Дик Фрэнсис - На полголовы впереди
Мне вовремя вспомнилось предостережение Эмиля насчет резких движений, иначе я вполне мог бы плеснуть ей горячего кофе прямо на руку.
— О нет! — воскликнули в ужасе супруги "Флокати". — Не делайте этого!
Вчера ваша лошадь скакала прекрасно, хоть и пришла только пятой. Наша была чуть ли не последней… а мы все равно едем дальше. Не надо складывать оружие. А кроме того, у вас еще остается Лорентайдский Ледник для Ванкувера.
Даффодил как будто немного смутилась.
— Это не из-за вчерашнего, — сказала она.
— Но тогда из-за чего?
Даффодил ничего не ответила — может быть, не захотела, а может быть, и не могла. Она только поджата губы, тряхнула своими кудряшками и вытащила еще сигарету.
Супруги "Флокати" сказали, что больше кофе не хотят, и я не мог дальше стоять там и слушать. Перейдя на другую сторону прохода, я насторожил уши, но им, по-видимому, больше ничего не удалось добиться от Даффодил она всего лишь еще раз подтвердила, что твердо намерена отправиться домой.
Нелл в своей прямой серой юбке, с папкой наготове, все еще разговаривала с пассажирами возле кухни. Я подошел туда с почти пустым кофейником и сделал едва заметный жест в сторону тамбура, куда она и зашла через некоторое время, вопросительно подняв брови.
— Даффодил Квентин, — сказал я, глядя в кофейник, — чем-то расстроена настолько, что собирается сойти с поезда. Она сказала об этом супругам "Флокати", а не мне… так что вы ничего об этом не знаете, хорошо?
— Чем расстроена? — с тревогой спросила Нелл.
— Этого она сказать не захотела.
— Спасибо. Посмотрю, что можно будет тут сделать.
Сглаживать обиды, сеять вокруг улыбки — в этом и состояла ее ежедневная работа. Она не спеша пошла вдоль вагона, а я зашел на кухню, чтобы заняться своим делом. Когда я вышел с полным кофейником, Нелл уже дошла до Даффодил и слушала ее, стоя рядом. Потом она призвала на помощь сидевших поблизости Янгов и Ануинов, и скоро Даффодил со всех сторон обступили люди, которые уговаривали ее изменить свое решение.
Мне пришлось довольно долго дожидаться, чтобы узнать, чем кончится дело. Наконец вся компания, включая Даффодил, перешла в салон-вагон, и Нелл вернулась в тамбур. Я ходил взад-вперед, убирая со столиков, и каждый раз останавливался около нее, а она урывками рассказывала мне, что произошло.
— Кит и Роза… — Это Янги, сообразил я. — Кит, и Роза, и Ануины тоже, говорят, что вчера ничего такого не случилось, они прекрасно провели время в вагоне Лорриморов. Даффодил в конце концов сказала, что после того как все разошлись, у нее произошла размолвка с Филмером. Она сказала, что почти не спала ночь и не знала, что делать, но что ей уже не доставит никакой радости выступление Лорентайдского Ледника в Ванкувере, и ей даже думать не хочется о том, чтобы ехать дальше. Янги уговорили ее пойти с ними в салон, наверх, чтобы все как следует обдумать, но я, откровенно говоря, думаю, что это она всерьез. Она очень расстроена.
— Хм-м. — Я поставил последние грязные чашки в мойку и извинился, что не смогу помочь мыть посуду.
— Как же мог мистер Филмер так расстроить Даффодил? — воскликнула Нелл. — Ей все это явно очень нравилось, а он такой симпатичный мужчина. Все думали, что они прекрасно ладят между собой. — Помолчав, она сказала: — Мистер Ануин считает, что это любовная ссора.
— Разве? — Я задумался. — Пожалуй, мне надо пойти на разведку. Посмотреть, не происходит ли что-нибудь еще.
Может быть, Даффодил делала ему авансы, а он ее слишком грубо отверг, подумал я. А может быть, и нет.
— Мистера Филмера не было за завтраком, — сказала Нелл. — Все это меня очень беспокоит. А вчера вечером все были так счастливы…
Если решение Даффодил сойти с поезда — самое худшее, что нас ждет, подумал я, то мы еще легко отделались. Я расстался с Нелл и отправился по вагонам. Вскоре я оказался у двери купе Филмера, которая была плотно закрыта.
Я навел справки у проводника спального вагона, который дальше по коридору складывал на день койки и раскладывал кресла.
— Мистер Филмер? Он все еще у себя, насколько я знаю. Он немного резко говорил со мной, сказал, чтобы я поторапливался. Это на него не похоже. Он что-то ел, и у него стоял термос. Но нам иногда попадаются такие пассажиры. Не могут протерпеть ночь, чтобы не залезть в холодильник — вроде того.
