Фридрих Незнанский - Падение звезды
— Давай, педрила, дергай отсюда, — небрежно сказал Крепыш, доставая из кармана сигареты. Руки у него были огромные и жилистые. «Такими лапами быку башку свернуть можно!» — пронеслось в голове у Фили. — Вали, пока по копчику не напинал, — вяло добавил Крепыш.
Лицо Фили оцепенело.
— Что ты сказал? — негромко переспросил он.
— Я сказал — дергай отсюда.
— Нет, до этого. Ты меня педрилой назвал? Я не ослышался?
— Нет. У тебя хороший слух.
Филя, ни слова не говоря, снял с запястья часы и положил их в карман. Крепыш прищурил темные глаза и оглядел невысокую, худощавую фигурку Агеева. Затем сплюнул на пол и спросил:
— Что, малыш, хочешь продолжить?
— А ты уже выдохся?
Крепыш покачал головой:
— Нет. Если не терпится получить по шее, то я к твоим услугам.
" В таком случае сейчас мы выясним, кто из нас педрила!
И, не откладывая дела в долгий ящик, Филя смело бросился на врага.
26
Чашку с кофе Филя брал как-то странно, нелепо выворачивая пальцы и морщась, как будто откусил лимон.
— Что с тобой? — спросил Турецкий.
— Да так, руку чуток повредил.
— Когда?
— Когда в носу ковырял, — отшутился Агеев и поправил пальцем темные очки, которые чуть не съехали ему на нос. — Короче, так. Парня вашего зовут Никита Глебович. Фамилия — Подгорный.
Александр Борисович хмыкнул:
— Вот оно что. Брат, значит…
— Чего?
— Ничего. Мысли вслух. Продолжай.
Филя усмехнулся:
— Приготовьтесь к сюрпризу, Александр Борисович. Знаете, где работает наш товарищ Подгорный?
— Где?
— В ми-ли-ции. В городском управлении уголовного розыска! Подгорный — подполковник!
— Вот, значит, — какую управу она собиралась на меня найти! — охнул Александр Борисович.
— Мысли вслух? — иронично поинтересовался Филипп Агеев.
— Они, — кивнул Турецкий. — Что еще удалось узнать?
— Это все. Вы же больше ничего не просили — только установить личность. Я вам ее благополучно установил. Уверен, что сведения правильные. Мне удалось заглянуть в его ксиву.
— Как ты умудрился?
— Ловкость рук — и никакого мошенства!
— Ну спасибо!
Филя взял чашку и вновь поморщился. Отпив кофе, он сказал:
— На первое сгодится и спасибо, а на второе — сами знаете что. Я уже чувствую, как у меня в желудке булькает ваш коньяк.
— Вымогатель ты, Агеев, — улыбнулся Александр Борисович. — Нуда ладно. Я в долгу не останусь. Хотя работа была плевая, она и бутылки водки не стоит.
— Правда? — Филя усмехнулся, затем снял очки и положил их на стол. Александр Борисович глянул на него и присвистнул.
— Ого! Это кто ж тебя так разукрасил?
— «Кто», «кто»… клиент ваш.
— Так он тебя вычислил?
Филя качнул головой:
— Не-а. То есть — сначала да, но потом я отмазался. Он сейчас весь на нервах, сам себе не доверяет. Ну я на этом и сыграл.
Филя вкратце рассказал о том, что произошло.
— Вижу, ты даже физиономию собственную ради дела не пожалел. Молоток! — заметил Турецкий.
Агеев пренебрежительно фыркнул:
— Видели бы вы его «хариус»! Боюсь, греческого профиля у него больше не будет. Да и на мир он несколько дней будет смотреть сквозь две щели вместо глаз. Но надо признать, что боец он отличный. Пожалуй, я с такими еще не встречался.
Турецкий нахмурился. Такое признание в устах оперативника Агеева дорогого стоило. Как-то раз Филя на глазах у Турецкого легко отбился от четверых разъяренных мордоворотов. Уложил их рядком на асфальт — и, как говорится, даже вспотеть не успел. А тут… Н-да, нелегко придется с гражданином Подгорным.
— Ты хоть в полную силу с ним дрался? — уточнил Александр Борисович.
Филя усмехнулся:
— Смеетесь? Я еле ноги оттуда уволок. У него пальцы — как железные клещи. А кулаки — с пуд весом каждый.
— Ладно. Главное, чтобы он не насторожился и не ушел на дно.
— По идее, не должен. Я его таким отборным матом обложил, а под конец еще и бумажник у него из кармана вынул! Он явно принял меня за урку. — Филя вздохнул. — Правда, бумажник пришлось вернуть.
— Как это? — не понял Турецкий.
