Роберт Уилсон - Севильский слепец

Он очнулся с ощущением, что по нему проехался каток, вывихнув суставы, размозжив кости, смяв лицо. Он лежал в луже собственной мочи, дрожа от холода. За окнами брезжил рассвет. Ноги ныли. Вытерев пол, он потащился наверх, залез под душ и, свалившись, скрючился в поддоне. Он все еще был пьян, и собственные зубы казались ему огромными, как жернова.

Не вытираясь, роняя по дороге капли, он добрался до постели и, рухнув на нее, натянул на себя одеяло. Заснув, он увидел сон про рыбу. Это было почти прекрасно — носиться в сине-зеленой воде, наслаждаясь свободой, даруемой совершенством инстинкта, но все испортил чудовищный рывок, вывернувший наизнанку его внутренности.

Вторник, 17 апреля 2001 года, дом Фалькона, улица Байлен, Севилья

В его голову неожиданно ворвался безжалостный свет. Стальные острия вспыхнули и заискрились в его темной черепной коробке. Плоть страдала от каждого прикосновения, как хрупкий фарфор. Фалькона захлестнула пронзительная боль тяжелого похмелья.

Через полтора часа, отмытый как следует, побритый, одетый и тщательно причесанный, он опустился на стул перед своим врачом с такой осторожностью, словно весь был сплошным геморроем.

— Хавьер… — произнес доктор и тут же осекся.

— Я знаю, доктор Фернандо, знаю, — пробормотал Фалькон.

Доктор Фернандо Валера, сын врача, лечившего его отца, был на десять лет старше Фалькона, но за последнюю неделю они как будто стали ровесниками. Они хорошо знали друг друга, и оба были aficionados de los toros.[67]

— Я видел вас в пятницу на вокзале Санта-Хуста, — сказал доктор Фернандо. — Тогда вы выглядели совершенно нормально. Что же случилось?

Мягкий голос врача привел Фалькона в волнение, и ему пришлось сражаться с дурацкими слезами, подступившими к глазам при мысли о том, что он наконец-то достиг гавани, где кто-то готов позаботиться о нем. Он перечислил доктору физические симптомы: тревога, паника, сильное сердцебиение, бессонница. Врач начал с осторожных вопросов о его работе. Он упомянул дело Рауля Хименеса, о котором читал в газете. Фалькон признал, что именно при взгляде на лицо убитого ощутил в себе какую-то перемену.

— Я не вправе вдаваться в детали, но это было связано с его глазами.

— А, да-да, вы очень трепетно относитесь к глазам… как и ваш отец.

— Да? Что-то я этого не помню.

— Я полагаю, это вполне естественно, что художник беспокоится о своих глазах, однако в последние десять лет жизни ваш отец был одержим, да, именно так, одержим слепотой.

— Идеей слепоты?

— Нет-нет, страхом потерять зрение. Он был уверен, что с ним это случится.

— Я понятия об этом не имел.

— Мой отец пытался его разубедить, говорил ему, что если он не остережется, то ослепнет на нервной почве. Франсиско приводила в ужас эта мысль, — рассказывал доктор Фернандо. — Но как бы то ни было… Хавьер… мы встретились здесь, чтобы поговорить о вас. На мой взгляд, у вас классические симптомы стресса.

— У меня нет стресса. Я на этой работе уже двадцать лет и никогда не страдал от стресса.

— Вам сорок пять.

— Я помню об этом.

— Это тот возраст, когда тело начинает чувствовать свою слабость. Тело и душа. Душевные перегрузки сказываются физическими недомоганиями. Я постоянно сталкиваюсь с этим.

— Даже в Севилье?

— Прежде всего в Севилье, где пляшут сегидилью. Это же такое напряжение — постоянно быть счастливым, потому что… этого от тебя ждут. У нас нет иммунитета против современной жизни просто потому, что мы живем в самом красивом городе Испании. Мы убеждаем себя, что должны быть счастливы… у нас нет оправданий для печали. Мы окружены людьми, которые выглядят счастливыми, людьми, которые хлопают в ладоши и танцуют на улицах, людьми, которые поют, потому что получают от этого удовольствие… и что же вы думаете, они не страдают? Вы считаете, что они каким-то образом освободились от тягот человеческого существования — от смерти, немощи, несчастной любви, нищеты, преступлений и всего прочего? Мы все полупомешанные.

Фалькон подумал, что доктор его, скорее всего, просто утешает.

— У меня такое впечатление, что я уже по-настоящему помешался, — признался он.

