Дмитрий Вересов - Скитания ворона
— Начинаем насчет «три». Залпом... Оля, переведите ему.
«Главбетоны» притихли. Парторг Глебов попытался что-то вякнуть про трезвость — норму жизни, но его быстренько заткнули. В конце концов, брошен вызов престижу их учреждения, более того, престижу Родины.
— Давай, Миша, не подведи!
— Утри нос буржую!
— Постой-ка, брат мусью...
— One-two-three. Go! — скомандовал Корбо и поднес кружку к губам.
Каконин смачно выдохнул и последовал примеру француза.
В напряженной тишине поршнями ходили два кадыка.
— Вуаля!
Корбо аккуратно поставил на стол пустую кружку, подтянул к себе бокал морса.
И тут же брякнул об стол кружкой Каконин. Недопитой.
Щеки комсомольца страшно надулись, он едва успел нырнуть под стол. Донесшиеся оттуда звуки были недвусмысленны. Народ разочарованно загудел. Тобагуа радостно захлопал в ладоши.
— В связи с проблевом на ринге... — тихо проговорила Оля по-русски.
— Вы что-то сказали? — любезно осведомился Корбо.
Выпитая водка не оказала на него видимого воздействия.
— Поздравляю с победой.
— Это не та победа, которой следует гордиться. Просто я не люблю наглецов... — заметил Корбо, посасывая креветку. — Знаете, Оля, у меня есть предложение. Давайте удерем отсюда. Возьмем такси, покатаемся по ночному городу. Я не был здесь целую вечность.
— О, я и не знала, что вы прежде бывали в Ленинграде.
— Это было очень давно. Можно сказать, в прошлой жизни...
Нил пришел в себя в ее уютной девичьей светелке под умопомрачительный запах кофе и жарящейся колбасы.
В домашнем халатике, простоволосая, она напомнила ему одновременно и Линду, и Элизабет — такая же высокая, худенькая, светленькая. Он чуть не обратился к ней по-русски, но вовремя спохватился. Он же совсем не знает этой женщины.
— Доброе утро, милая. — Он сладко потянулся. — Вот я и стал нарушителем паспортного режима. Не ночевал в гостинице. Теперь меня вышлют из страны, да? А тебя уволят с работы за прогул и связь с акулой империализма.
— Лежи уж, акула. — Оля подсела к нему на постель, пригладила волосы. Она улыбалась, но глаза были припухшие. От недосыпа, должно быть. — Начитался пропагандистских брошюрок. У нас теперь другое время, демократия, свобода.
— Неужели соседи не донесут в домоуправление о твоем аморальном поведении?
— Что-то для иностранца ты уж больно хорошо подкован в реалиях нашей жизни. Часом не шпион?.. Нет у меня соседей, дорогой мой, квартира хоть и маленькая, зато вся моя.
— Яппи.
— Что такое яппи?
— В твоем случае — молодая независимая бизнес-дама. В Америке такие разъезжают на «БМВ» и не бреют под мышками.
— А во Франции?
— Во Франции бреют.
— Нет, я про машины.
— По-разному. Моя бывшая предпочитала «рено».А твой?
— Мой предпочитал бормотуху.
— Не слыхал о. такой марке.
— И не надо. — Она провела рукой по его щеке. — Как странно, брюнет, а такая светлая щетина.
— Признак породы. — Он со смехом привлек ее к себе. — Как я вчера, не сильно дебоширил? Ничего не помню. Ваша русская водка все-таки крепко бьет по мозгам...
— Так, пустяки, разбили пару зеркал и несколько физиономий, но безобразий никаких не было. — Нил притворно заохал, Оля рассмеялась. — Да нет же, ты был настоящий джентльмен и прекрасный любовник, и я нисколько не преувеличиваю... Ладно, ваше сиятельство, вставайте, кушать подано!..
Они долго ловили такси в ее Веселом Поселке, потом пили кофе в гостиничном буфете, потом она ушла, наотрез отказавшись подняться в его двухсотдолларовый «люкс», и он в одиночестве валялся до вечера на неудобной четырехспальной кровати, с которой все время сползало одеяло. Сегодня он уже не был способен ни на какие подвиги. Но завтра с утра надо всерьез заняться розысками.
За «Главбетон» можно было не беспокоиться, Жан-Пьер с Робером наведут там шороху и без него, им за это деньги плачены. Может быть, придется показаться там разок, с важным видом подписать какую-нибудь юридически ничтожную бумаженцию вроде протокола о намерениях перед тем как бесследно раствориться в каменных джунглях свободного мира. Но только прихватив с собой Лиз.
При виде бутылки «столичной», вынутой Нилом из сумки, колючий взгляд квартирной хозяйки смягчился.
— Вы проходите, проходите... У нас тут темновато, осторожно, головой не стукнитесь...