— Он не только хорошо дерется, он еще и бегает быстро, — объяснил Филя. — Пришлось вынуть из бумажника все содержимое и швырнуть в воздух. Пока он бумажки свои собирал — я и ушел. Хорошо еще, перед тем как выкинуть, в ксиву заглянуть успел.
Некоторое время Турецкий сидел на стуле, задумчиво глядя в темно-синий квадрат окна. Подполковник милиции — вот оно что! Черт возьми, это многое объясняет. Если он действительно замешан в этом деле, тогда легко понять, откуда у «мстителя» взялась информация на Ингу Лаврову. Легко понять, почему на местах преступлений не были найдены гильзы. Легко понять, почему преступник так умело заметал следы. Но… что, если все это совпадение? Нуда, есть у Подгорного в волосах седая прядь. И что с того? У сотен мужчин-москвичей есть в голове такая же прядь.
«А как же пудовые кулаки»? — спросил себя Турецкий,
Тоже мне примета. У меня они и у самого немаленькие. А у Поремского вон вообще медвежьи лапы. И потом, Филе сего аккуратными, как у девушки, руками, любая крупная мужская ладонь клешней покажется.
— Ну так что, Александр Борисыч, — подал голос начавший скучать Филя, — я пойду? Или есть еще дела?
— Иди, — кивнул Турецкий.
— Если что — свистите. — Филя встал из-за стола, крепко пожал Турецкому руку и отправился по своим делам.
27
— Да, Сань, подполковник Подгорный сам присутствовал на месте убийства режиссера Ханова. В этом нет ничего странного. Можно даже сказать — это часть его работы.
Вячеслав Иванович Грязнов выглядел скверно. Было видно, что он провел бессонную ночь. Сам он объяснил это простудой. Однако Турецкий догадывался об истинной причине бессонницы старого друга.
— Слав, говнюки есть везде. Так уж устроен мир. Так почему бы им не быть и в милиции? Ведь не заглянешь в душу каждому сотруднику.
— А я разве что говорю? — пожал плечами Грязнов. — У меня работа такая — отлавливать этих, как ты изящно выразился, «говнюков» и гнать их из органов поганой метлой. — Вячеслав Иванович положил руку на сердце. — Но приятного все равно мало. Представляешь, какая шумиха поднимется в прессе, если Подгорный и впрямь замешан в убийствах? Хотя меня даже не это тревожит. Люди-то что о милиции в очередной раз подумают? — вот в чем беда. Нас и сейчас каждая паршивая газетенка считает своим долгом мордой в грязь ткнуть.
— Еще неизвестно, что там на самом деле, — пожал плечами Турецкий. — Какого черта ему понадобилось убивать всех этих людей? Карьера? Ревность? Деньги? — Александр Борисович покачал головой. — Нет. Никаких видимых мотивов у Подгорного нет.
— А вывести порнографов на чистую воду? — подала голос Светлана Перова, до сих пор тихо сидевшая в углу кабинета с чашкой остывшего кофе в руке.
Грязнов и Турецкий повернули головы и посмотрели на нее. Турецкий усмехнулся:
— Нет, Свет. Подгорный работает в милиции почти столько же, сколько ты живешь на свете. Он видел такое, от чего у простого человека волосы на голове дыбом встанут. И не раз. У него холодный и практичный ум. Он не станет рыть себе могилу ради двоих подонков. Есть тысяча других способов свести с ними счеты.
— В таком случае тут что-то личное, — не сдавалась Света. — Вот вы назвали карьеру, ревность и деньги. Но вы забыли еще один великий мотив, о котором так часто пишут в детективных книжках.
— Правда?
Светлана кивнула:
— Да. Это… — Она вдруг запнулась и захлопала ресницами. — У меня появилась идея!
— В таком случае мы спасены, — съерничал Турецкий.
Света вспыхнула, а Грязнов мягко произнес:
— Какая идея, Свет?
— Ну так… не идея, а скорей предположение… — смутилась под взглядом Турецкого Светлана. — Нужно проверить табельное оружие подполковника Подгорного. Что, если все убийства совершены из него?
Александр Борисович достал сигареты и небрежно сказал:
— Я сам собирался это сделать.
— Ты бы еще три года собирался, — вступился за девушку Вячеслав Иванович. — Сегодня же этим займусь. А ты, Светлана, молодец. Если оружие окажется грязным и мы раскроем преступление, то в этом будет всецело твоя заслуга. А на Турецкого не обижайся. Он просто старый, завистливый хрыч и ворчун.
Светлана посмотрела на Турецкого и улыбнулась:
— Я знаю.
В дверь постучали.
— Да! — рявкнул Турецкий.
А кабинет вошла, нет — вбежала, запыхавшись, Галя Романова. Лицо раскраснелось. Высокая грудь вздымалась от тяжелого дыхания. Белокурые волосы были слегка встрепаны.
— Хочешь сообщить, что здание горит? — поинтересовался Турецкий.
