Наталья Борохова - Адвокат амазонки
– Это теперь не дает мне покоя! – вскочила со скамейки Дубровская. – Сейчас ты хочешь мне сказать о том, что вся твоя история любви – выдумка от начала до конца? Ты обманул эту женщину, да? Ты провел ее так же, как это делал со мной и с присяжными?
– Успокойся, ради бога! – взмолился Виталий. – Я всерьез беспокоюсь за твои нервы. Боюсь, что ты приняла мою защиту близко к сердцу.
– А как это еще могло быть, по-твоему? Ты давал мне читать дневники, произносил трагические монологи. Ты заставил меня поверить в любовь, которой, оказывается, не было! Ты настроил меня против Ярослава! Теперь, когда мы выиграли процесс, ты признаешься в том, что ловко провел всех, включая меня!
– Я не знал, что для адвоката виновность или невиновность клиента имеют такое уж большое значение, – удивился Бойко. – Можно подумать, ты всегда защищала невиновных людей.
– Конечно, мои клиенты, в большинстве своем, не были праведниками. Но ни один из них не придумывал такой спектакль. Никто из них не пытался так вероломно вторгнуться в мою жизнь. Наши отношения перестали быть деловыми. Ты завоевывал мою симпатию умышленно. Ты хотел, чтобы я защищала тебя не только как адвокат, но и как влюбленная в тебя женщина!
– Но ты мне на самом деле нравишься, Лиза, – произнес Виталий. – Вот видишь, приговор вынесен, а я продолжаю говорить тебе комплименты. Разве это для тебя ничего не значит?
– Теперь ничего. – Елизавета уселась на скамейку и вперила свой взгляд в одуванчики, которые качали своими пушистыми головками, словно тоже не верили ни в единое слово Виталия. – Скольким женщинам ты говорил такие слова? Медсестрам в больнице, Алене, а потом еще и Веронике? Ведь ты ее убил, правда? Скажи мне, ведь ты уже добился, чего хотел?
Виталий молчал, развалившись на скамейке, как хозяин парка. Он уже не суетился, стремясь произвести на Лизу впечатление. Теперь ее мнение о нем самом не имело для него никакого значения. Он предоставлял ей право думать о нем все, что она захочет.
– Боишься? – с презрением спросила Лиза. – Ты до сих пор боишься, что тебя осудят, и, как я теперь понимаю, осудят совершенно справедливо. Ты ни минуты не любил Веронику. Ты разыграл ее, так, как разыгрывал меня, своего адвоката. Ты заставил ее поверить в свою любовь, подсовывая ей свои дурацкие картинки, говорил ей прекрасные слова, за которыми скрывалась пустота. Ты довольно талантливо оттер в сторону человека, который по своему малодушию и слабости не мог тебе противостоять. Ты жил с Никой бок о бок, но тихонько встречался за ее спиной с Аленой, удовлетворяя свою похоть. Конечно, чем тебя могла прельстить лысая больная женщина без груди? Ты использовал Веронику, спекулируя на ее чувствах, на ее отношении к тебе...
– Довольно! – прервал ее Бойко, и лицо его потемнело от гнева. – Если ты поверила в мою любовь, это только твои проблемы. Не стоит быть такой наивной, дорогая! У меня была линия защиты, которую ты искусно развила перед присяжными. Я ведь мог защищать себя так, как посчитаю нужным? Не могу слышать весь этот бред про бедную Веронику. Клянусь, если бы ей довелось услышать тебя, она смеялась бы до слез...
Дубровской показалось странным то, что Виталий почти слово в слово повторил слова Непомнящего.
– ...Вероника никогда не была такой, какой ты себе ее вообразила. Бледная, страдающая – да! Но черта с два она была слабой и наивной! Это был дьявол в юбке, хитрая бестия, которую не растрогала бы ни одна моя картинка, ни одно нежное слово. Она всегда твердо знала, чего хотела. Она шла напролом, добиваясь того, что ей было нужно, любыми способами. Ты думаешь, она меня любила? О боже мой! Ни минуты. Она играла со мной, как кошка с мышью. Святая наивность, ты думала, что я одурачил ее? Можно подумать, она бы мне это позволила. Если хочешь знать, мы заключили с ней сделку, да! Именно Вероника обдумала все детали. Она предложила мне все свое имущество, потому что материальные ценности уже не имели для нее значения. Она знала, что умрет...
– А ты? Что обязался сделать ты? – спросила Елизавета, чувствуя, что у нее пересохло во рту.
– Я должен был подарить ей легкую смерть...
