Андрей Троицкий - Капкан на честного лоха
Офицер доложил, что след зэков потеряли ещё ночью, когда выпал снег. В настоящий момент солдаты и офицеры под руководством Ткаченко проводят обыск на подворье раскольников староверов.
– Дались им эти староверы, – проворчал Соболев. – Только время на них тратить.
За окном занималось раннее серенькое утро. Позвонила жена и сказала, что из-за сырой промозглой погоды у дочери снова обострилась бронхиальная астма, поэтому Надя пропустит сегодня школу.
– Черт побери эту астму, – сказал Соболев в трубку. – Передай Наде, что я зайду в магазин и куплю ей плюшевую обезьянку. Ту, которую обещал.
После бессонной ночи Соболев чувствовал себя больным и усталым. Еще сутки московская комиссия пробудет на зоне, позарез нужен какой-то результат, реальный, осязаемый. Хоть бы беглецов пристрелили, если живыми их не взять, да убитыми привезли. Чтобы комиссия хоть на трупы полюбовалась. В том, что зэки найдутся не сегодня, так завтра Соболев не сомневался. Но завтра – это слишком поздно.
Через полтора часа в кабинет влетел все тот же дежурный офицер и, не доложившись по уставу, не отдав честь, прямо с порога бухнул: майор Ткаченко убит из ружья каким-то стариком старовером. Преступника пристрелил лейтенант Радченко. Если бы не он, дед успел уложить из двустволки и капитана Аксаева.
– Убит стариком? – переспросил хозяин.
– Как точно, – кивнул офицер. – Застрелен из ружья.
Соболев поднялся из кресла, но испытав головокружение и слабость в ногах, снова сел:
– Ну-ка повтори все по новой, – приказал он.
Офицер повторил уже сказанное и добавил:
– Капитан Аксаев распорядился временно прекратить погоню. Он вызвал машины, оставленные возле той деревни, откуда они начали поиски. К трем часам тело Ткаченко доставят сюда. На место происшествия уже выехали прокурор и оперативники из района.
– Господи…
Офицер, робея, вставил слово:
– Аксаев тоже пострадал в сватке со стариком: у капитана сломано правое предплечье.
– Со стариком, мать его… В схватке? С пердуном старым в схватке? Он, видите ли, пострадал… Жаль, что тот старик идиоту Аксаеву мозги не вышиб из своей берданки. Очень жаль.
Отпустив офицера, Соболев нацедил стакан разбавленного спирта и прикончил его несколько больших глотков. Но лучше не стало, спиртяга лишь неприятно обожгла горло и пищевод, даже опьянения хозяин не почувствовал.
* * *Вскоре позвонил лейтенант, приставленный к московской комиссии, попросил прислать за начальством машины. В последний день москвичи просохли и даже решили поработать, проверить какие-то документы в бухгалтерии.
Соболев попросил передать трубку Крылову, малодушно решив, что ужасное известие о гибели Ткаченко удобнее сообщить именно по телефону. Но в последний момент хозяин передумал, будничным голосом попросил старого приятеля, не откладывая ни минуты, заглянуть к нему в кабинет.
Крылов появился только через час. Соболев рассказал все, что знал и поставил на стол запечатанную бутылку водки, стаканы и графин с холодной водой. Выпили молча, и только когда показалось дно бутылки, Соболев осмелился задать главный вопрос.
– Значит, мой перевод в Москву… Он точно не состоится?
– И ты ещё спрашиваешь? – недобро усмехнулся Крылов. – Теперь вопрос о Москве вообще уже не актуален. Готовься к неприятностям. Тебе лишь бы погоны сохранить.
Грузовики прибыли на зону в половине пятого вечера. Соболев спустился вниз, наблюдал, как из машины выгружают тело Ткаченко, завернутое в брезент. Из кабины выпрыгнул Аксаев в промокшем, грязном бушлате. Сделав короткий доклад, капитан рысью побежал в медсанчасть.
Когда труп спустили в подвал, положили на бетонный пол холодной камеры, Соболев наклонился, откинул край брезента. Кровь, залившая всю одежду, свернулась и почернела. Бушлат на груди кума превратился в крупное сито. Но лицо почти не пострадало. Только одна картечина проделала сантиметровое отверстие на щеке чуть ниже левого глаза.
Соболев вернулся в свой кабинет, чувствуя, как головная боль обручем сдавила затылок и виски. Через полчаса явился Аксаев, рука в лангете, на перевязи.
– Этот старик натурально с ума спятил, – сказал капитан. – Мы с Ткаченко поднялись на крыльцо, где стоял этот хмырь. Вежливо попросили пропустить нас в дом, чтобы осмотреть помещение. Старик ни в какую.
– Представляю себе эту картину, – нахмурился хозяин. – А вы что?
