Этьен Годар - Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней
— У всех них один и дот же сын.
— Один и тот же… что?
— Сын! Один и тот же сын! Точно такой же мальчишка! Я видел его здесь и в Гладбеке; вы видели его там. Кроме того, он в Гетеборге, в Швеции, и в Брамминге, в Дании. Точно тот же самый мальчишка! Он или играет на каком-то музыкальном инструменте, или рисует. Его матери неизменно сорок один — сорок два года. Пять разных матерей и вроде пять разных сыновей, но во всех этих местах один и тот же сын.
— Я… я не понимаю.
— Как и я! Но это звено хоть что-то объясняет, так? И оно полно сумасшествия не больше, чем то, с чего мы начали! Пять мальчйшек, один к одному!
— Герр Либерман… я предполагаю, что як может быть и шесть. Фрау Раушенберг во Фрейбурге тоже сорок один или сорок два года. И у нее сынишка. Я не видел его и не спрашивал о возрасте — мне в голову не пришло, что это может оказаться важным — но она как-то упомянула, что, может быть, он тоже будет учиться в Гейдельберге, но изучать ие право, а журналистику.
— Шесть, — сказал Либерман.
Между ними возникло напряженное молчание, которое все длилось.
— Из девяноста четырех?
— Шесть — это уже невозможно, — сказал Либерман. — Так почему бы и нет? Но если бы даже то и было возможно, чего быть не может, с какой стати они решили убивать их отцов? Честно говоря, мне бы хотелось сегодня пойти спать и проснуться в Вене в тот вечер, когда все еще не началось. Вам известно, что было основным интересом Менгеле в Освенциме? Близнецы. Он убил тысячи их, «изучая», каким образом можно создать первостатейного арийца. Можете ли вы сделать мне одолжение?
— Конечно.
— Поезжайте еще раз во Фрейбург и гляньте там на мальчика: убедитесь, что он точно такой же, как в Триттау. А потом скажете мне, окончательно ли я рехнулся или нет.
— Сегодня же отправляюсь. Куда мне звонить вам?
— Я сам вам позвоню. Спокойной ночи, Клаус.
— С добрым утром. То есть спокойной ночи.
Либерман положил трубку.
— Мистер Либерман? — из дверей ему улыбалась Долли Лейбовитц. — Не хотите ли посмотреть новости вместе с нами? И чего-нибудь вкусненького? Пирожное или фруктов?
Молоко у Ханны высохло, и Дана плакала, так что было понятно, отчего Ханна вне себя. Ей можно было посочувствовать. Но какой был смысл в том, чтобы менять имя Даны? Ханна продолжала настаивать.
— И не спорь со мной, — сказала она. — Отныне мы будем называть ее Фридой. Прекрасное имя для ребенка, и у меня снова появится молоко.
— Это не имеет никакого смысла, Ханна, — терпеливо сказал он, пробираясь рядом с ней по снегу. — Одно не имеет ничего общего с другим.
— Ее имя Фрида, — сказала Ханна. — Мы поменяем его в законном порядке.
В снегу у нее под ногами открылся глубокий провал и она соскользнула в него с плачущей Даной на руках. О, Господи! Перед глазами у него плыла нетронутая белизна снега, и он лежал в темноте на своей кровати, вытянувшись на спине. Уорчестер. Лейбовитцы. Шесть мальчиков. Дана выросла. Ханна умерла.
Ну и сон. Откуда он к нему явился? И к тому же Фрида! И Ханна с Даной, падающие в провал…
Он полежал еще с минуту, отгоняя от себя ужасные видения, а потом поднялся — сквозь щели жалюзи пробивался слабый свет наступающего дня — и пошел в ванную.
Хотя ночью он не просыпался и спал крепко. Если только не считать этого сна.
Вернувшись в спальню, он взял с ночного столика часы, поднес их к свету и, прищурившись, воззрился на циферблат. Двадцать минут седьмого.
Теплая постель снова приняла его, он закутался в одеяло и, бодрствуя, погрузился в раздумья.
Шесть идентичных мальчиков… нет, шесть очень похожих мальчиков, может, и идентичных — живут в шести различных местах, с шестью разными матерями одного и того же возраста, у всех шестерых совершенно разные отцы, погибшие насильственной смертью практически в одном и том же возрасте и у всех них был сходный род занятий. При всей невероятности таких совпадений, они были реальностью, подлинными фактами. В этой невозможной ситуации предстояло разобраться и понять ее.
Лежа в тепле и покое, он дал простор мыслям. Мальчики. Матери. Груди Ханны. Молоко.
Прекрасное имя для ребенка…
Все стало как-то совмещаться.
По крайней мере, кое-что.
