Татьяна Воронцова - Время черной звезды
– Мне нужна информация, – сказал Яворский, словно оправдываясь. – Ничего, кроме информации. Ты ложилась с ним в постель. Подскажи, чего он боится?
Глаза Иокасты вдруг наполнились нежностью и печалью.
– Какая разница? Он может выдержать то, чего боится, и может не выдержать то, чего не боится. Страх здесь ни при чем, глупый русский мальчик. И вовсе не информация тебе нужна. Прибереги эту ложь для своих людей, которым платишь. Тебе нужна месть. Ты хочешь восторжествовать над мужчиной, который увел твою женщину. Лишить его человеческого достоинства, чтобы через это вернуть достоинство себе… или обрести? Вернуть мы желаем то, что имели, но позже утратили, обрести же – то, чего не имели никогда.
– А ты? Чего хочешь ты?
Деметриос, внимательно прислушивающийся к беседе, по тону Яворского понял, что тот, несмотря на раздражение, не забывает, на чьей территории находится, и, вяло огрызаясь, все же старается не переступать грань.
– У меня своя цель, тоже не очень благородная. Но я, по крайней мере, отдаю себе в этом отчет.
– Наказать унижением мужчину, который предпочел тебе другую?
– Увы, да.
Покачав головой, Яворский перевел взгляд на объект ее желания.
– Она всегда была честной, – заметил Деметриос. – Теперь, наконец, мы можем покончить с этой мелодрамой и перейти к делу? Вы оба решили, что я заслуживаю предельной ситуации – пытки. Так давайте, помещайте меня в эту ситуацию. Я знаю правила и готов играть.
В доме было не душно, даже прохладно, но физиономия Яворского, усыпанная крошечными веснушками, побагровела и отекла, как будто это ему, а не Деметриосу, надавали пощечин. Родимое пятно на лбу казалось лакированным.
– Знаешь правила, да? И ты, знаток, тоже считаешь, что мне нужна не информация?
– Конечно, тебе нужна не информация. Ты меняешь местами цель и средство, пытаясь таким образом переложить ответственность за твои поступки на меня.
– Смотри. – Яворский показал ему горящий кончик повторно раскуренной сигары. – Я причиняю тебе боль, чтобы ты согласился сотрудничать. Цель – твое согласие. Средство – боль. Если дашь согласие добром, подвергать тебя пыткам никто не станет.
Деметриос кивнул.
– Ты так говоришь. Но на деле все наоборот. Боль – это цель, а не средство. Мое согласие сотрудничать – это мотив, а не цель. Мотив, придающий боли чисто инструментальную функцию и логически открывающий именно такой путь к нужной тебе информации – путь через боль. Ты утверждаешь, что тебе требуется мое согласие идти с тобой через лабиринт, но при этом осознаешь бессмысленность подобного мероприятия – тебе не нужна женщина, ты потерял ее навсегда и уже не вернешь, тебе не нужны деньги, их ты тоже потерял, к тому же они, насколько мне удалось разобраться с вопросом, никогда тебе не принадлежали, – стало быть, за твоим требованием стоит нечто иное. Что же?
Подавшись вперед, Яворский приложил раскаленный кончик сигары к его плечу. Приложил еще – задыхаясь, потея, дрожа от болезненного возбуждения. На коже Деметриоса налились пурпурной чернотой дымящиеся, воспаляющиеся пятна ожогов, по комнате пополз тошнотворный запах горелой плоти.
– Где сейчас Вероника? Куда и каким путем она ушла?
Мужчины стояли вокруг с каменными лицами. Единственная женщина, глядя на них, вспомнила сказанное однажды матерью: «Мужской мир жесток». И плотно сжала губы. Она знала способ прекратить истязания, но говорила себе, что ведь Деметриос тоже принадлежит к миру мужчин, поэтому должен либо сдаться, либо устоять.
Вокруг начали кашлять и морщиться с нескрываемым отвращением, тогда только Яворский решил отставить игры с огнем и перейти к следующему номеру программы. Деметриос воспользовался короткой передышкой, чтобы продолжить свою речь. Он действительно был хорошо обучен и, обращаясь к инициатору мероприятия – вроде бы только к нему, – постепенно разрушал защитную оболочку из презрения и превосходства, которая позволяла рядовым исполнителям сохранять психологическую дистанцию между собой и жертвой.
– Причинение боли, совмещенное с допросом, делает пытку обоснованной и справедливой… точнее, создает иллюзию справедливости. – Речь его оставалась связной и внятной, но голос охрип, обрел металлическую жесткость. – Ты стараешься добиться от меня признания, которое – если я его сделаю – неминуемо обретет статус предательства. В силу того, что в нем будет фигурировать близкий мне человек. Его благополучие ставится в зависимость от моей стойкости. Что говорят впоследствии о таких случаях? «Он сломался через пять минут», или «он держался, сколько мог, но в конце концов не выдержал», или «он с честью перенес все испытания» и так далее. Все эти фразы отнюдь не нейтральны. Они содержат этическую оценку.
