Андрей Воронин - Утраченная реликвия
А может, и до пяти, я не помню.
Шайтан снова подфутболил злосчастную посудину носом и дважды гулко гавкнул - сначала на миску, а потом, отдельно, на Юрия. Вид у него при этом был чрезвычайно требовательный, и Юрий подумал, что это хорошо: пес, кажется, начал понемногу осваиваться и привыкать к новому хозяину.
Шайтан гавкнул еще раз, и пол под ногами у Юрия вздрогнул от удара снизу - сосед, вздорный старикан, которому давно перевалило за восемьдесят и который, несмотря на столь преклонный возраст, не утратил ни бодрости, ни вредности, призвал Юрия к соблюдению тишины.
- Сговорились, - констатировал Филатов, не без труда подавив желание грохнуть табуретом. - И когда успели? Ладно, ладно, уймись, скандалист. Оба уймитесь, уже иду, уговорили.
Собственно, идти ему никуда не требовалось, поскольку, сидя за столом, Юрий мог дотянуться почти до любого угла кухни. Квартирка у него была, мягко говоря, тесновата, но Филатов не торопился менять жилье на более просторное и престижное. Места ему здесь хватало даже вдвоем с собакой, дальнейшего расширения семейства пока не предвиделось. Вопросы престижа Юрия нисколько не волновали, и он не видел причин покидать обжитое фамильное гнездо ради нового, соответствующего его финансовым возможностям. Хлопоты, связанные с переездом и приведением новой квартиры в божеский вид, казались ему пустыми и ненужными, да и особо выпячиваться не хотелось: уголовной ответственности за сокрытие доходов пока никто не отменял.
Короче говоря, наклонившись, Филатов открыл дверцу кухонного шкафчика, выудил оттуда пятикилограммовый пакет с сухим кормом и щедрой рукой наполнил собачью миску, подумав при этом, что Шайтан все-таки отменно воспитан и знает, что такое дисциплина: псу ничего не стоило самостоятельно открыть шкафчик и распотрошить полиэтиленовый пакет со своим любимым лакомством, но он этого никогда не делал.
Шайтан зарылся носом в еду. Хруст, треск и чавканье пошли по всей квартире. Пример был заразительный; не вставая, Юрий открыл холодильник и заглянул в его ярко освещенное нутро. Времена, когда в холодильнике у него не водилось ничего, кроме холода, давно остались в прошлом; взгляду Юрия предстала живописная и крайне соблазнительная мешанина красок и форм, имевших самое непосредственное отношение к еде, и притом еде здоровой и вкусной. На дверце, как патроны в обойме, стояли бутылки - вынимай, открывай, выпивай и закусывай в свое удовольствие. Но есть почему-то не хотелось, хоть убей, да и пить, в общем-то, тоже. Юрий закрыл холодильник, выудил из мятой пачки последнюю сигарету, закурил и стал терпеливо ждать, пока Шайтан утолит голод.
Мысли его, как и следовало ожидать, вертелись вокруг "Кирасы" и ее бритоголового шефа. Неподвижное, как у манекена или покойника, лицо бывшего спецназовца чудилось Юрию в каждом углу; бросив мимолетный взгляд в окно, за которым сгущались ранние сумерки, Филатов вздрогнул: ему показалось, что вместо собственного отражения в темном зеркале стекла он видит все ту же нечеловеческую рожу. Юрий тряхнул головой, и наваждение исчезло.
"Нервы лечить пора, - подумал он, гася окурок в разинутой пасти фарфорового окуня, - а то уже чертовщина мерещится. Надо же, как он меня впечатлил, этот краповый берет! А главное, что у меня есть против него, кроме инстинктивной неприязни и смутных подозрений? Да ничего! Бондаря он из ментовки вытащил? Ну и молодец, его за это благодарить надо. Он своим людям командир, то есть, по его собственным словам, отец родной. А какой отец потерпит, чтобы его сын без вины в камере сидел? Я бы на его месте точно так же поступил - сначала выдернул бы своего человека из-за решетки, а после уж разбирался, прав он или виноват. И вообще, подозрения, особенно смутные, штука опасная. Они могут далеко завести - так далеко, что потом и не вернешься. То, что мне Аверкин не нравится, это мое личное дело. Может, кто-то нарочно все так устроил, чтобы подозревали Аверкина, - конкурент какой-нибудь, а то и кто-нибудь из его бойцов.
Мало ли что! Сунул отец-командир кому-то сгоряча в ухо да еще матерком обложил, а человек возьми да и обидься: чего это он, дескать, себе позволяет? Затаил обиду, улучил момент и подставил отца-командира по полной программе. И очень может статься, что в "Кирасе" этот человек давно уже не работает - переметнулся к конкурентам, например, а то и вовсе стал волком-одиночкой.
Правда, для волка-одиночки у него слишком высокий уровень информированности - знал, куда и зачем шел, а такие сведения в газете не прочтешь.