Я уклончиво кивнул и пошел дальше, размышляя о том, что, если Филмер запасся едой на завтрак и термосом, — значит, он еще в Виннипеге знал, что они ему понадобятся. А из этого следует, что вчерашняя ссора была запланирована заранее и что Даффодил в ней неповинна.
Джордж Берли сидел у себя и что-то писал.
— Доброе утро, — сказал он весело. — Как поезд?
— Проводники переднего спального вагона грозят уволиться, а? У них заблевали все туалеты.
— Фу!
Он усмехнулся.
— Я на всякий случай взял в Виннипеге жидкости для дезинфекции, — сказал он. — Железнодорожная болезнь, это бывает.
При виде такого потворства безобразию с его стороны я неодобрительно покачал головой и пошел дальше, посматривая, как всегда, не попадется ли мне костлявый, но главным образом направляясь в конский вагон.
Лесли Браун, осунувшаяся от недосыпания, встретила меня куда менее воинственно.
— Заходите, — сказала она, пропуская меня в дверь. — Честно говоря, мне бы не помешала кое-какая помощь.
Поскольку я только что видел в сидячем вагоне несколько зеленовато-бледных конюхов, явно страдающих от похмелья, я сначала решил, что ей нужно просто помочь ухаживать за лошадьми, но оказалось, что дело не в этом.
— Тут происходит что-то непонятное, — сказала она, заперев за мной дверь и направляясь к свободному пространству в центре вагона, где рядом с ни в чем не повинным водяным баком стояло ее кресло.
— А что такое? — спросил я, следуя за ней. Она молча показала в передний конец вагона, я пошел туда и, дойдя до конца прохода между стойлами, увидел, что один из конюхов, устроив что-то вроде гнезда из тюков сена, полусидит-полулежит в нем, скорченный наподобие эмбриона, и время от времени издает слабые стоны.
Я вернулся к Лесли Браун.
— Что с ним? — спросил я.
— Не знаю. Вчера вечером он напился, все они напились, но это не похоже на обычное похмелье.
— А у остальных вы спрашивали?
Она вздохнула:
— Они мало что помнят из того, что было вчера вечером. И что с ним, их ничуть не волнует.
— При какой лошади он состоит?
— При Лорентайдском Леднике.
Пожалуй, я удивился бы, назови она какую-нибудь другую.
— Это ведь та самая лошадь, — сказал я, — чей тренер прислал отдельные пронумерованные пакеты корма, потому что другая лошадь миссис Квентин издохла, съев что-то не то?
Она кивнула:
— Да.
— А этот парень находился при лошади все время, пока она стояла в конюшне в Виннипеге?
— Да, конечно. Они работали с лошадьми и присматривали за ними, а потом все вернулись на поезд вчера после скачек вместе с лошадьми на грузовиках, когда поезд еще стоял на боковом пути. Я приехала с ними. Все лошади чувствуют себя хорошо, могу вас заверить.
— Прекрасно, — сказал я. — И Лорентайдский Ледник тоже?
— Посмотрите сами.
Я обошел вагон, разглядывая каждую лошадь, но они действительно выглядели здоровыми и бодрыми, даже Высокий Эвкалипт и Флокати, которым можно было бы простить некоторую усталость и вялость после их вчерашних подвигов.
Головы большинства из них высовывались наружу из стойл — верный признак интереса к жизни; лишь некоторые стояли в глубине и дремали. Лорентайдский Ледник проводил меня холодным взглядом своих блестящих глаз — он был в куда лучшем состоянии, чем его опекун.
Я вернулся к Лесли Браун и спросил, как зовут этого конюха.
— Ленни, — сказала она и заглянула в список. — Леонард Хиггс.
— Сколько ему лет?
— Я думаю, около двадцати.
— Как он обычно себя ведет?
— Как все остальные. Непристойно ругается через каждое слово и рассказывает похабные анекдоты. — Она неодобрительно покосилась в его сторону.
— Когда начались эти стоны и корчи?
— Он лежал здесь всю ночь. Остальные сказали, что его очередь дежурить, только это неправда, просто он не стоял на ногах, так что они бросили его на сено и пошли веселиться дальше. Стонать он начал примерно час назад и ничего не отвечает, когда я его спрашиваю.
Она была обеспокоена и боялась, что его поведение могут поставить ей в вину.
Я, к некоторому ее удивлению, снял свой желтый жилет и полосатый галстук и дал ей подержать.
— Посидите немного, — сказал я. — Попробую привести его в чувство.
С покорностью, какой я от нее никак не ожидал, она согласилась. Я оставил ее сидеть с моими регалиями на коленях и вернулся к бесчувственному телу, лежавшему на сене.