— Вы находитесь под особым прессингом. Вы сталкиваетесь с минутными сбоями в нашей цивилизации, когда положение становится невыносимым и струна лопается. Вам приходится разбираться с последствиями этих сбоев. А это дело не из легких. Возможно, вам стоит поговорить с кем-нибудь… с кем-то, кто понимает вашу работу.

— С полицейским психологом?

— Для того они и существуют.

— И уже через час все будут болтать, что у Хавьера Фалькона сдали нервы.

— Разве такие беседы не конфиденциальны?

— О них все равно становится известно. Полицейское управление — все равно что казарма или школа-интернат. Все знают, что ты расстаешься со своей девушкой еще до того, как ты это сделал.

— Вы, похоже, убедились в этом на горьком опыте, Хавьер.

— Со мной дело обстояло даже еще хуже. Инес — прокурор, причем довольно видный и без предрассудков… может, нам не следует приплетать сюда Инес, доктор Фернандо?

— Значит, вы категорически не хотите обращаться к полицейскому психологу?

— Мне бы хотелось проконсультироваться частным образом. Я готов за это заплатить. Вы правы, мне, наверно, полезно выговориться.

— Получить частную консультацию не так-то просто. К тому же существует много разных подходов к лечению психических расстройств. Одни понимают их как чисто клиническое состояние, химический дисбаланс, который устраняется введением лекарственных препаратов. Другие совмещают лекарственное лечение с методом психологического воздействия, базирующимся на идеях, скажем, Юнга или Фрейда.

— Посоветуйте, что выбрать.

— Я могу только сказать вам, что такой-то — хороший психолог, этот работает исключительно на пару с психофармакологом, тот — серьезный последователь Фрейда. Вам могут не понравиться их методы. Ну, знаете, например, такое: «Какая связь между моими детскими горшками и моими взрослыми проблемами?» Это вовсе не означает, что они плохие специалисты в своей области.

— Вы по-прежнему считаете, что мне нужно сходить к полицейскому психологу?

— Его дополнительное преимущество в его способности помочь.

— Так вы хотите сказать, что в ciudad de alegria,[68] в Севилье, где пляшут сегидилью, нет ни одного стоящего психотерапевта? Somos todos chiflados![69]

— Мы все страдаем, — сказал доктор Фернандо. — Испанцы, а не только севильцы, уходят от своих проблем… в фиесту. Мы болтаем, мы поем, мы танцуем, выпиваем, смеемся и собираемся компаниями вечер за вечером. Это наш способ справляться с болью. А наши ближайшие соседи — португальцы совсем другие.

— Да, их естественное состояние — это подавленность, — заметил Фалькон. — Они с трудом несут бремя человеческого существования.

— Не думаю. Они меланхолики от природы, вроде наших галисийцев. Ну и конечно, им ежедневно приходится противостоять Атлантике. Но при этом они великие гурманы и сластолюбцы. Эта страна совершит поголовное самоубийство, если их лишат второго завтрака. Они обожают поесть и выпить и наслаждаются красотой мира.

— Да, — согласился Хавьер, начиная испытывать интерес. — А как насчет англичан? Мой отец так восхищался англичанами. Как они справляются с жизнью? Они такие чопорные и замкнутые.

— При нас — да, но между собой… По-моему, они постоянно над чем-нибудь «уписываются».

— Верно, — подхватил Хавьер, — они ни к чему не относятся слишком серьезно. Все могут осмеять. Ничего священного и неприкосновенного. Знаменитое английское чувство юмора. А французы?

— Ну, у этих секс. Любовь. И все, что к тому ведет. La Table.[70]

— Немцы?

— Ordnung.[71]

— Итальянцы?

— La Moda.[72]

— Бельгийцы?

— Мидии, — выпалил доктор Фернандо, и они оба рассмеялись. — Не знаю ни одного бельгийца.

— А американцы?

— Эти посложнее.

— У них у всех личные психоаналитики.

— Да, ведь нелегко быть лидерами современного мира с правом на счастье, записанным в конституции, — сказал доктор Фернандо. — К тому же там намешаны выходцы из Северной Европы, латиноамериканцы, негры, уроженцы Востока. Может, в том-то и беда, что им теперь недоступны их традиционные способы выпускания пара.

— Интересная теория. Почему бы вам не написать диссертацию?

— Шутите, Хавьер?

— Да, конечно, — ответил он, подняв глаза и словно силясь вспомнить, зачем он здесь сидит.

— Наверное, вам следует чаще выходить. Поменьше работать. И больше времени проводить среди людей.