Анна Данилова - Дом на берегу ночи
— Ну, поздравляю… Это дело надо сбрызнуть! А?
— Доставай, что у нас там есть… Коньяк, мартини… Господи, неужели все кончилось? Люба, я не понимаю, что со мной стало? И дело не только в завещании… Знаешь, я так боялась похорон, всей этой церемонии, этих взглядов… Да и Виктора в гробу не хотела видеть, думала, что не выдержу, что сердце разорвется… Ведь я до последней минуты любила его. И заботилась, как могла. Понимала, что он не любит меня, что у него другие женщины, что он элементарно не уважает меня! Знала, что за моей спиной все смеются, не понимая, почему я не развожусь с ним… Все это так унизительно, Люба! Но как им всем было объяснить, что я просто считала его родным человеком.
Деньги… Да, конечно, деньги играют в нашей жизни огромную роль. Но ведь я полностью отрабатывала их, помогая ему в выборных кампаниях, играя роль счастливой жены… К тому же Власов не сразу стал мэром, он жил насыщенной жизнью, много работал, но я-то всегда была рядом с ним, я ему помогала. Мы были молоды, и мы вместе все это зарабатывали. И я все бы ему так и прощала, и по-прежнему посылала бы в Сосновку пироги, зная, что он их или выбросит, или будет есть в компании какой-нибудь молодой и красивой шлюхи! Да все простила бы, кроме… убийства… Наливай!
— Значит, так, Любаша! Власова нет, мы его завтра похороним. По сути, он ведь и не убийца. Поскольку он ее просто оттолкнул от себя, она упала, ударилась и, скорее всего, потеряла сознание.
— Вы не представляете себе, Оксана Дмитриевна, что я пережила в эти минуты… И как это я еще не вскричала?!
— Тебя бог спас. Закричала бы — выдала себя. Они бы поняли, что ты дома… Ты пойми, Любаша, нет ничего в этой жизни случайного. Вот разве мог кто-нибудь из них предположить, что мы узнаем обо всем этом? Они думали, что вдвоем в доме, что ты уехала в город… Откуда им было знать, что у тебя поднялась температура и ты спала в своей комнате? Значит, так богу было угодно.
— Он, Виктор Владимирович, только головой так мотнул, — Люба повторила движение Власова, взглядом показавшего Павлу, на лежащий на столе кухонный нож, — и все! Больше он как бы ничего и не делал. Здесь, вот на этом столе, ананас лежал, и Павел все пытался его разрезать, матерился сильно…
— Да-да, ты рассказывала… — Оксана Дмитриевна сильно опьянела. Она теперь полулежала на диване с бокалом мартини, и вся комната кружилась у нее перед глазами, как если бы диван был частью карусели, вместо лошадки или слоника. — Коньяк не надо было пить, следовало ограничиться одним мартини… И что было дальше? Неужели этот жест, это движение головой он, мой муж, производил и раньше, и Павел знал, что оно означает? Неужели, Люба, мой Витюша и прежде отдавал такие вот команды, мол, «убрать это»! Как будто эта девочка была каким-то мусором! Отработанным материалом! А ведь она была просто запутавшаяся в этой жизни девочка, которой, быть может, просто льстило, что за ней ухаживает сам Власов, мэр города! Что он дарит ей подарки, а он это умел делать, он щедрый. Я знаю… Причем он любит делать подарки, вернее, любил… — Оксана громко икнула, вздохнула и залпом допила мартини. — Он был очень изобретательным в этом плане, вечно придумывал какие-то сюрпризы… Все это делалось под настроение, конечно, когда он был влюблен… Знаю, что он и секретаршам своим делал сумасшедшие подарки, думаю, что они благодарили его по-своему… Любвеобильный был мужчина… Люба, ты чего молчишь? Что дальше-то было?
— Я видела его со спины, Павла… Он взял нож, знаете, такой, японский, ему друг прислал, острейший… Я видела, как он два раза дернулся, наклонившись над Ликой. Она, бедняжка, ничего не чувствовала, была, как вы правильно говорите, без сознания. Потом Павел поднялся, взял кухонное полотенце и вытер нож. Полотенце стало красным. «Крови много…» — сказал Виктор Владимирович.
Люба плеснула себе коньяку и выпила:
— Оксана Дмитриевна, зачем вы хотите, чтобы я еще раз вам все это рассказывала?
— Мне хочется его ненавидеть, Люба. Потому что он — чудовище! И у меня в голове не укладывается, как он мог позволить убить эту девочку! За что?
— За то, что она грозилась рассказать все Гарину, журналистам, вам… Она была беременна… Она просила денег, чтобы он отпустил ее, она хотела уехать с сестрой в Москву, начать жизнь как бы с чистого листа…
— А получилось с красного от крови листа… И что было потом? Павел принес мое белое покрывало и завернул Лику как вещь?
