Горгона с пихтовой веткой - Марина Крамер
Оксану и ее подруг по несчастью определили в психиатрическое отделение, Тина позвонила Покровскому, и тот приехал, хотя закончил работу с Дариной.
Увидев еще шестерых претенденток на его лечение, Даниил только руками развел:
– Ну, умеете вы, Тина, создать прецедент…
– Да я-то при чем тут? Не могла же я их там бросить, их ведь кто-то ищет… Надо фотографии куда-то на телеканал отправить, вдруг найдутся родственники?
Ирина Петровна Евсеева целыми днями сидела возле больницы в надежде, что ей позволят увидеть дочь. Но врачи категорически настаивали на полном покое, да и Покровский их поддержал. Но мать надеялась увидеть Оксану хоть мельком, в окне, потому сидела на скамейке напротив стационара до тех пор, пока совсем не темнело. Иногда к ней присоединялась красивая модно одетая блондинка – как объяснил Тине Вовчик, это была Лика Морозова. Она сидела рядом с Ириной Петровной, держала ее руку в своей и что-то говорила. Ирина Петровна слушала, кивала, но взгляд ее был прикован к окнам больницы, за одним из которых находилась Оксана.
Тина тоже приезжала каждый день – ей назначили психиатрическую проверку и курс противострессовых бесед с психологом. Она не очень хотела этого, но стала плохо спать ночью, потому решила, что такое мероприятие ей не повредит.
Психолог оказался приятным молодым человеком с мягким голосом и чуть грассирующим выговором, он внимательно слушал, задавал толковые вопросы, проявлял искреннюю заинтересованность. Тине даже нравилось с ним разговаривать: было видно, что человек делает работу, которая ему нравится.
Выходя после очередного сеанса, она увидела на скамейке рядом с Ириной Петровной Артура Летинского и очень удивилась, даже подошла, поздоровалась.
– Ой, Валентина! – обрадовалась Ирина Петровна. – Спасительница наша… не знаю, как мне вас с Владимиром благодарить за Оксаночку…
– Ой, Ирина Петровна, ну какая благодарность, о чем вы? Это наша работа, вы нам ее оплатили. Теперь главное, чтобы с Оксаной все было хорошо.
– Валентина, я могу с вами поговорить минутку? – спросил Летинский, поднимаясь.
– Да, конечно.
– Тогда провожу вас?
– Я на машине, но парковка тут далеко, успеем поговорить.
Они пошли к выходу из больничного парка, и Летинский вдруг произнес:
– А ведь я развелся, Валентина.
– Да? – удивилась она. – И что так?
– Наверное, повлиял наш с вами разговор. Я как-то со стороны, что ли, на себя посмотрел, – признался Артур, глядя под ноги. – И понял, что человек-то я, по сути, так себе… и мужик мелковатый. Приехал домой, дождался жену и предложил на развод подать.
– А она?
– А она сказала – я думала, ты никогда не решишься, – рассмеялся вдруг Летинский. – Оказывается, она уже год встречается с другим. И знаете, Валентина, мне даже обидно не было – как будто она мне не изменила. В общем, расстались на хорошей волне, но из банка я ушел, пока временно безработный. Но это не проблема, мне предложили место в банке помельче. Да теперь не это главное. Надо Оксану вылечить и Ирину Петровну поддержать.
– Вам придется набраться терпения, Артур, – вздохнула Тина, открывая машину. – Дело в том, что… Оксана вас не помнит. Она никого вообще не помнит, даже себя. И если вы не уверены, что сможете справиться, лучше не давайте зря надежду ее матери.
На лбу Артура собралась хмурая складка:
– Я думал об этом. Даже с врачом говорил. Надо пытаться. Если мы объединим усилия – я, Ирина Петровна, Лика, – то можем добиться результата.
– Мне не хотелось бы вас расстраивать, Артур, но вот моя подруга не смогла ничего с этим сделать. Ее сестра так и осталась той, кем никогда прежде не была, – вздохнула Тина.
– Я должен попробовать, – упрямо сказал Летинский, и Тина поняла в очередной раз, что люди предпочитают не пользоваться чужим опытом, а получать свой, пусть даже отрицательный.
С Анной они часто разговаривали. Тина навещала Дарину в клинике Глейдера, куда Семен Исаакович перевел ее после полной детоксикации и сеансов гипноза. Дарина жила там в отдельной комнате и внезапно начала рисовать, чего никогда в жизни не делала. Тина, навещая ее, видела ее работы и удивлялась тому, насколько они талантливы и разнообразны. Там была и природа, и портреты, и просто какие-то наброски. Когда Тина прислала фотографии этих работ Анне, та не сразу поверила, что это рисовала Дарина.
– Да она же с детства карандаши в руки не брала, ты помнишь? Никаких фломастеров ей не надо было, никаких красок! Мало что она ненавидела так же, как рисование – разве что чтение! – удивленно ахала Анна.
– Ну видишь, как причудливо сложилось в ее голове. Раньше не любила, а у нее талант.
– Может, ей учиться пойти? – загорелась Анна, но Тина мгновенно охладила пыл подруги:
– Аня. Вспомни, что тебе сказал Семен Исаакович. Не пытайся жить ее жизнью, не навязывай. Захочет – поступит сама, с такими данными это вообще не проблема. Но она должна решить это сама, без твоей подсказки.
Анна сникла, но потом взяла себя в руки и улыбнулась:
– Знаешь, с тех пор как я вернулась и рассказала обо всем Валере, у нас дома тишина и покой. Наверное, Глейдер прав – я чуть не спустила собственную жизнь в помойку. Может, даже неплохо, что все так вышло, Дарину только жалко… Кто она теперь?
– А ей теперь хорошо, Аня. Она рисует, гуляет в парке, общается с такими же, как она – у нее все в порядке. И даже планы какие-то на жизнь она строит, мне Семен Исаакович сказал. Хочет на работу к ним в клинику устроиться, помогать арттерапевту.
Анна помолчала пару минут, а потом тихо сказала:
– Я очень этому рада, Тинка. Впервые за всю свою жизнь Дарина приняла самостоятельное решение, и оно нормальное, верное… Я очень этому рада, – повторила она.
– Видишь, всем это пошло на пользу…
– А как ты? – вдруг спросила подруга.
– А что я?
– Как это что? Ты ходишь к психологу? Тебе помогает?
– Аня, да я, если честно, не особенно переживала, разве что спать какое-то время не могла. А теперь все. Вовка прав – я поступила так, как была должна, и иначе просто не могла. Зато теперь совершенно успокоюсь, зная, что он мертв и это уже никак не изменится.
Анна снова помолчала, Тина слышала, как дышит подруга за сотни километров от
