Светлана Алешина - После дождичка в четверг (сборник)
– Это самое… вы ошиблись, – жалобно промямлил он. – В восемнадцатой я живу. Один!
Я ответила ему доброжелательным открытым взглядом.
– Неужели? – рассмеялась я. – Ничего себе! Но это дом номер шестьдесят четыре?
Буханкин подтвердил мои слова неловким кивком. Пришел мой черед изображать растерянность.
– Нет, постойте, как же так? Проспект Строителей, шестьдесят четыре, восемнадцать… Света Панова… Ничего не понимаю!
Лифт остановился, и Буханкин выбрался на лестничную площадку спиной вперед. Я, точно в забытьи, вышла за ним следом, продолжая бессвязно бормотать о несуществующей Свете Пановой.
Буханкин терпеливо слушал меня, стоя в неуклюжей позе с расставленными в стороны руками – в одной был набитый пакет, в другой – мокрый зонт. Потом он виновато улыбнулся и пожал плечами.
– Ничем не могу помочь, – сказал он. – Наверное, перепутали номер квартиры. Или дома. Попробуйте пройтись по подъездам…
– Ничего себе! – огорченно сказала я. – Буду я шататься по подъездам! Я и так вся промокла! Послушайте, а у вас дома, случайно, нет телефона?
Буханкин застенчиво помотал головой. Но в его глазах появился тот самый интерес, о котором я говорила Ромке, и это меня обнадежило.
– Простите, что я вам надоедаю, – жалобно сказала я. – Но вы не пустите меня к себе на пять минут? Я ужасно замерзла. А ко мне простуда так и липнет!
Буханкин опять вспыхнул, на секунду замялся, а потом решительно выпалил:
– Прошу!
Он метнулся к своей двери и, сунув зонт под мышку, достал освободившейся рукой из внутреннего кармана ключи. Изогнувшись неестественным образом, он все-таки сумел открыть замок и, толкнув дверь, пропустил меня вперед.
Я вошла в темную прихожую. Пахло сыростью и запущенным холостяцким жилищем. Где-то отчетливо раздавался размеренный стук водяных капель.
– Вы не пугайтесь, – пробормотал у меня за спиной хозяин. – По правде сказать, у меня здесь гнусно. Я, понимаете ли, совершенно не приспособленный к жизни человек… Приношу свои извинения, но ведь я не ожидал… Вы проходите и, ради бога, не вздумайте разуваться!
Буханкин шарахнулся мимо меня, прижимая к животу пакет с продуктами.
– Вы пока проходите в комнату, а я попробую приготовить кофе! – прокричал он на ходу.
Я воспользовалась приглашением и с замирающим сердцем вошла в обитель неудавшегося гения, с любопытством оглядываясь по сторонам.
Буханкин был недалек от истины, когда определил свой быт как гнусный. Жил он действительно невесело. Мебели в комнате почти не было, если не считать старого облезлого дивана. Все остальное пространство в помещении было занято книгами. Это были толстенные труды по биологии, медицине и физике. Они громоздились прямо на полу, сложенные в несимметричные и опасно нестойкие пирамиды. Здесь же на полу стоял компьютер – судя по всему, недавно купленный, сверкающий какой-то нетронутой белизной. Он выглядел особенно вызывающе на фоне отсыревших, в грязных потеках, стен – видимо, проблемы с крышей не были решены до сих пор.
На диване валялись пухлые исписанные тетради, какие-то электронные блоки и… глянцевые журналы для мужчин с полногрудыми красавицами на обложках. Впрочем, ничего странного не было – в конце концов, Буханкин тоже относился к мужскому полу и, наверное, иногда вспоминал об этом.
Но по-настоящему мое внимание привлек совсем другой предмет, краешек которого выглядывал из-под груды тетрадей, – толстый альбом, отделанный искусственной кожей. Я потянула его к себе и, достав из-под тетрадей, взяла в руки. Потом перевернула обложку.
Иногда я просто восхищаюсь собственной выдержкой. Мне кажется, что в этом отношении я дала бы сто очков вперед любому Штирлицу. Вот и теперь внешне по мне ничего нельзя было понять, а на самом деле я была готова плясать от радости. Потому что держала в руках тот самый альбом, который смотрел Кормильцев в городском парке. И даже отыскала в нем пресловутых медведей, всех трех, по-прежнему запаянных в полиэтилен. Вообще-то я далеко не специалист в филателии, но, на мой взгляд, подделка была очень высокого качества. Итак, мы были почти у цели. Отныне речь могла идти уже не о подозрениях, а об уликах. Бедный Буханкин, подумала я.
Он возник на пороге, легок на помине, и на секунду замер, увидев у меня в руках альбом. Но я тут же с равнодушным видом отложила его в сторону и покаянно сказала:
– Простите, я тут позволила себе…
– Ничего страшного, – ответил Буханкин. – Вы интересуетесь марками?
