Виктор Суворов - Аквариум

Я останавливаю машину борт к борту, опускаю стекло. У него уже стекло опущено. Принимай.

Он – крупный светловолосый человек. Лицо серьезное. По упрямым складкам у рта без ошибок скажу, что он вербует успешно. Варяг, без всяких сомнений. Такие упрямые парни долго в обеспечении не работают. Просто сегодня день сумасшедший. Просто всех сегодня в женевской и бернской резидентурах в обеспечение бросили.

Мы не имеем права говорить, тем более по-русски. Остановился, бросил груз, исчез. В это короткое мгновение он успевает рассмотреть меня. По каким-то неприметным признакам он узнает во мне зелененького борзягу, замученного агентурным обеспечением, первый раз вкусившего варяжьего успеха. Он улыбается мне. Он ничего не говорит, он только чуть шевельнул губами. А я понимаю: успехов тебе.

И только красные огни по белому туману, только улыбка его зубастая за стеклом. Исчез.

Я жду три минуты. Ему сейчас преимущество. Он сейчас с грузом. Через два часа возле Интерлакен у меня еще одна встреча: отдать эту машину, получить свою.

В ту ночь меня могли видеть во Фрибурге и в Нешателе. Рассвет я встретил в Цюрихе. Главное сейчас – как можно больше контактов. Меня могли видеть в огромной библиотеке, в оружейном магазине, в пивной, на вокзале. Я разговаривал с мужчинами и женщинами. Я разыскивал фирму, которая реально существует, но мне совершенно не нужна. Я рылся в адресных книгах и искал людей, которые нам совсем неинтересны. Говорят, что лиса тоже так же путает свои следы.

Границу я пересек у Брегенца поздно вечером. Полицейского контроля почему-то не было. Но если бы и был контроль, разве позволено кому-то осматривать мою дипломатическую машину? Но если бы, применив силу и нарушив Венскую конвенцию 1815 года, они осмотрели мой багаж, могли бы они найти что-то? Нет. То, что интересно, то уже в Москве на Ходынке, в огромном здании, именуемом Аквариум. Пока я путаю следы, особый самолет с вооруженными дипломатическими курьерами уже давно привез десятки плотных зеленых опечатанных мешков, аккуратно уложенных в алюминиевые контейнеры.

Австрийские полицейские меня приветствуют, улыбаются. Документы? Пожалуйста. Осмотреть машину? Да ни в коем случае! Но у них и намерения такого нет. Толстый добродушный дядька с пистолетом на боку козыряет: проезжай.

Зачем им придираться к советскому дипломату, у которого такое простое доброе лицо. Разве он похож на лохматых террористов, фотографии которых вывешены у полицейского участка?

Я медленно проезжаю пограничный шлагбаум, салютуя им. Я вам не враг. Я почти друг. Мы провели массовую вербовку, но среди наших агентов ни одного гражданина Швейцарии, ни одного гражданина Австрии. Ваших мы вербуем в других местах. Против Австрии мои коллеги работают с территорий всех остальных стран мира. А мы никогда не злоупотребляем гостеприимством.

Я смотрю в зеркало, а на меня смотрит серое лицо, поросшее щетиной.

Глаза красные у этого человека в зеркале, ввалились. Он сильно устал.

– Спускайся вниз, попарь косточки. Побрейся. И к командиру – на львиную шкуру.

– Зачем?

– Не бойся, не на расправу.

В сауне трое моих друзей: 4-й, 2-й, 32-й.

– Здорово, братцы.

– Здравствуй, варяг!

Парятся они уже, видно, давно. Раскраснелись.

– Садись, Витя! – и ржут все. Знают, что я сидеть не могу после двух суток за рулем. Они сами не сидят. Лежат на животах.

– Хочешь, Витя, пивка?

– Еще бы…

Спину мне Колька березовым веником исхлестал и задницу тоже.

– Восстанавливается кровообращение?

– О-о-о… да.

– Вить, а Вить, да не спи ты, опасно это. Вить, лучше пивка попей.

В большом зале накрыт праздничный стол. Стульев нет. Кто сейчас сидеть будет? Все молчат. Улыбаются. Появляется Навигатор, за ним, как верный оруженосец, – первый шифровальщик.

– Деталей прошедшей операции я оглашать не буду. Не имею права. Но успеха добились все. Некоторые имеют по три вербовки. Несколько человек – по две вербовки. – Навигатор поворачивается к первому шифровальщику и говорит:

– Александр Иванович, зачитай личному составу шифровки в части, их касающейся.

«Командиру дипломатической резидентуры 173-В генерал-майору Голицыну. Восемь контейнеров дипломатической почты, направленной вами из Женевы, Берна и Парижа, получил. Первый анализ, проведенный 9-м Управлением службы информации, – позитивный. Это позволяет сделать предварительное заключение о надежности всех лиц, привлеченных к сотрудничеству. Начальник 1-го Управления ГРУ вице-адмирал Ефремов. Начальник 5-го направления 1-го Управления ГРУ генерал-майор артиллерии Ляшко».

