Сэйити Моримура - Плюшевый медвежонок
- Да здесь с тоски подохнешь.- Кёхой валялся на гостиничной постели и зевал. Ему надоели и Бродвей, и Пятая авеню. Проснешься утром, и деваться некуда. Хорошо, хоть деньги еще есть. Не заниматься же целыми днями любовью. Проваляешься вот так дня три, а потом уж и смотреть на Митико тошно. Не то чтобы она тебе противна, а вроде вы заключенные в одной камере и уже плесенью покрылись. Так хочется чего-нибудь свеженького, все равно чего. Нью-Йорк, громадный город из железа и бетона, превратился для них в постылую тюрьму.
Нью-Йорк спланирован как-то чересчур «геометрически». Он весь состоит из прямых линий и острых углов. Не город, а шахматпая доска. С юга на север тянутся авеню, с запада на восток - стриты, и почти все улицы под номерами.
А номера домов исчисляются сотнями. В каждом квартале с северной стороны - нечетные номера, с южной - четные. Кёхэю начинало казаться, что в громадном городе-тюрьме Нью-Йорке дома пронумерованы, как камеры, и что у людей, как у заключенных, тоже должны быть свои номера.
О, милые лабиринты Сэтагая и Сугинами, где номера домов не подчиняются никакой логике, где так легко заблудиться! А приятели, которых всегда можно встретить в кафе и забегаловках Китидзёдзи или Синдзюку,- как он соскучился по ним! Нью-Йорк - гнусная дыра, здесь даже знакомых нет.
Я же тебе говорила: поедем еще куда-нибудь. Америка большая. А то и в Европу могли бы съездить. Ну что мы торчим в этом Нью-Йорке? - Митико, зевнув, прикрыла рот рукой. Как ему осточертело это ее выражение лица!
Куда ни поедешь, всюду скука! Видеть не могу эти жирные рожи, эту жирную жратву! Хочу назад в Японию.
Мы ведь только что приехали. А вернешься домой, опять будешь трястись, что кто-то тебя выслеживает.
Ну и пусть, все равно хочу в Японию.
Кёхэй совсем раскис. Стоит шагнуть за порог, и он словно глухонемой. Несколько английских слов, которые он выучил в школе, ничуть не помогают. Правда, Кёхэй никогда и не отличался лингвистическими способностями. Из-за того, что он не может объясниться, он постоянно робеет, теряется.
Кёхэй думал, что в большом городе для человека с деньгами открыты все двери, но по приезде в Нью-Йорк он убедился, что это не совсем так. Конечно, он платит и получает за свои деньги все, что хочет. Но это все равно что покупать у автомата. Не то что в Токио, где клиенту стараются всячески угодить. Стоит ему здесь зайти в первоклассный клуб, театр или ресторан, и он тушуется. Кёхэй не может отделаться от мысли, что бои и официанты его презирают, смотрят па него, как на «желтую обезьяну».
В самом деле, к цветным в Нью-Йорке относятся не так, как к белым. Платишь, казалось бы, те же самые деньги, но белым все равно достаются лучшие места, и обслуживают их по высшему разряду. И возразить вроде нечего. В Токио такого не бывает. Малейшее упущение со стороны обслуживающего персонала - и он вызывает управляющего, который рассыпается перед ним в извинениях.
Его родители - «единственные в мире Ёхэй Коори и Кёко Ясуги» - здесь, в Нью-Йорке, никому не известны. До чего дошло - он, покупатель, клиент, робеет перед обслуживающим персоналом! Все это Кёхэго порядком действовало на нервы, и он едва сдерживался. Но пока он находится там, где тон задают белые, это положение никак не изменишь. Потому-то всюду, куда ни поедешь, тоска зеленая, только в Японии можно жить по-настоящему. Одно и остается, что заниматься в номере сексом. По крайней мере всякие мысли в голову не лезут.
Кёхэй не любознателен, как прочие молодые люди. Ему все неинтересно. Он никогда ничем не увлекался - искусством, например. У них в семье материальные блага всегда ставились выше духовных, потому-то ему и наплевать на все. Митико более или менее похожа в этом смысле на Кёхэя. Только она никогда не ощущала на себе славы «знаменитых родителей» и поэтому, может быть, не так чувствительна к ударам судьбы.
Все равно делать нечего. Давай куда-нибудь пойдем,- предлагает Митико. Ей кажется, что она прямо прокисла, сидя в гостиничном номере, куда не заглядывают лучи солнца, где и окно-то открыть нельзя.
«Куда-нибудь пойдем»! А куда?
Выйдем и решим куда.
Некуда нам ходить.
Я не могу торчать здесь целый день.
Ну давай ляжем поваляемся.
Нет, хватит! Належалась.
Мы с тобой утреннюю норму еще не выполнили.
Надоело! Всю ночь до утра… Надоело.
А сколько, по-твоему, надо, чтобы не надоело?
Ну послушай, мне сейчас совсем не хочется.
Тогда отправляйся одна, куда хочешь.
Ага, затащит меня в подворотню какой-нибудь сопляк. Потом и полиция не разыщет!