– Не очень, – сказала я. – Просто подумала, что это ваш семейный альбом.
– Нет, я не веду семейного альбома, – принужденно засмеялся Буханкин. – У меня, знаете, давно уже нет семьи… Идемте на кухню, я угощу вас кофе. Слава богу, запас еще не кончился. Я бы принес сюда, но здесь такой бардак…
Я не стала спорить и последовала за хозяином на кухню. Здесь объяснился тот ритмичный капающий звук, который я слышала из коридора, – в каком-то месте крыша дала особенно большую течь, и дождевая вода падала с потолка в подставленный таз.
– Так и живу, – иронически возвел глаза к потолку Буханкин. – Есть даже свои преимущества – чувствуешь себя ближе к природе. Одно плохо – в любой момент может замкнуть проводку, а это для меня полный крах. Я люблю работать по ночам… – Он налил в чашку горячего кофе и поставил на стол сахар и тарелку с печеньем. – Угощайтесь, чем бог послал, как говорится… Может быть, хотите немного коньяку?
Из уже знакомого мне пакета появилась бутылка недорогого, явно паленого коньяка, и я поспешила отказаться, сославшись на то, что вообще не употребляю спиртного.
– А я, с вашего разрешения, приму сто грамм, – смущенно сказал Буханкин. – Тоже продрог сегодня. Еще этот зонт дурацкий…
Глядя, как он наливает в стакан коньяк, я спросила:
– Вы работаете на дому?
Рука Буханкина, уже взявшая стакан, замерла, и он с виноватой улыбкой ответил:
– Ну, как вам сказать… Работаю, только работа не приносит мне денег. Вообще-то я считаю себя ученым… Но жизнь сложилась так, что я выпал из общего процесса. Не знаю, удастся ли теперь наверстать. Есть у меня мечта – организовать собственную лабораторию, но для этого нужна куча денег. Где их взять? – Он хохотнул и залпом выпил коньяк.
– Но, может быть, вам стоит попытаться найти контакт с бывшими коллегами? – предложила я. – Не все же они, как вы говорите, выпали из процесса?
Буханкин скорбно засмеялся.
– Не все, милая девушка, не все. Но я-то выпал! Это, знаете ли, необратимо. Почти как смерть.
– Не слишком ли мрачно вы смотрите на вещи? – спросила я. – Ведь сами говорите, что продолжаете работать. Значит, не все еще потеряно?
– А вы спросите, есть ли от моей работы отдача, – горько сказал Буханкин. – Сплошной самообман – не более. Я – неудачник. Утешаю себя видимостью работы, надеждами разбогатеть, а в основном – вот этим напитком, извините за откровенность!
– Может, все дело как раз в напитках? – деловито спросила я.
– Может быть, – согласился Буханкин и с непонятной гордостью сообщил: – Я уже дважды лечился. Ничего не помогает.
– У кого лечились? – спросила я как бы между прочим. – У меня есть знакомый нарколог. Могу вас ему сосватать.
Буханкин махнул рукой.
– Не поможет! – с отчаянием заявил он. – Меня Еманов лечил. Он, говорят, собаку на этом деле съел. Ну и что… Выйду из больницы – полгода не пью, а потом начинает внутри что-то сосать… Впрочем, зачем я вам про свою беду рассказываю? Вам, наверное, противно, а я тут откровенничаю…
Я отставила в сторону чашку и сказала, глядя Буханкину прямо в глаза:
– Послушайте, Михаил Сергеевич! Любая беда поправима, если есть желание ее исправить. А вы, по моему мнению, сознательно загоняете себя в угол, позволяя обстоятельствам управлять собой…
Буханкин изменился в лице и попятился.
– Вы… вы… откуда вы меня знаете? Что это значит?
– Я знаю не только вас, – отрезала я. – Я знаю и Крамера, и Еманова, и супругов Кормильцевых. Я уже видела альбом, с помощью которого вы морочили голову Николаю Сергеевичу. Могу точно сказать: вы основательно влипли, гражданин Буханкин. И знаете, что теперь может вас спасти? Только полное и чистосердечное признание!
На лице Буханкина отразилась целая буря чувств. Он затравленно оглянулся по сторонам, словно пытался определить, куда вернее бежать, но потом махнул рукой и обреченно присел к столу. Опустив глаза, налил себе еще полстакана и быстро выпил. Пальцы у него дрожали.
– Чистосердечное признание! – с выражением произнес он, немного успокоившись. – Звучит красиво… Я теперь понял, кто вы. Но давайте все-таки разберемся. В чем вы меня обвиняете? Это какая-то ошибка.
– Какая же это ошибка, если вы поняли, кто я такая? Не стыкуется, Михаил Сергеевич!
– Ну, понял… И что? – уныло сказал Буханкин. – Вы стали жертвой заблуждения. Вас обманули.
