Евгения Горская - Мой дом – чужая крепость

Если у нее есть родители, они доживают последние безмятежные минуты в своей жизни.

Он думал, что в полиции их продержат до утра, и удивился, оказавшись на железнодорожной платформе еще не поздним вечером.

У Тониной двери он почему-то не полез за ключами, позвонил и, когда она открыла, устало сказал:

– Он ее убил.

– Ты ни в чем не виноват, Коля, – она прижалась к холодной с мороза куртке, осторожно гладя его по спине.

Корсун знал, что виноват. Колосова, которую он с трудом выносил при жизни и которую очень жалел после смерти, погибла в том числе и по его вине. Он своим вмешательством подтолкнул убийцу.

– Я холодный, простудишься, – он слегка ее отодвинул, кряхтя, как старый дед, разделся, снова обнял Тоню и прошептал: – Я тебя очень люблю.

Громко прозвенел звонок над ухом. Он выпустил Тоню, толкнул дверь.

– Максима арестовали, знаете? – На площадке стояла Лиля. – Его в наручниках вывели и в машину затолкали.

Она здорово сдала за эти дни, заметил Корсун. Сейчас перед ним стояла тетка без возраста.

– Знаю, – сказала Тоня у него за спиной.

– Говорят, он девушку какую-то убил. – Лиля вошла в прихожую, закрыла за собой дверь. – Тоня, я не верю, он же нормальный парень.

– Я ее видела, – тихо проговорила Тоня.

– Кого? – не понял Корсун.

– Я видела убитую девушку. Когда возвращалась из командировки, я вышла из такси и видела, как Макс девчонку в машину заталкивал. Я решила, что она пьяная, а она, выходит, была мертвая.

– У него столько пьяных девок бывало, – засомневалась Лиля. – Совсем не обязательно, что та была мертвой.

– Это была она, – уверенно сказала Тоня. – Ее показывали в криминальных новостях. То-то мне лицо показалось знакомым, я только не могла вспомнить, где ее видела.

– Тоня, зачем ему убивать какую-то девку? Зачем? Он же не маньяк, – не верила соседка.

– Он мог и случайно убить, – вздохнул Корсун. – Мог просто подсыпать девчонке какую-нибудь наркоту в расчете на райское наслаждение и ошибиться в дозировке. Или у девчонки аллергия. Или еще какая-нибудь роковая случайность.

– Интересно, как его нашли, – задумалась Тоня.

– Работают люди, вот и нашли, – пожал плечами Корсун. – Где-то он с девчонкой познакомился, кто-то их видел. Опросили знакомых и нашли.

Получалось, что Тоня стала свидетелем преступления и у Максима имелись все основания, чтобы ее отравить. У юристов это называется мотивом. У Максима имелся мотив и была возможность подсыпать Тоне яд, сосед бывал в ее квартире и запросто мог украсть ключи.

– Это он, – кивнула Тоня.

Она уже угадывала Колины мысли.

– Ты о чем? – не поняла соседка.

– Лиля, вас больше никто не потревожит. Никогда, – перебил ее Корсун. Ему не хотелось говорить, но он терпеливо рассказал, как встретил Федора, о котором подруги даже не слышали, и как нашел мертвую Колосову, и как погиб шантажист.

Женщины слушали молча, не перебивали, и он почему-то старался не встречаться с ними взглядом, даже с Тоней.

– Деньги вернуть я так и не смог, – подытожил Корсун.

– Прости, Коля, что втянула тебя во все это, – помолчав, сказала Лиля.

– Кончай ерунду говорить, – тряхнул он головой и, видя, что она собирается уходить, добавил: – Я тебя провожу.

Задать вопрос он решился только у ее квартиры:

– Лиля, Тимофей не ваш ребенок?

Она дернулась и застыла, вцепившись в ручку двери. Лиля могла не отвечать, он попал в точку.

– Как ты узнал? – Она взглянула в глубь квартиры, осторожно прикрыла дверь, выйдя на площадку.

– Не узнал, а догадался. Колосова работала в роддоме, на фотках Тимофей… Я только не понимаю, зачем ты им платила. Ты украла ребенка?

– Ты что, спятил? – возмутилась Лиля, посмотрела на него и решилась: – Тимка сын моей сестры.

– Усыновление оформлено законно?

– Конечно. Все у нас оформлено законно.

– Так зачем ты платила? – недоумевал он. – Ты всю жизнь собиралась платить?

– Я не могла допустить, чтобы Тимошка узнал. Неужели ты не понимаешь? Этот тип… сказал, что он Тимочкин отец. – Она тихо заплакала. – Что он все ему расскажет…

– Ну а ты бы сказала сыну, что дядя врет!