– Мы его уговаривали, чуть не на коленях перед этой гнидой ползали: пустите, ради бога, пожалуйста, это наша работа… Унижались перед ним, как последние сволочи. А он прятал под полой полушубка ружье, ждал момента. Когда прокурор из района приехал, то сразу внес ясность.
– Ясность? – переспросил Соболев. – Какую же ясность?
Аксаев погладил ладонью руку, висящую на перевязи.
– Дед оказался рецидивистом, – сказал он. – Отъявленный, отпетый бандит. Дважды судим. За хищение государственной собственности и умышленный поджог. Таким надо без суда и следствия лоб зеленкой мазать и к стенке. А мы цацкаемся с ними, либеральничаем, чуть не с ложечки кормим. Прокуратура спит, милиция бабочек ловит. Просто слов нет. Это ведь он руку мне сломал прикладом.
– Так почему он вас в дом не пускал?
– Ну, там у них, раскольников, какое-то застолье было. Ну, обычная пьянка. Оргия, можно сказать. А мы помешали им, кайф испортили. По их понятиям, за такое людей при исполнении уже убивать надо. Ну, потом-то мы все-таки ворвались в эту конуру, чуть не поубивали там всех. Даже покойника из гроба на пол вытряхнули.
– Какого ещё покойника? – насторожился Соболев.
Аксаев поморщился, поняв, что сморозил глупость. Не следовало поминать того жмурика.
– Ну, там покойник у них лежал на столе. Местная шпана. Самогоном опился и подох. Вот они, раскольники, по случаю его кончины новую пьянку затеяли. Для них любой повод хорош. Обмывали, так сказать…
Соболев вконец запутался, утомился тупостью и бессовестным враньем капитана. Хотелось взять в руки кувалду и сделать из Аксаева отбивную в штанах и погонах. При одном только виде капитана голова болела ещё сильнее, а затылок словно электрические разряды простреливали.
– Ладно, иди, – устало махнул рукой хозяин. – Составь письменный рапорт.
– Чем составить? – Аксаев пошевелил пальцами сломанной руки. – Я теперь долго не смогу работать в полную силу. Может, писаря нашего попросить за меня написать?
– Иди, – повторил Соболев. – Иначе здесь появится ещё один труп. Обезображенный до неузнаваемости.
Оставшись один, Соболев подошел к окну. Во дворе в десять шеренг, разбившись на отряды, выстроились зэки, вернувшиеся после работы. Началась вечерняя проверка.
Что же будет дальше? – спросил себя хозяин.
И сам себе ответил: ничего хорошего точно не будет. Он проиграл вчистую. Проиграл партию под названием «служебная карьера».
Поиски беглецов сейчас возобновлять нет смысла. Надо ждать новых сведений из оперативных источников. Кто-нибудь зэков увидит, где-то они проявят себя. Может, припухнут с голоду, от безысходности грабанут магазин. Так или иначе, ориентировки уже разосланы. Их ищут, возможно, найдут, как находят многих преступников, объявленных в федеральный розыск. Их свобода лишь короткая передышка перед смертью.
Преступников осудят и снова упрячут на зону. Не на эту, так на другую. И тогда пробьет час Соболева. Он приложит все силы, все возможности, заведет нужные связи или возобновит старые, но житья за колючей проволокой этим паскудам не видать. На любой зоне или в крытке, куда бы они не попали, подонки проживут недолго. И кончина у них будет мучительная, смерть зверская. Так что, проклянут тот день, ту минуту, когда вылезли на белый свет из материнского чрева.
А труп Ткаченко положат в цинковый гроб. Затем гроб поместят в ящик, грузовиком доставят в Сосногорск. А дальше три солдата и офицер из колонии повезут кума через полстраны в последние путешествие. До Вологды, далее через Москву в Воронеж, а уж оттуда рукой подать до родного поселка Россошь.
С женой Ткаченко в разводе, дочь выросла, учится в железнодорожном техникуме где-то под Брянском. Гроб встретят мать и младшая сестра кума Светлана, засидевшаяся в девках. Вот же слез будет…
А Соболеву пришлют нового начальника оперативно-следственной части. Возможно, наверху решат, что до этой должности дорос капитан Аксаев. Как-никак он пострадал во время выполнения ответственного задания. Получил увечье от матерого рецидивиста. Хозяин, разумеется, станет возражать против такого назначения. Но кто прислушается к мнению Соболева после того, что здесь произошло?
Соболев тоскливыми глазами смотрел на опустевший двор. А, может, рапорт об отставке подать? Но чем он займется, выйдя на пенсию? Что он умеет? Какими ремеслам обучен? Нет, отставка – это блажь. Надо работать дальше. Впервые за многие месяцы Соболеву хотелось напиться вдрабадан. Да, хотелось напиться.