Пошла-поехала.
После обычной перебранки они собираются, с постным видом выходят на улицу и бесцельно бредут по Нью-Йорку.
Самолеты между Токио и Нью-Йорком курсируют ежедневно. Ниими купил билет на прямой рейс через Анкару. Его самолет, принадлежавший японской авиакомпании, должен был вылетать в десять утра в пятницу. До Анкары семь часов лету, в Анкаре полуторачасовая остановка, заправка горючим, техосмотр. Еще шесть часов пути, и он наконец будет в Нью-Йорке. Из-за разницы во времени, равной четырнадцати часам, получается, что прилетаешь в Нью-Йорк в тот же день около одиннадцати утра.
Местопребывание Кёхэя Коори в Нью-Йорке установил Морито. Он связался с туристическим агентством, занимавшимся его поездкой, и узнал название гостиницы, которая была для него заказана. Не долго думая, Морпто позвонил в эту гостиницу, и ему сообщили, что Кёхэй Коори уже две недели как живет там.
Потому-то Нпими и спешил. Если Кёхэй покинет гостиницу, найти его будет нелегко. Настигнув же Кёхэя в Нью-Йорке, Ниими, возможно, сумеет добиться немедленного его ареста.
Договориться с женой было куда труднее, нежели уладить дела в фирме. Разве скажешь ей, что ты собрался за границу наводить справки о пропавшей любовнице! Ниими часто ездил в командировки, и его скоропалительный отъезд сам по себе не мог удивить жену. Однако вдруг ей вздумается позвонить ему на работу, тогда все откроется. И он сказал жене, что едет собирать информацию по особо важному делу и поэтому о его командировке знают лишь несколько лиц.
Как пригодилось ему на этот раз его служебное положение!
По дороге в Нью-Йорк Ниими снова и снова удивлялся своему необычному упорству. Как бы они с Фумиэ ни любили друг друга, их отношения не могли длиться вечно. Он не мог принести ей в жертву семью, жену и детей. Да и Фумиэ не хотела оставлять мужа. И все же для них обоих это было подлинное, сильное чувство, испытанное впервые, которое в глазах общества выглядело бы, конечно, как аморальная связь и которое поэтому приходилось тщательно скрывать.
По сути, эта связь и не требовала от Ниими никаких жертв. Все было весьма просто: он украл чужую жену и наслаждался ее прекрасным телом, только и всего. Так, может быть, сейчас им двигало желание искупить свою вину перед Фумиэ? Но это было так не похоже на Ниими. Это противоречило всему его образу жизни, его привычке рассчитывать каждый свой шаг. Можно сколько угодно называть их отношения безнравственными, но они взрослые люди и поступали так по взаимному согласию. Просто они делали то, что им хотелось. Кроме того, Фумиэ работала в баре, а там заигрывание с посетителями входит в профессиональные обязанности. Когда муж разрешает жене заниматься такой работой, он должен быть готов к возможным последствиям.
Оямада не просил его ни о чем, а он до самой Америки добрался, чтобы узнать о Фумиэ хоть что-нибудь. Как ни верти, а он крупно рискует. Если узнает жена, скандала не миновать, да и доверие начальства он потеряет. В общем, хорошего ждать не приходится. И все-таки он пустился в путь, до самого Нью-Йорка добрался. Нет, Ниими решительно не мог понять, что с ним творится. Однако ему казалось, что именно сейчас он более всего верен себе.
Он родился в семье, принадлежащей к хорошо обеспеченным средним слоям общества, служебная карьера поставила его в ряды элиты, но с течением времени у Ниими возникло впечатление, что он теряет себя. Он всегда был гордостью семьи, родители возлагали па него большие надежды. Ниими превзошел их ожидания: учеба в привилегированном институте, служба на первоклассном предприятии, его теперешняя должность, особое расположение начальства… Если задуматься, его жизнь была беспрерывной борьбой за то, чтобы оправдать возлагавшиеся на него надежды. До сих пор он всегда оправдывал чьи-то расчеты. Что же, и дальше так будет продолжаться? Ведь это жизнь не для себя, для других. Заслужить чье-то расположение, оправдать чье-то доверие, а между тем карабкаться все вверх и вверх… Что ждет его в конце пути? Ниими никогда над этим не задумывался. Он был твердо увереп, что идет дорогой, избранной им самим. Эту уверенность поколебала Фумиэ. Ниими не хотел безоглядно отдаваться ее любви. Да и как он мог, под грузом бесчисленных забот и обязанностей, позволить себе вообще отдаться любви?
Но эта властная радость тела и души, которую он испытывал, когда был вместе с Фумиэ, и эта опустошенность, когда ее пе было рядом, выворачивали наизнанку его сорокалетний здравый смысл. Ему казалось, что он всегда живший для кого-то другого, только теперь, впервые за все годы, живет своей собственной истинной жизнью. Однако, любя Фумиэ, он не утратил пи своей расчетливости, ни чувства самосохранения, хотя зпал, что эта любовь всерьез. Вряд ли ему еще когда-нибудь посчастливится встретить такую любовь.