– Нет! Ты… Ты ничего не понимаешь. Вот будут у тебя дети, тогда поймешь. Тимочка – мой сын, мой, понимаешь?! Наш с Иваном! Мы его взяли пятидневного, и дороже у нас никого нет и никогда не будет. Я не знаю, какую травму может нанести семилетнему ребенку известие, что он не родной. И знать не хочу. Я этого не допущу. Никогда!

– Значит, кто отец ребенка, вы не знаете? – надо было кончать этот пустой разговор и не лезть в чужие дела, но он не уходил.

– Нет.

Сестра училась на третьем курсе, когда выяснилось, что произошло непоправимое. Аборт делать оказалось поздно, мама непрерывно плакала, сестра молчала, уставившись в стену, перестала ходить в институт. Лиле было жалко ее до смерти, она только что вышла замуж за Ивана и вся светилась от счастья, и доказывала сестренке, что жизнь не кончена, что она, жизнь, еще повернется к ней совсем другой стороной, а сама боялась представить себя на месте сестры.

Потом Лиле казалось, что в последние полгода перед родами сестра не произнесла больше десятка слов и умерла только потому, что хотела умереть.

– Роды были очень трудные, – неожиданно призналась Лиля, в общем-то совершенно чужому мужику. – Моя тетя работала в роддоме главврачом, сама принимала роды, но ничего не могла сделать.

Мама до последнего пыталась узнать, кто отец ребенка, и тетя пыталась, и Лиля. И разговаривали они, не обращая внимания на снующих медсестер. Любая могла услышать.

– Мама умерла через несколько месяцев. – Лиля прислонилась спиной к стене. – И мы сразу сюда переехали. Я поменяла работу, Иван тоже. Не понимаю, как они нас вычислили.

– Скорее всего, случайно. Думаю, Колосова тебя видела в больнице, узнала и решила позабавиться. Вряд ли шантажист настоящий отец ребенка, он бы давно вас нашел безо всякой Аси.

Лиля скрылась в своей квартире, а он какое-то время смотрел на запертую дверь.

– Это она, – подтвердил Колосов. – Это моя жена.

Поняла ли Ася, что это он убил ее руками Коряги?.. Дмитрию очень хотелось, чтобы она умерла в неведении, без лишней боли, даже если эта боль не физическая. Чтобы она верила ему до последнего и не подозревала предательства.

Конечно, Коряга не мог поступить по-другому. Только Ася знала о шантаже, и это грозило возможным разоблачением, и он должен был избавиться от нее ради собственного спокойствия. Ну и ради денег, конечно.

Дмитрию было страшно смотреть на мертвую Асю. Это была она и не она, тело, лежавшее перед ним, казалось чужим. Колосов отвернулся, он не хотел видеть, как накрывают ее лицо белой тканью.

Потом ему задавали вопросы, он отвечал.

…Да, он знал, что жена поехала в город. Она собиралась навестить родителей.

…Он понятия не имеет, зачем она отправилась в парк.

…Он не замечал никаких изменений в ее поведении. Она была такой же, как всегда.

…Нет, жена ничего и никого не опасалась, он бы заметил…

…Он не знает, сколько денег могло быть у его жены. Обычно больших сумм она с собой не носила.

…Нет, таких огромных денег у нее точно быть не могло. Она столько за год не зарабатывала, а с его карточки снять не могла, он бы получил СМС от банка.

…Нет, он никогда не слышал об Анатолии Корчагине.

…Нет, у нее не было любовника.

– Мужья часто узнают об измене в последнюю очередь, – сочувственно покивал головой сидящий напротив человек.

– У нее не было любовника, – устало повторил Колосов. – Она держалась за меня двумя руками.

Он правильно сделал, что не поторопился, не подал на развод. Сейчас возникли бы вопросы.

– Она много раз звонила Корчагину, – объяснял собеседник.

Колосов не ответил, пожал плечами. Ему хотелось домой и было жутко возвращаться в пустую квартиру.

Еще необходимо поговорить с ее родителями, но на это у него совсем не осталось сил.

К Москве он ехал, пристроившись за грузовой «Газелью». Останавливался, когда притормаживала «Газель», трогал, когда расстояние между ними увеличивалось. Ася бы точно заставила его обогнать надоевшую машину, и он, всегда добросовестно соблюдавший правила движения, злился бы на нее и на себя, и она, чувствуя его недовольство, обиделась и ехала бы молча, что вполне его устраивало. И потом дома они еще какое-то время не разговаривали бы или отделывались незначительными фразами. А потом он обнял бы под одеялом худенькие плечи, Ася уткнулась бы ему в подмышку, и никакие слова стали бы не нужны, потому что и он и она понимали, что они есть одно целое.

Сможет ли он стать одним целым с другой женщиной, даже если она, в отличие от Аси, будет умной и чуткой и ему не придется стесняться ее, как он стеснялся Аси…

Он опять гадал, поняла или не поняла Ася, что это он толкнул ее на смерть, и снова пожелал, чтобы она ни о чем не догадалась.