Михаил Март - Подводное течение
Внимание переключилось на мою мать. Некий Алексей Зайцев предъявил снимки мясника и его знакомых. На них среди толпы была моя мать. По мнению обвинителя, она следила за мясником и, чтобы подставить его, подбирала жертву из его знакомых. Так оно и получилось.
Потом свидетельствовала сестра мясника Амалия Гурская, ветеринарный врач. Она узнала в моей матери свою посетительницу, которая приносила усыплять кошку и вполне могла выкрасть из сейфа опасные препараты, найденные в крови каждой жертвы.
В суд также привезли несколько роз из оранжереи на нашей даче. Результаты экспертизы подтвердили, что в руках мертвых девушек находили розы, срезанные с тех же кустов. Что касается последней жертвы, убитой в ту ночь, когда у меня было алиби, и найденной в витрине магазина, то здесь выяснилось, что у матери нет алиби. Нашли свидетельницу, какую-то толстуху лет пятидесяти, которая работала в ночную смену в небольшой кондитерской, неподалеку от нашего дома. Мать заплатила ей деньги и велела принести пирог ко мне домой ровно в час ночи. В квартиру просила не заходить.
Так все и было. Мы играли в карты. Звонок в дверь. Я открыл. Женщина мне передала пирог со словами: “Это от вашей матушки. Просила передать. Она не очень хорошо выглядит, и уже легла спать”.
Тогда я ничего не заподозрил. Внес угощение в комнату и объявил всем, что мама нам испекла пирог. То, что она сама не зашла, никого не удивило. Гости подумали, что она не хотела показываться в домашнем виде. Все знали, как трепетно она относится к своей внешности и что перед каждым выходом на улицу часами сидит перед зеркалом.
Полковник, инвалид, сосед с верхнего этажа, подтвердил, что в комнату мать не заходила. К тому же инвалид добавил, что темно-синие “Жигули” принадлежали ему, но с тех пор как у него отказали ноги, машина стояла под окнами и гнила. Моя мать купила ее и отремонтировала. При обыске в ее квартире нашли квитанцию из мастерской. А в багажнике машины – белую водоэмульсионную краску, которой был выкрашен труп девушки, найденный в витрине магазина.
Нашелся и пропавший сторож магазина. Но тот ничего сказать не мог. Он отключил сигнализацию и открыл заднюю дверь собутыльнику, обещавшему принести водку, но увидел человека в черном, который ударил его по голове. Сторожа даже в суд не вызвали, а просто зачитали его показания, впрочем, не имевшие особой ценности. Также ни словом не обмолвились об анализе спермы, взятой у девушки из витрины. Девушку я не знал и никогда не видел, так что сперма не могла соответствовать моей. Мало того, я не мог поверить, что моя мать в одиночку могла перетащить труп девушки, а потом увезти сторожа в лес, вколоть ему снотворное и отключить того на сутки. Но и этими вопросами никто не задавался.
О себе я не думал. Когда-то меня должны были поймать. Такие люди, как я, неизлечимы. Остановить меня может только смерть. Покончить с собой мне не позволили. Меня содержали в одиночке в смирительной рубашке. Я настоящий живой скандал, сенсация и звездочки на погонах оперативников. Все в одном флаконе. От тюрьмы меня спас адвокат. За это я благодарен Маше, которая наняла для меня защитника и на суде не сказала обо мне ни одного дурного слова. Она так и осталась моей несбыточной мечтой.
Суд отправил меня на экспертизу в институт Сербского. Меня признали невменяемым. Профессор сказал по секрету: если бы я был замешан хоть в одном убийстве, диагноз был бы другим. Такова разнарядка сверху – всех убийц признавать вменяемыми. Исключением стала моя мать. Экспертиза ей не требовалась. Она психически больной человек, инвалид и состоит на учете около сорока лет. Я был ее опекуном как сын и здоровый человек, к тому же врач. Теперь она лишилась опекуна, так как и я признан невменяемым. Нас вместе должны посадить в психушку тюремного режима на всю оставшуюся жизнь.
Ходатайство адвоката о помещении сына и матери в одну больницу, подкрепленное мнением экспертов, удовлетворили и нас не стали разлучать. И даже в таких тюремных клиниках можно жить неплохо. Были бы деньги, а моя мамочка совсем не бедный человек.
Мы живем в привилегированном корпусе. Здесь палаты на двоих. Одну такую предоставили нам, несмотря на разность полов: родственники. О свободе я даже не мечтаю.
Мама читает книгу, а моя голова лежит у нее на коленях. Я смотрю на синее небо сквозь решетку в окне. Здесь тихо и спокойно, но я постоянно думаю о смерти. (Продолжение следует.)»