Так можно было объяснить-грейпфрутовый сок и ту торопливость, с которой она выставила его. И то, как она поспешила отправить мальчишку из кухни. Она быстро спохватилась, сделав вид, что дело в босых ногах и отсутствии халата.
Он продолжал лежать, надеясь, что к нему придет озарение и он поймет все остальное. Хотя бы самое главное — роль Менгеле. Но ничего не получалось.
Спокойно, шаг за шагом…
Встав, он умылся и побрился, привел в порядок усы и причесался; приняв пилюли, почистил зубы и поставил на место вставную челюсть.
В двадцать минут восьмого он появился на кухне. Там уже хлопотала горничная Френсис, а Берт Лейбовитц в рубашке с короткими рукавами, читая, сидел у стола и завтракал. Пожелав ему доброго утра, Либерман сел по другую сторону стола и сказал:
— Я должен возвращаться в Бостон раньше, чем предполагал. Могу ли я отправиться вместе с вами?
— Конечно, — сказал Лейбовитц. — Сообщите, как только будете готовы.
— Отлично. Я только должен сделать один телефонный звонок. В Леннокс.
— Могу ручаться, кто-то сообщил вам, как Долли водит машину.
— Нет, просто кое-что произошло.
— Вам доставит удовольствие поездка со мной.
Через пятнадцать минут ему дозвониться из библиотеки дозвонится до миссис Карри.
— Алло?
— Доброе утро, вас снова беспокоит Яков Либерман. Надеюсь, что я вас не разбудил.
Молчание.
— Я уже встала.
— Как себя чувствует утром ваш сын?
— Не знаю, он еще спит.
— Отлично. Это хорошо. Крепкий сон пойдет ему только на пользу. Он ведь не знает, что усыновлен, не так ли? Вот почему вы и занервничали, когда я сказал, что у него есть близнец.
Молчание.
— Но у вас нет основания беспокоиться, миссис Карри. Я ему, конечно же, ничего не скажу. Пока вам нужно, чтобы все оставалось в тайне, я не пророню ни слова. Но будьте любезны, скажите мне только одно. Это очень важно. Вы получили его с помощью женщины по имени Фрида Малони?
Молчание.
— Не так ли? Да?
— Нет! Минутку! — он услышал глухой звук положенной на стол трубки и удаляющиеся шаги. Молчание. Звук приближающихся шагов и тихий голос: — Алло?
— Да?
— Мы получили его через агентство. В Нью-Йорке. Но это было совершенно законное усыновление.
— Через агентство «Раш-Гаддис»?
— Да!
— Она работала там с 1960-го по 1963-й год. Фрида Малони.
— Я никогда не слышала этого имени! К чему вы клоните? Какая разница, если у него и в самом деле есть близнец?
— Я еще точно не знаю.
— Тогда больше не мучайте меня! И оставьте Джека в покое! — в трубке щелкнуло. Молчание.
Берт Лейбовитц подбросил его в аэропорт Логан, и он успел на девятичасовой рейс в Нью-Йорк.
В десять сорок он уже стоял в кабинете помощника исполнительного директора Агентства по вопросам адаптации «Раш-Гаддис», где его встретила стройная и симпатичная седовласая женщина, миссис Тиг. — Ничего подобного, — сказала она ему.
— Ничего?
— Именно так. Она не имела дела непосредственно с детьми, поскольку не обладала достаточной квалификацией. Она занималась бумажной работой, вела досье. Конечно, ее адвокат, который оспаривал решение об экстрадиции, хотел представить ее в самом благоприятном свете, так что он настаивал — мол, она играла куда более важную роль в работе агентства, чем было на самом деле; но по сути она была канцелярским работником, занималась досье. Мы обратились к правительственным юристам — естественно, мы были весьма обеспокоены, чтобы представить ее роль у нас в правильной перспективе — и начальник отдела личного состава получила приглашение выступить свидетелем в суде. Хотя ее и так вызывали давать показания. Мы было решили опубликовать какое-нибудь заявление или выпустить пресс-релиз, но по размышлению решили не привлекать особого внимания к этой истории, и интерес к ней погас сам собой.
— То есть она не подбирала супружеские пары для адаптации детей, — Либерман теребил мочку уха.
— Ни в малой мере, — сказала миссис Тиг. Она улыбнулась ему. — Боюсь, что вы идете по неправильному пути; точнее было бы сказать, что приходится искать детей, ибо спрос значительно превышает предложение. Особенно после внесения изменений в закон об адаптации. Мы в состоянии помочь лишь небольшой части людей, которые обращаются к нам.
— И в то время тоже? С 60-го по 63-й годы?
— И тогда, и сейчас, но в настоящее время это еще сложнее.
— Много ли у вас запросов?