* * *Дубровская смотрела на пруд, над которым летали бабочки и стрекозы, и думала о том, как странно устроена жизнь. Еще вчера, в это время, она лихорадочно перетрясала свой гардероб в поисках вещи, способной сделать ее привлекательной для человека, который ей был очень дорог. А сегодня она сидела с этим человеком в парке, и ей была невыносима сама мысль о том, что он может коснуться ее рукой, может называть ее Лизой, словно друг или близкий родственник. Бойко убил Веронику, и теперь она воспринимала этот факт просто, словно догадывалась о нем уже давно.
Существовала сделка, в которой Елизавете посчастливилось стать третьей стороной. Она честно выполнила свой долг, освободив из-под стражи убийцу в белом халате. В конечном счете все получили что хотели. Она – гонорар. Виталий – квартиру и вожделенную свободу. Вероника – смерть.
– ...Она очень боялась боли, – рассказывал Бойко ей, как своей сообщнице. – Ее пугали не только внешние перемены, которые неизбежны при таком заболевании. Ее страшила мысль о том, что совсем скоро она может оказаться беспомощной, прикованной к постели, никому не нужной. Она стала подбирать ко мне ключи сразу же после того, как увидела меня в своей палате. Сначала она, естественно, хотела знать свой прогноз. Но, к несчастью, обстоятельства были не на ее стороне. Болезнь держала ее мертвой хваткой. Оставалось только молиться и ждать. Конечно, Вероника использовала все возможности, ведь она бешено цеплялась за жизнь. Но ни операция, ни последующая химиотерапия не дали результатов. Но впереди было самое страшное. Очень скоро она не смогла бы существовать без обезболивающих препаратов. Боли были еще несильные, но Вероника уже сходила с ума при мысли о том, что скоро она превратится в полубезумное существо, живущее от укола до укола. Свой план она изложила мне, еще находясь в больнице. «Я – состоятельная женщина, – говорила она, – и я хочу уйти из жизни достойно. Тебе нужны деньги, и ты получишь их, как только выполнишь все, что требуется. Мне нужна легкая смерть». – «Мадам, – говорил я, как галантный кавалер, – вы не знаете, о чем просите. Эвтаназия у нас запрещена по закону. Боюсь, мне не на что будет тратить ваши деньги, находясь в тюрьме». – «Ты – болван, если упускаешь такую возможность, – отвечала она. – Можно подумать, к тебе часто обращаются с подобной просьбой». – «Почему бы вам не озадачить своей проблемой заведующего Стрельмана? – спросил я. – Мне кажется, что он – человек практичный». – «Он уже довольно стар и труслив, чтобы решиться на авантюру», – хмыкнула она. Тогда я оставил Веронику при ее заблуждении. Но она не думала оставлять меня. Обещания Песецкой становились все более соблазнительными, и я понимал, что долго не продержусь. Мне трудно было противостоять мрачной решимости этой женщины. «Назовите свою цену», – требовала она, и я помимо своей воли начал производить в уме расчеты. «А если меня поймают?» – спросил я ее как-то раз. Она ничем не выдала своей радости, ведь я сделал самое сложное – принял решение. «Если все сделать умно, никто ни о чем не догадается», – сказала она. «Тогда ты должна выйти за меня замуж», – произнес я. Она долго не сопротивлялась. Думаю, что брак для нее ничего не значил. Было лишь одно препятствие – ее названый жених, этот павлин Непомнящий, который время от времени появлялся в больнице. Слава богу, он не оказался слишком стойким и, услышав от меня несколько красочных рассказов о том, как будет протекать болезнь, испугался не на шутку. Вероника выполняла свою часть работы. Слезами и истериками она довела его до того, что он стал появляться в больнице, только чтобы соблюсти некие правила приличия. Правда, мы недооценили его. Ярослав не сдался даже тогда, когда узнал о регистрации нашего брака с Вероникой. Он слишком хорошо знал ее и абсолютно не доверял мне, поэтому так и не смог поверить в чистоту наших помыслов. Думаю, в конечном счете это нас и сгубило. Именно Непомнящий написал заявление и потребовал расследовать обстоятельства гибели Вероники. Но я забежал вперед...
Наша семейная жизнь протекала спокойно. Я, как мог, помогал Нике. Все-таки я врач. Конечно, не было никаких ужинов при свечах и слез на полу ванной, но мы жили мирно, как люди, связанные одной целью. Ника написала завещание, признав меня единственным своим наследником. Мы уже обсудили детали ее ухода из жизни, и Вероника сама одобрила один из предложенных мной вариантов. Ее вполне устраивало то, что она отойдет в иной мир во сне. Она сама предложила мне сделать это во время одного из моих суточных дежурств. Это могло стать для меня чем-то вроде алиби. Я корю себя за то, что поступил опрометчиво с флаконами и шприцем. Нужно было оставить на них отпечатки Вероники, что было бы естественно в той ситуации, но я перестарался. Отсутствие необходимых следов в некоторых случаях само по себе является доказательством. Я не учел это, но ведь я не являлся закоренелым преступником.
