Полина Дашкова - Образ врага
Такого с ним еще не было. Это не перепой, не похмелье. Нечто совсем иное. Плотный, вязкий, как деготь, туман в голове. На часах половина пятого вечера. На улице почти совсем стемнело.
Цитрус вернулся в комнату, зажег свет. Поймал себя на том, что тянет руку к телефону, чтобы позвонить Маруське. Отдернул руку, словно телефонный аппарат был куском раскаленного металла. Нет у него никакой Маруськи. Некому звонить. Девчонка оказалась такой же дрянью, как они все. Его опять предали, бросили, кинули, как полное дерьмо. Все они суки…
Он грязно, с оттяжкой, поматерился вслух, и немного полегчало. Но туман в голове все никак не таял.
Цитрус отчетливо вспомнил маленькую лохматую собачонку, которая захлебывалась лаем, старушку в огромных валенках, мерзкий разговор с Маруськиным отцом. Это было вчера. Потом, ночью, он пил водку один на кухне. А что было утром? Похмелье? Но он ведь не запойный алкаш. Не могло похмелье длиться до половины пятого вечера. Доконали его эти бабы…
Цитрус ожесточенно пнул босой ногой кресло, попал по металлическому колесику, вскрикнул от боли. Ноготь на большом пальце сломался до мяса. Кресло откатилось к стене. Он присел, чтобы рассмотреть пострадавший палец, и вдруг заметил несколько блестящих шариков на полу, под креслом.
Это были комочки фольги, красные, зеленые, золотистые. Он аккуратно развернул один. Обертка от конфеты. От его любимого швейцарского шоколада с коньячной начинкой. Фольга хранила отчетливый запах коньяка и шоколада. Во рту возник приторный горьковатый вкус. Перед глазами всплыло женское лицо в обрамлении прямых белокурых волос.
Ну конечно! Утром к нему приходила девушка, корреспондентка журнала «Плейбой», брала у него интервью. Как ее звали? Ирина… Нет, ее звали по-другому, но она была ужасно похожа на Ирину в юности. Он увидел ее и потерял голову, поплыл в теплой патоке воспоминаний. А потом вырубился. При ней или позже, когда она ушла?
В голове опять все запуталось, завертелось, словно какой-то упрямый механизм срабатывал в определенном месте воспоминаний и сознание зарастало туманом, дрожащей сеткой, как экран сломанного телевизора.
Вместе с девушкой приходил Карл Майнхофф.
Цитрус отчетливо вспомнил светлые усы, насмешливые светло-карие глаза. Ну точно, Карл был здесь! Они пили втроем, потом Цитрус вырубился, а гости ушли…
Карл мог прийти только с этой девушкой. Он никогда раньше не бывал у Цитруса в гостях, не знал нового адреса.
До недавней встречи в Берне они виделись в последний раз три года назад в Дублине. Цитрус взял у Карла большое интервью для французской неонацистской газеты, с которой в то время сотрудничал. Потом посидели в баре, поболтали и разошлись. Там было несколько ребят из ИРА.
И между прочим, тогда, в Ирландии, они расстались довольно прохладно. У них зашел разговор о женщинах, Цитрус выдвинул свою обычную сентенцию, что все они суки и каждой нужен грубый сильный хозяин. Карл ответил, что Цитрусу просто не везло с женщинами.
— Можно подумать, тебе везло, — усмехнулся Цитрус, — глядя на твою Ингу, этого не скажешь. Слушай, неужели у тебя нет никого, кроме нее? Про тебя болтают, будто ты аскет, однолюб. Это совсем не вяжется с твоим имиджем. Ты не волнуйся, я не для газеты…
— Да, я однолюб, — хмуро кивнул Карл, — и мне плевать на имидж.
— Значит, Инга — твоя единственная женщина, любовь на всю жизнь?
— Нет, не Инга.
Цитрус стал приставать к нему, пытаясь выведать, кто же, если не белокурая бестия фрейлейн Циммер.
— Не отстану, пока не скажешь. Обещаю, это строго между нами.
— Она русская, — сказал наконец Карл, — ее зовут Алиса. Но мы расстались, не виделись много лет. Я даже хотел на ней жениться.
— Ты? Жениться? — захохотал Цитрус. — Так что же тебе помешало?
— У нее был больной отец, она не могла его бросить и уехать со мной… А теперь отвяжись, чертов папарацци. Как у вас, русских, принято говорить, это было давно и не правда. И вообще, с тобой, старый потаскун, я не собираюсь обсуждать свою единственную чистую любовь.
Как всегда, нельзя было понять, шутит Карл или говорит серьезно.
Они еще долго сидели в баре, и чем больше наливались пивом, тем значительней расходились их взгляды на жизнь вообще и любовь в частности. В итоге чуть не поссорились. Расстались довольно холодно.