— Оксана Дмитриевна, вам уже хватит… Пойдемте, я уложу вас спать. Завтра у нас трудный день…
— Да погоди ты меня спать укладывать! — вскричала Оксана и попыталась встать. — Мы должны сделать так, чтобы Павла наказали. Понимаешь? Пусть он клянется в суде, что он никого не убивал, пусть все сваливает на Виктора… Но исполнитель-то он! И труп отвез тоже он! Ты же сама видела, как он грузил его в машину…
— Я не только видела, — вдруг тихо сказала Люба. — Я сняла это на телефон… Просто мне страшно стало, когда на моих глазах убили человека… А еще… я вам никогда не рассказывала, но у меня с этим Павлом были ужасные отношения. Он постоянно клянчил у меня деньги, отбирал продукты… Он негодяй… И я подумала тогда, вдруг это убийство вскроется, его схватят, а он возьми да и свали его на кого-нибудь другого, на меня, к примеру!
— Ты сняла убийство на телефон?
— Нет, не убийство! Я же проснулась, когда услышала громкие голоса, Лика кричала, они ругались с Виктором Владимировичем… Я на цыпочках подошла к лестнице, старалась делать все незаметно, получалось, что я становилась свидетелем семейной ссоры! Ой, извините… не семейной, конечно.
— И что? Ты долго была на лестнице?
— Да, прилично… Лика настаивала на том, чтобы Павел уехал домой. Она говорила нехорошие слова в его адрес, называла грязным сводником, ублюдком… Она сказала Виктору Владимировичу, что ей надо с ним поговорить тет-а-тет, а он сказал, что у него секретов от Павла нет…
— Вот идиот! — вздохнула Оксана.
— Она тогда и сказала ему, что беременна, что не намерена оставлять ребенка, что у нее впереди еще целая жизнь, что у нее есть планы… Отпусти меня, просила она его, отпусти.
— Она озвучивала сумму?
— Нет, из разговора я поняла, что Власов знал, сколько она просит. Вероятно, это были большие деньги, раз он сказал ей, что ни одна женщина не стоит таких денег… Еще он сказал, что ей нечего делать в Москве, что она еще совсем маленькая, что ей опасно там… Ну и она тогда ответила ему, что с ним ей было не менее опасно, и с его друзьями тоже…
— Что?
— Я думаю, что Лике приходилось… как бы это помягче выразиться… спать и с другими мужчинами, может, с друзьями Виктора Владимировича. Оксана Дмитриевна, я же вам все это уже рассказывала!
— Ты говорила, что она упомянула видео…
— Да, думаю, что это и послужило последней каплей… Она сказала, что у нее есть видео с… Она называла какие-то фамилии, но я не разобрала… Потом у нее случилась истерика, она кричала, топала ногами… Она плакала, просила его, чтобы он ее отпустил. Я так понимаю, что речь шла только о деньгах, с помощью которых она собиралась уехать вместе с сестрой.
— Люба, вот скажи… Я тебе хорошо плачу?
— Ну, да… Очень даже хорошо. Учитывая, что я у вас питаюсь, сплю… А что?
— Я всегда относилась к тебе, как к близкому человеку, заботилась о тебе, всегда была с тобой мягкой. Ничего особенного не требовала, а?
— И? Вы о чем, Оксана Дмитриевна?
— Почему ты ничего не рассказала мне о Лике?
— Боялась, что вам будет больно.
— Хорошо, Люба…. Ладно, можешь прибрать здесь все и идти к себе. Да, послезавтра, после похорон, когда все будет кончено, все хлопоты… Мы вместе с тобой отправимся в прокуратуру, и ты там все-все расскажешь. Мне совершенно плевать на то, что имя моего покойного мужа будут полоскать на каждом перекрестке. Они с Павлом убили девочку и должны понести наказание. Возьми свое видео… Там что?
— Как они заворачивают тело… Как Павел выносит его…
— А лица Лики не видно?
— Если увеличить, то можно будет, я думаю, разглядеть…
— Значит, ты меня поняла? Если ты откажешься идти со мной в прокуратуру, ты у меня больше не работаешь, понятно? Мы с тобой бездетные и, получается, какие-то бездушные… — неожиданно изрекла Оксана. — Если бы у тебя или у меня была дочь, то и ты бы иначе повела себя, увидев Лику и тем более убийство… ты бы сразу же начала действовать, понимаешь? И знаешь, почему? Потому что подумала бы, что и с твоей дочерью могло бы случиться такое же…
Люба, услышав приказ своей хозяйки сдать Павла и понимая, что не выполнить его — означает потерять работу и дружбу Оксаны Дмитриевны, которая теперь стала баснословно богатой вдовой, опустила голову.
— Да, конечно, вы правы. Я все сделаю так, как надо. И если понадобится, дам показания в суде. Но если моих слов окажется недостаточно, и видео тоже, и улик против этого урода не хватит для того, чтобы доказать его вину, то его отпустят, и тогда он найдет меня и зарежет. Как поросенка.