* * *Таисия Андреевна отложила в сторону прочитанную книгу, взглянула на спящего на соседней кровати сына и вышла из камеры в коридор. Их камера-палата не закрывалась на щеколду: Белецкие были на привилегированном положении. Мать как грамотный человек работала в канцелярии главврача и следила за архивом и текущими делами больных.
Главврач ее очень уважал, называл по имени-отчеству, а также разрешал ей с сыном гулять в саду. Трудно сказать, чем вызвано такое отношение руководства к серийной убийце, но так все и было. И писатель со своей фантазией не ошибся. Таисия Андреевна слыла очень богатой женщиной.
Статная дама, она и в больнице не носила халатов. Ей очень шло шерстяное платье синего цвета с поясом, туфли на каблуках, волосы с красивой седой прядью, убранные в пучок.
Выйдя из палаты, она поднялась на этаж выше, минуя дежурного санитара, прошла по коридору до конца, постучала в дверь с табличкой «Главный консультант больницы Лев Яковлевич Листерман» и, не дожидаясь ответа, вошла в комнату.
– Извини, Лева, за вторжение в неурочный час.
Доктор в белом халате что-то писал. Лишний раз рассказывать о нем нет необходимости. Мы с ним уже знакомы.
– Присаживайтесь, Таисия Андреевна.
– Ты уже прочел книгу?
– Мало того, я был консультантом у Слепцова.
– Меня настораживает конец. Что значит: «Продолжение следует»?
– У него в руках дневник Оксаны Кустиновой. Думаю, речь пойдет о предыстории всех этих событий.
– Тогда мне надо с ним встретиться. О прошлом он может судить только по записям Оксаны, а это одна сторона медали. Надо внести корректировки. Слепцов талантливый человек, но фантазия может завести его совсем не туда, куда надо.
– Ты же понимаешь, Тая, что я его пригласить не могу. Надеюсь, ты мне веришь?
– Нельзя верить тому, кто считает тебя сумасшедшей. Пусть Слепцова пригласит мой адвокат.
– Хорошо. А если Слепцов напишет не то, что тебе понравится?
– Дважды по одному делу человека не судят. Я уже сижу. Мне жаль, что Слепцов не все понял. Даже очевидные вещи он не заметил. Когда человек слишком увлечен, он упускает мелочи. Лучший пример – ошибка следователей, устроивших настоящую охоту на мясника.
– Хорошо. Я устрою вам свидание, в саду, но ты не должна упоминать моего имени.
– Не думаю, что твое имя станет темой нашего с писателем разговора.
Таисия повернулась и вышла из кабинета.
7
Крышка кейса открылась, внутри лежали пачки долларов.
Слепцов опешил.
– Ты чем-то не доволен, Паша? – спросила Маша, улыбаясь.
– Черт! Мы же договаривались на рубли!
– Я умею ценить талант. Конечно, книга не оправдает выплаченного автору гонорара. Но мы столько денег тратили по пустякам, что теперь не стоит жалеть средств на достойные вещи.
– Это дело надо отметить.
– Не могу. Сегодня улетаю на Урал с инспекцией. Журнал – это хобби, развлечение, а деньги куются в другом месте. Но ты можешь отметить с Анной. Ведь она помогала тебе больше, чем я. К тому же, мне кажется, что ты ей нравишься. Она только внешне равнодушная и холодная. Но я-то знаю, какой вулкан страстей внутри нее.
– Она с тобой не едет?
– Ну, кто-то же должен приглядывать за журналом и моими делами в Москве. Бурцева останется главным редактором, но ее методы руководства устарели. Не знаю, когда вновь буду в Москве, но надеюсь к своему возвращению увидеть продолжение романа. Нельзя обманывать надежды читателей.
– Боюсь, что все уже сказано. Чем будем удивлять?
– Перечитай дневник Оксаны. Может, и появятся идеи. И вот еще что: звонил адвокат Таисии Белецкой. Осужденная желает с тобой повидаться. Очень интригующее предложение. Я бы не стала отказываться.
– Еще бы! И меня пустят в психушку строгого режима?
– Ерунда. Я знаю, кому надо заплатить, чтобы тебе выдали пропуск. Будешь ходить туда, как к себе домой.
– Больших надежд на сенсационные открытия у меня нет, но все же любопытно поговорить с Белецкой.
Они еще долго целовались, прощались, и счастливый автор ушел от издателя с миллионом долларов.
8
Таисия Андреевна сидела в саду в шезлонге, задумавшись о чем-то очень важном. Она не просто была элегантной, она была красивой в свои шестьдесят лет. Одна рука ее свисала с подлокотника, другая – подпирала подбородок. Пожелтевшая трава, красные кленовые и оранжевые дубовые листья, застывшие на деревьях в ожидании ветерка. Картина, достойная кисти живописца. Такую надо бы поместить на последней странице романа.