Но почерк!.. Почерк спецназовский, тут перепутать невозможно. Быстро, грубо, эффективно - без лишних трупов, но зато и без единого живого свидетеля. Никаких раненых, никаких заложников, никакого шума и гама, никаких сирен, мигалок и массированных штурмов - пришел, зачистил объект, взял, что хотел, и ушел. Мастер!
"Это, между прочим, тоже указывает на Аверкина... Узнать бы о нем побольше, а то ведь внешность и строчка из послужного списка - это еще не весь человек и даже не его половина..."
Шайтан доел наконец корм, вылизал миску, похлебал воды и, цокая когтями по линолеуму, вышел из кухни. Юрий знал, что будет дальше, и предстоящая процедура не вызывала у него никакого энтузиазма: на улице почти совсем стемнело, над городом повисли тяжелые тучи, за окном на грязно-синем фоне подсвеченного электрическими фонарями низкого неба опять порхали белые мухи, и выходить из дома Юрию решительно не хотелось. Увы, у Шайтана на этот счет имелось свое собственное мнение: размеренное цоканье когтей по полу стало приближаться, потом в дверь кухни просунулась собачья голова со смешно торчавшими в разные стороны ушами и с горькой укоризной посмотрела на Юрия слезящимися карими глазами. Вид у пса был настолько несчастный, а в глазах застыл такой немой укор, что Юрий чуть не расхохотался. Однако смех смехом, а надо было пошевеливаться: на стороне Шайтана была сама мать-природа со всеми вытекающими из нее последствиями. Шайтан был крупным псом, и последствий из него могло вытечь очень много. И потом, собаке, особенно молодой и сильной, необходим выгул - годовалый пес не может сутками валяться на ковре и смотреть телевизор.
До собачьей площадки они, как это частенько случалось, не дотянули. Едва выйдя из подъезда, Шайтан натянул поводок и устремился к ближайшему кусту сирени. Юрий покорно поплелся следом. Дотащив хозяина до вожделенного куста, бессловесная тварь четким, математически точным движением вскинула заднюю лапу и застыла, прикрыв от удовольствия глаза. Юрий трусливо покосился на освещенные окна соседей, закурил и отвернулся от занятого важным делом Шайтана, старательно делая вид, что они незнакомы. Это выглядело тем более глупо, что их по-прежнему связывал поводок, но так, по крайней мере, Юрий мог притвориться, что ничего не замечает. Задумался человек о чем-то своем, а собака тем временем... Ну, так что с нее возьмешь, с собаки?
Наконец тугой энергичный плеск у него за спиной прекратился, и Юрий позволил себе обернуться. Шайтан стоял рядом как ни в чем не бывало и смотрел на него едва ли не с удивлением, словно говоря: ну, чего стал?
Пошли, ты же гулять хотел, изверг...
- Бесстыдник, - сказал ему Юрий. - Эксгибиционист хвостатый. Вот напишут на нас с тобой жалобу, что мы сутки напролет гавкаем и под окнами мочимся, тогда узнаешь, почем фунт лиха. Думаешь, я стану щадить твои чувства? Черта с два! Поставлю тебя перед участковым, и пускай он тебе лекцию читает, прямо в твои бесстыжие гляделки! , Шайтан ничего не имел против. Восстановив нормальное соотношение между своим внутренним давлением и давлением атмосферным, он вновь преисполнился философского отношения к жизни и был готов спокойно выслушать любые упреки в свой адрес.
Юрий наблюдал этот процесс далеко не впервые и уже перестал на него реагировать.
- Готов? - только и спросил он. - Ну, тогда пошли дальше. Тебе ведь есть, чем еще поделиться с человечеством? Вот и пошли на площадку, а то человечество не одобряет, когда собаки раскладывают свои подарки у него под ногами. И знаешь что? В этом я с человечеством солидарен. Ну, айда!
Дважды повторять не пришлось. Шайтан дисциплинированно зашагал рядом, глядя прямо перед собой, - не собака, а иллюстрация из учебника по служебному собаководству. Кажется, он действительно начал привыкать к Юрию, но вел себя по-прежнему сдержанно, и развеселить его никак не удавалось. При попытке втянуть его в игру пес просто отворачивался и уходил - не обижался, нет, и не объявлял бойкот, а просто ставил Юрия на место, как дурно воспитанного малыша.
С неба продолжал падать редкий мокрый снег, вдоль улицы тянуло ровным ветром, сырым и холодным, как выполосканная в проруби простыня. Из-под кожаного намордника, в котором, как в кобуре, пряталась морда Шайтана, вырывался пар - не густой и белый, как зимой, а легкий, едва заметный. Снег таял, едва коснувшись мокрого асфальта, но на газонах он уже лежал ровным слоем толщиной в пару сантиметров - проигравшая генеральное сражение зима отлежалась в берлоге, набралась силенок и бросилась в отчаянную, обреченную на поражение контратаку. Время от времени Шайтан энергично встряхивал головой, пытаясь сбросить с морды садившиеся на нее снежинки, и недовольно ворчал.