На самом деле Цитрус даже испугался, когда с легкостью согласился выполнить поручение Азамата — встретиться с Карлом и передать предложение самого Подосинского. Сначала согласился, а потом испугался. Вдруг бернский связной телефон, который дал ему Карл тогда, в Дублине, давно уже недействителен? Вдруг Карла вообще нет в Швейцарии? Все-таки три года прошло.
Однако все получилось. Цитрус просьбу выполнил, Карла нашел, поручение передал. А вот Азамат, сволочь такая, крутит теперь, не хочет платить за опасную работу. Оказывается, Карл уже в Москве. Иначе каким образом он мог попасть к Цитрусу домой? Все-таки был он здесь или нет? Почему так ясно стоит сейчас перед глазами светлоусое лицо?
Опять в голове все спуталось. Однако из путаницы вдруг проступило имя девушки, корреспондентки журнала «Плейбой». Вероника Суркова.
На нижней полке в книжном шкафу в стопке журналов он разыскал номер «Плейбоя» за прошлый год. На последней странице были напечатаны телефонные номера. Сейчас только пять вечера. Он должен кого-то застать в редакции.
Звонить пришлось долго. Сначала болтал автоответчик, потом было занято. Наконец послышался живой приятный женский голос:
— Приемная главного редактора…
— Добрый вечер. Вас беспокоит писатель Авангард Цитрус.
— Здравствуйте. Я вас слушаю.
— Сегодня ко мне приходила ваша корреспондентка Вероника Суркова. Мне надо уточнить кое-что в тексте интервью. Скажите, как мне с ней связаться?
— Простите, но у нас нет такой корреспондентки.
— То есть как? А кто же ко мне приходил?
— Как вы сказали? Вероника Суркова? Я попробую узнать, возможно, она работает внештатно, по договору.
В трубке зазвучала приятная мелодия.
— Вы слушаете? — спросил мужской голос через несколько минут.
— Да-да, я здесь. Здравствуйте, — радостно откликнулся Цитрус.
— Заведующий отделом культуры Владимир Николаев. С кем имею честь? Авангард Цитрус.
— Очень приятно. Чем обязан?
Цитрус еще раз повторил свой вопрос.
— Нет. У нас не работает корреспондентка Вероника Суркова и никогда не печатался автор с таким именем. Так что вас кто-то ввел в заблуждение.
Цитрус откашлялся, нервно хохотнул.
— Интересные дела… Что же мне теперь делать?
— Сочувствую, но ничем помочь не могу. Если вас это так беспокоит, обратитесь в милицию.
— Спасибо за совет. Я подумаю об этом, — он смущенно хохотнул. — Кстати, а вы не хотите и правда взять у меня интервью? Ну, хотя бы в качестве компенсации за неприятности.
— Простите, это не входит в наши планы, — ответили ему холодно и серьезно.
— А почему, можно узнать? Я все-таки достаточно известный человек, и вы могли бы…
— Да, вы известный человек. Но наших читателей интересуют люди несколько другого плана. Извините.
Москва, ноябрь 1986 года
Алиса открыла дверь и услышала громкий папин голос:
— Кто ты такой? Нет, скажи мне, кто ты такой? Специалист-кинолог? Или человековед? Ты расист, самый настоящий! Ты делишь людей на породы, как собак! Но и у собак нет лучших и худших пород. Между прочим, дворняги бывают умней и благородней породистых, элитных! А потроха у всех одинаковые! Это я тебе как врач говорю. Никакой голубой крови нет! Все это мерзкая фашистская чушь!
Алиса сняла пальто и сапоги, сунула ноги в тапочки, вошла на кухню. За столом сидел Карл. Год назад они окончательно расстались. Даже КГБ не сомневалось в этом. Ее оставили в покое.
Папа расхаживал по крошечной кухне в рваных шерстяных носках, в синих трениках с обвислыми коленками и старой тельняшке. Он был красный, совершенно пьяный и в первый момент даже не заметил Алису, так завелся от спора.
На столе стояла литровая бутылка «Посольской» водки, открытая банка черной икры, тарелка с толсто нарезанной ветчиной, блюдце с окурками. Карл никогда не приходил с пустыми руками. И сейчас принес всякие деликатесы из валютой.
Он поднялся и шагнул к ней, обхватил, попытался закружить. Она вырвалась из его рук.
— Что ты здесь делаешь?
— Может, ты хотя бы поцелуешь меня, майне либе? Это я, твой Карлуша. Мы тут беседуем с Юрием. У тебя очень хороший отец.
— Папа, ты сошел с ума… Карл, ему нельзя пить. Он вшитый, понимаешь? Ему сейчас станет плохо, надо вызвать «Скорую»!
— Лисенок, не паникуй, — отец неуклюже присел перед ней на корточки, словно она маленькая, и смотрел на нее снизу вверх красными жалобными глазами, — ничего со мной не случится.