Мы улыбаемся.

– Читай дальше.

Командир сам сияет.

«Проведенная вами операция – одна из наиболее успешных массовых вербовок последних месяцев. Поздравляю вас и весь личный состав резидентуры со значительными достижениями. Заместитель начальника Генерального штаба, начальник Второго главного управления генерал армии Ивашутин».

Пробки ударили залпом. Заиграл золотистый напиток, заискрился. Бутылки запотевшие. Ведерочки со льдом – серебряные. Как я устал! Как я хочу пить! Как я хочу спать.

По одному, по одному – к командиру.

И я подхожу.

– Товарищ генерал, поздравляю вас. Многое имеет Япония, многое имеет Америка, а мы с сегодняшнего дня имеем все.

Он улыбается.

– Не все, но выходы ко всему. Ты почему второго вербовать не стал?

– Не знаю, товарищ генерал, боялся испортить.

– Правильно сделал. Самое страшное в нашей работе: мнительность и излишнее увлечение. Одна вербовка это тоже очень много. Поздравляю.

– Спасибо, товарищ генерал.

– Александр Иванович…

– Я!

– Читай последнюю.

Первый шифровальщик вновь открывает свою папку:

«Генерал-майору Голицыну. Благодарю за службу. Начальник Генерального штаба генерал армии Куликов».

– Ура! – заорали мы.

Командир вновь серьезен. Он торжественно поднимает бокал…

Разбудил меня третий шифровальщик через четыре часа тридцать минут после того, как я коснулся подушки щекой. В комнате отдыха восемнадцать раскладушек. Некоторые уже свободны. На остальных еще спят мои товарищи, те, у которых сегодня вторая операция.

– Виктор Андреевич, я вас правильно разбудил? – шифровальщик смотрит в свой список.

Я смотрю на часы и киваю.

Завтрак подают в большом зале, еще хранящем запах шампанского. Есть не хочется. Голова кружится. Я заставляю себя выпить стакан холодного сока и съесть кусок бекона. А в дверях уже шифровальщик:

– Младший лидер ждет вас. Кофе он разрешает взять с собой.

У Младшего лидера глаза ошалевшие. Наверное, он так и не ложился спать.

– Жилет с деньгами подгони поточнее. Дверь в машине должна быть постоянно закрыта изнутри. В случае неприятностей требуй советского консула. За ночь твою машину вымыли, проверили, отрегулировали, заправили, сбросили лишний километраж. Маршрут движения и сигналы снятия с операции согласуешь в группе контроля. Все. Желаю удачи. Следующий!

Я вернулся через двое суток. Новый агент, который теперь уже именуется 173-В-41-706, привез на встречу полное техническое описание прибора RS-77. Он передал список официальных лиц, которые имеют контакт с его фирмой и которые могли бы быть завербованы позже. На каждого из них было составлено короткое дело с фотографией, адресом, а главное, с перечислением выявленных слабостей. Я заплатил ему 120000 долларов. Назначил новую встречу.

Данные, которые он собрал по собственной инициативе, будут оплачены в следующий раз.

Полученные документы экономили нам миллионы и годы.

Еще через восемь, дней я получил очередное воинское звание – майор Генерального штаба.

Мне почему-то грустно. Первый раз в такой день мне не радостно. Когда командир прочитал мне шифровку, я рявкнул: «Служу Советскому Союзу!» А сам подумал: со мной они, как с моим агентом обращаются. Он получает сотни тысяч, а там, наверху, экономят миллионы. Я добываю эти миллионы, а мне за это алюминиевую звездочку в награду. Да и ее я носить не имею права, спрятав свой мундир в шкаф с нафталином.

Мне грустно. Меня не радуют чины и ордена. Меня что-то мучает. Я не знаю – что. Главное скрыть свою тоску от чужого взгляда. Если в моих глазах погаснет оптимизм, то это заметят и примут меры. Не знаю какие, но примут. Мне это совсем ни к чему.

Я смотрю в генеральские глаза и улыбаюсь радостно и счастливо.

Глава X

Когда я сплю, я укрываюсь с головой, я укутываюсь в одеяло, как в шубу. Это старая армейская привычка. Это бессознательный рефлекс. Это попытка сохранить тепло до самого утра.

Я уже не сплю в холодных палатках, в мокрых землянках, в продрогшем осеннем лесу. Но привычка кутаться – на всю жизнь.

Последнее время одеяло меня стало пугать. Внезапно проснувшись ночью в кромешной темноте от жуткого страха, я спрашиваю себя: не в гробу ли проснулся. Я осторожно носом касаюсь мягкого теплого одеяла. На гроб не похоже. А может, я в полотнище закутан, а доски гроба чуть выше? Медленно я трогаю воздух. Нет, я пока не в гробу.