999,9… Проба от дьявола - Юрий Гайдук
— Простите ради бога, но с кем я сейчас имею честь разговаривать и кто таков — «Валентин Афанасьевич»?
На какое-то время обладательница нежного голоска захлебнулась в гневно-молчаливом недоумении, но в конце концов справилась с шоковым состоянием, в которое вогнал ее заведомо хамским, по ее мнению, уточнением столичный следак, и уже строгим голосом матроны пояснила:
— Простите, конечно, но Валентин Афанасьевич — это всенародно избранный мэр города, в который вы командированы, и вам…
Судя по всему, она хотела бы еще добавить, что следователю надо было бы знать об этом, но, видимо, удержалась в последний момент и только пробурчала что-то непонятное в трубку.
— Простите, запамятовал.
Секретарша Баукина уже более милостиво произнесла:
— Валентин Афанасьевич хотел бы переговорить с вами лично, соединяю.
Фраза эта была произнесена словно приговор, и секретарша «всенародно избранного мэра», не ожидая согласия Ярового, переключила его на Баукина. Геннадий Михайлович даже крякнул от подобного хамства, но решил разыграть партию до конца, разумно соотнеся ее с нынешней публикацией в газете.
По тому, каким тоном прозвучало в телефонной трубке «Доброе утро. Баукин», можно было предположить, что хозяин города от начала до конца прослушал все пассажи столичного следака и они, естественно, не могли не повлиять на его настроение. И все-таки мэр держал себя в руках, прекрасно понимая, что от окончательных выводов следователя Следственного комитета России слишком много зависит, в том числе и для него лично.
— Какое уж там «доброе», — хмыкнул в трубку Яровой, — после того, что я прочитал в вашей газете, впору возвращаться в Москву и писать рапорт «по собственному желанию», пока руководство не вызвало на ковер.
— Ну, во-первых, это не моя газета, — моментально отреагировал Баукин, — это голос независимой прессы, которая порой и мэра не жалует, а во-вторых…
Он замолчал, словно подыскивая нужные слова для зарвавшегося следователя, и когда в трубке вновь послышался его голос, то Геннадий Михайлович даже подивился актерскому перевоплощению воронцовского мэра. Это был голос, но главное — тон ХОЗЯИНА города, и впечатление складывалось такое, словно «всенародно избранный» прослушал уроки мастер-класса у самого Станиславского:
— Собственно говоря, я позвонил вам по той причине, что в городе после выхода обозначенной вами статьи могут начаться волнения с непредсказуемыми последствиями.
— В майдан и свержение местной власти, — съерничал Яровой, которому уже стал надоедать этот театр абсурда.
Даже не видя своего собеседника, Геннадий Михайлович почувствовал, как вспыхнуло лицо мэра. Голос Баукина приобрел металлические нотки:
— На вашем месте, господин следователь, я бы не очень-то веселился. И если бы вы сейчас находились в моем кабинете, то могли бы видеть в окно не только толпы митингующих заводчан, но и слышать те лозунги, которые они скандируют. И если вспомнить девяносто первый год, который начинался с подобных эксцессов…
Это уже было любопытно.
— И что же они кричат? Небось, долой Ярового и его приспешников? Или нечто в этом роде?
— Почти угадали, — огрызнулся Баукин. — Однако к слову «Яровой» прибавлено еще одно слово, которое не делает чести ни вам лично, ни вашей бригаде.
— Ну, по поводу чести мы поговорим чуток попозже, — начал заводиться Геннадий Михайлович, — а вот насчет митингующих и тех лозунгов, под которыми их вывели на улицу… Так с кем все-таки они сравнивают меня? С узурпатором, поправшим все нормы законности?
— С убийцей! — произнес, словно отрезал, Баукин.
Хоть Яровой и ожидал все эти дни нечто подобное, однако тот приговор, который вынес ему воронцовский мэр, не мог оставить его спокойным. И все-таки он продолжал сдерживать себя.
— Даже так, убийцей?!
— Да, именно так.
— А что по этому поводу думает хозяин города?
Явно уже привыкший к словосочетанию «хозяин города» и действительно считавший себя таковым, Баукин пропустил эту шпильку мимо ушей, и его властный голос приобрел совершенно новые нотки:
— Главное для меня — это порядок в городе. А то, что сейчас происходит под моими окнами… — И уже чуть ниже тоном: — Если признаться, то у меня и своих проблем выше крыши. А вот те проблемы, которые создаете своими действиями вы и ваши люди, это, простите…
— Прощаю, — смилостивился Яровой, — только в свою очередь хотел бы спросить и вас. А кто, собственно, дал разрешение на этот, как вы изволили выразиться, всенародный митинг.
— Он несанкционированный, — мгновенно отреагировал Баукин. — Это, если желаете, крик и боль наших заводчан.
— Но эти «крик» и «боль» явно кем-то организованы, а организаторов подобных несанкционированных митингов обычно привлекают к уголовной ответственности. Так вот, я бы хотел знать, кто конкретно стоит за этим?
Молчание, и наконец:
— Что, желаете возродить тридцать седьмой год?
— Ну, в тридцать седьмом, пожалуй, с вами даже разговаривать не стали бы, а вот насчет всего остального… Кстати, вам не кажется странным, что не успела появиться на свет эта статья в «независимой», как вы ее обозначили, газете, как тут же под окнами вашего кабинета начинается стихийный, по вашим словам, митинг с криками «Долой убийцу Ярового»? От себя могу лишь добавить, что лозунги эти и плакаты были заготовлены заранее и только ждали своего часа. Кстати, должен обратить ваше внимание как мэра на еще один немаловажный факт.
В трубке теперь звучало почти осязаемое напряженное ожидание, и Яровой чуть повысил голос:
— Так вот, вам не кажется странным, господин Баукин, что митингующие направились не к гостинице, в которой проживает «убийца Яровой», или к воротам городской прокуратуры, что было бы также вполне логично и естественно, а именно к вам, к мэру, что не умещается ни в какие логические рамки?
На этот раз мэр молчал еще дольше, потом проговорил:
— Я понимаю вашу мысль, как понимаю и то, в чем вы хотели бы обвинить меня. Но народ, видимо, уже окончательно разуверился в наших законниках.
— А вам, выходит, народ полностью доверяет?
— Ну-у, в подобном аспекте я этот вопрос, положим, не рассматривал, — отработал назад Баукин, — но доверие ко мне со стороны моих земляков остается прежним. И когда требуется положительное решение какого-либо сложного вопроса, скажем, по тем же дорогам или по инфраструктуре…
И вновь затяжная пауза. Уже сообразив, что следователь по особо важным делам — это не подкаблучный воронцовский мент, которого можно и кнутом стегануть, и пряником поманить, Баукин решил не портить с ним отношения и сменил властные нотки истинного хозяина города на бархатные тона добродушного руководителя:
— Вы только правильно поймите меня, Геннадий