– Пусти его, – приказал Яворский своему человеку.
Почувствовав себя свободным, Деметриос осторожно выпрямился, отдышался, скосил глаза на горящее от боли, многократно заклейменное плечо. На висках его блестели влажные дорожки пота.
Яворский протянул ему карманную фляжку из нержавеющей стали.
– Пей.
– Спасибо, нет.
– Там вода, не бойся.
– Я не стану делить с тобой воду.
– Ах, вот оно что.
Глубоко уязвленный, Яворский убрал фляжку обратно в карман. Он не сомневался в том, что Деметриоса мучит жажда, и решил проявить великодушие, предложив ему напиться. Но получил отказ… Это было неприятно.
– Итак, мы приближаемся к сути дела. – Деметриос говорил и следил глазами за Квадратным, который медленно пропускал сквозь пальцы гибкий кожаный хвост плети, сплетенный из четырех ремешков метровой приблизительно длины. – Зачем ты задаешь мне вопросы, ответы на которые тебе не нужны? Чтобы возложить на меня моральную ответственность за происходящее. Я могу проявить силу или слабость, могу вытерпеть довольно сильную боль или не вытерпеть совсем ничего, могу пожертвовать собой ради того, чтобы моей женщине не причинили вреда, или капитулировать из страха за свою шкуру…
Яворский попятился, уступая место наемнику. Тот шагнул вперед, переложил плеть из левой руки в правую.
– Как бы я себя ни повел, наблюдатели будут оценивать (и уже оценивают) именно мое поведение и именно меня, Деметриоса Стефанидеса, либо как «стойкого» и «мужественного», либо как «слабовольного» и «малодушного», превращая таким образом из жертвы произвола в участника событий, который своими действиями, согласием или отказом, сам определяет меру и степень причиняемой ему боли. Ты же будешь чувствовать (и уже чувствуешь) себя свободным от какой бы то ни было ответственности. Конечно, ведь ты «всего лишь» делаешь свое дело, выполняешь свою работу и не обязан вовлекаться в мою боль, испытывать по отношению ко мне простое человеческое сочувствие. Вот что сейчас происходит. Функция деятеля переносится с Максима на Деметриоса, с палача на жертву.
Воспользовавшись тем, что его никто не держит, Деметриос вскочил на ноги, подхватил табуретку и с силой швырнул ее в наступающего врага. Отбил атаку справа… атаку сзади… Звук выстрела и пуля, вырвавшая клок из низа левой штанины, его укротили.
– На колени. – Ему показалось, что заговорил наведенный на него ствол.
Он кивнул:
– Я понял.
– Надо было сделать это еще на первом нашем свидании в Фивах, – процедил Квадратный.
И взмахнул рукой.
Плеть вспорола черную майку стоящего на одном колене Деметриоса и кожу под ней. Он дрогнул, застонал, но уйти от следующего удара не смог. Тот же человек, который держал его раньше за обе руки, теперь взял за одну. Сначала вывернул ее назад, а затем вздернул вверх, причем настолько мастерски, что у него замерло сердце. Невидяще глядя в пол, он чувствовал себя парализованным болью.
– Где сейчас Вероника? – прозвучало над головой. – Куда и каким путем она ушла?
По спине и плечам танцевал огонь, кожу срывало клочьями.
– Где она? Где Вероника?
Мир. Не терять контакт с внешним миром.
– Говори!
И он заговорил.
– Главная уловка палача заключается в том, что он превращает тело жертвы в ее злейшего врага, в самый эффективный инструмент подавления и обезличивания. – Поднял голову, усилием воли растянул губы в ужасающей улыбке. – Боль вытесняет из сознания все остальное, потому что тело разрушается, выживание оказывается под угрозой. С возрастанием боли возрастает и власть палача, позволяющая ему задавать параметры мира жертвы. Как я уже сказал, обычно пытке приписывают мотив – раздобыть так называемую «ценную информацию» или «согласие сотрудничать». Однако такое согласие имеет совсем другое значение: в момент, когда жертва сдается, она отказывается от всего своего психического содержания, от своих жизненных ценностей, от своей самобытной ментальности.
Последние слова перешли в стон. Подскочивший Яворский с перекошенной от ярости физиономией ткнул его кулаком в зубы. Не ударил, а именно ткнул костяшками. Зубы остались на месте, но рот наполнился кровавой слюной. Деметриос сплюнул на пол, уже без того забрызганный кровью, и для устойчивости выдвинул вперед левую ногу, уперся в пол каблуком сапога, чтобы его не поставили на другое колено тоже.