Он двинулся вслед за ней по темному, извилистому и замызганному коридору типичной питерской коммуналки, где кухня и уборная безошибочно угадываются по запахам, где армада черных электросчетчиков соседствует на стене с криво подвешенным ржавым велосипедом, где с черного от вечных протечек потолка клочьями свисает прогнившая проводка.
Мрачная советская бытовуха настолько не вязалась с бережно хранимым в памяти обликом Лиз — такой светлой, изысканной, такой европейской Лиз, — что Нил в который раз подумал, а не ошибся ли он адресом. Но нет, все совпадало со сведениями, полученными от СС, да и хозяйка признала...
А та уже гремела ключами на связке, отпирая облезлую, серую дверь, с одного взгляда на которую становилось понятно, что ничего хорошего за ней храниться не могло.
— Как же, помню Лизоньку, помню, — хозяйка суетливо метала на стол граненые стопочки, банки с килькой и зелеными помидорами, лук, мелко нарезанный черствый хлеб. — Не обессудь, мил человек, что закусочка небогата, так не прежние времена... Эх, антихрист, семи пятен во лбу, до какого разора народ довел, это же надо!..
Она погрозила кулаком в направлении окна, там на подоконнике теснились трехлитровые банки с какой-то мутной жижей. На горлышке каждой банки красовалась раздутая резиновая перчатка. Такую же банку он видел вчера в квартире Светы, которая объяснила ему, что это выстаивается брага, которую теперь заготовляют даже в самых приличных домах, как народный ответ на развязанный Горбачевым антиалкогольный террор. Вообще, как с удивлением заметил Нил, столь популярный на Западе Михаил Сергеевич у себя на родине особой любовью не пользовался.
— Ну что, вздрогнули за знакомство! — Хозяйка, не поморщившись, опрокинула стопку водки, занюхала хлебцем. — Эх, хороша! Где брал-то?
— Где брал, там уж нет, — отшутился Нил. Он не хотел признаваться, что в «Березке» этого добра навалом и стоит оно, по французским меркам, такие смешные гроши, что как-то совестно покупать. Его бы здесь не поняли. — А что Лиза, давно ли съехала?
— Да уж почитай месяца три... Или полгода, у меня на числа память того... нетвердая.
— И не звонила больше, не заходила?
— А как же, заходила...
Нил напрягся, но попытался напряжения своего не выказывать.
— Когда?
— А тебе на что? — Хозяйка прищурилась, с внезапным подозрением оглядела Нила с головы до ног.
С утра, отправляясь на розыски, Нил оделся поплоше, и не просто поплоше, а так, чтобы даже наметанный глаз фарцовщика не распознал в нем иностранца. Надо было без проблем сойти за своего. До среднестатистического совка он все равно не дотянул, и более всего напоминал самому себе базарного хачика, собравшегося на любовное свидание. Этому впечатлению в немалой степени способствовала и нынешняя радикальная брюнетистость, каждый вечер освежаемая с помощью баллончика сверхстойкой краски.
Он поспешил наполнить ее стопочку и как можно спокойнее объяснил:
— Родня волнуется. Не звонит, не пишет. Просили навестить, разузнать...
— Родня? Да какая ж родня, когда она из Парижу?
— Так и родня оттуда же... Да вы пейте, хозяюшка, пейте, у меня и вторая есть... Я, понимаете, только что оттуда, с цирком был, на гастролях.
— Так ты циркач?
— Музыкант. В оркестре играю.
Если бы в этой каморке было пианино, определенно последовала бы сцена из народного фильма про место встречи: «А „Мурку“ можешь?» Нил смог бы и «Мурку», но пианино, слава Богу, не имелось.
— Да аккурат на Восьмое марта...Не, вру, на Старый Новый год... С приятелем своим.
— С каким приятелем?
— С негром.
— С негром? Как звать его?
— Кого?
— Ну, негра этого?
— Да никак не звать! Негр и негр. Чернущий такой, страшное дело! Вы, говорит, Вера Ильинична — это я, стало быть, Вера Ильинична — все бумажки, что с почты на мое имя приходить будут, теперь ему отдавайте, негру то есть, потому как я уезжаю и не скоро теперь в городе появлюсь...
— Так и сказала — из города уезжаю?
— Так и сказала... А негр ничего, справный. Каждый раз десяточкой меня благодарит...
— Он часто заходит?
— Да раз в месяц примерно. Вот третьего дня был, привет от Лизоньки передавал.
Так. Здесь, похоже, тупик. Единственной зацепкой оказался безымянный негр, который теперь появится только через месяц, да и то не обязательно. Месяца у Нила не было. Значит, нужно сосредоточиться на розысках Сапуновой Светланы Игоревны, 1963 года рождения. Самому наводить справки рискованно. Надо действовать через кого-то. Через Оленьку?..
