высохшему лицу и схватилась за ручку двери.
– Свистни няньку, слышь!.. – едва увидев её, распорядился Юран.
– А что случилось?.. – испугалась Наташа и сразу посмотрела на Колю. Тот хмуро разглядывал потолок, но не было похоже, чтобы его требовалось немедля спасать.
– Да ничё, бляха, не случилось! – раздражённо буркнул Юран. – Поссать хочу!.. Позови сестру, пока я на матрац им не…
Наташа кинулась за дверь.
– Ну ты ублюдок, Юран… – проводил её низкий и злой Колин голос. – Думаешь, я встать не могу, так, всякое чмо вроде тебя будет на неё рот разевать?..
У него самого соответствующие органы не утруждали себя выдачей предупредительных сигналов – всё так и шло своим ходом по мере естественной необходимости. Юран некоторое время назад начал по крайней мере чувствовать, что «хочет», и гордился этим, как чемпионской медалью. «А я пью и писаю, – цитировал он назойливую рекламу. – Пью свой утренний сок и опять писаю…»
Обычно на посту дежурили заботливые и старательные сестрички; только один раз, в самом начале, Наташа напоролась на сонную и ленивую дуру, из-за которой Коля в душной палате едва не нажил тепловой удар. Сегодня, по-видимому, толстая стервоза опять была на дежурстве, ибо пост пустовал. Наташа сунулась туда и сюда и даже задумалась, не заорать ли страшным голосом на весь коридор: «Сестра-а-а-а!» Или, того лучше: «Пото-о-о-оп!» Воспитание, увы, не позволило. Наташа решила пойти по пути наименьшего сопротивления и вернулась в палату. Стеклянная утка лежала на специальной выдвижной подставке под койкой. Наташа сделала непроницаемое лицо, подошла и, нагнувшись, выдвинула подставку. Беззащитный Юран, способный, как и Коля, шевелить только глазами и ртом, молча наблюдал за её действиями.
– У меня на полочке должен лазерный диск быть, – вдруг сказал Коля. – Сиреневая такая обложка и лимон нарисован. Там, по-моему, «Кирвин» был. Для «девяносто пятых». Спроси своего шефа, если позволит, поставишь. – Помолчал и добавил: – Только четвёртую версию им смотри случайно не втюхай. Иначе… опережая звук собственного визга вылетишь…
Наташа опорожнила утку и, сполоснув, убрала на место.
– А будут если что покупать, – снова подал голос Коля, – скажи этим своим идиотам, чтобы только в «Васильке». Они у тебя там, по всем признакам, только вчера с дерева слезли, ещё понавешают им лапши в какой-нибудь «Эсперанце», опять виновата окажешься…
Наташа наклонилась к нему, потёрлась носом о его скулу и пообещала:
