Чаша Герострата - Наталья Николаевна Александрова
— С какой чашей? — опять же машинально переспросила я. — Вы уже второй раз ее упоминаете…
— Не удивительно! — глаза Киры Яковлевны заблестели. — Эта чаша… это уникальный артефакт, ей нет равных, если хотя бы половина того, что о ней рассказывают, соответствует истине…
Она перевела дыхание, успокоилась и продолжила:
— Дело в том, деточка… чтобы тебе было понятно, придется начать от печки… ну или, скажем, от камина. Дело в том, что сейчас я работаю… то есть уже работала в частном музее «Темпоарт».
— Что-то я о нем слышала, но никогда не бывала! — призналась я. — Честно говоря, странное название!
— Более чем странное! — согласилась со мной Кира Яковлевна. — Придумал это название владелец музея, миллиардер, известный филантроп. Этот музей — его любимое детище, он вложил в него огромные деньги. И надо признать, создал хороший, современный музей.
Очень грамотно организованное выставочное пространство, вместе с тем все возможные удобства для посетителей. Большое кафе, игровая комната для детей, интерактивные экраны…
Правда, научная работа не на самом высоком уровне, — Кира Яковлевна чуть заметно поморщилась, — ну что же вы хотите, это же не Эрмитаж… я ведь, деточка, много лет работала в Эрмитаже, в отделе древнегреческого искусства, но потом у нас было большое сокращение, и я под него попала в силу возраста.
И затем меня пригласили в этот частный музей — учли опыт работы в Эрмитаже. Надо сказать, я была очень рада: мне всегда нравилась моя работа и платили лучше… что тоже немаловажно. Но потом, когда случилась эта история с чашей…
Да, похоже, бабулька села на своего конька и вошла в раж, теперь ее ничто не остановит. Я подумала о Митьке, который мается в ожидании, как бы не наломал он дров. Но, с другой стороны, прерывать Киру Яковлевну тоже нельзя, пускай поговорит о наболевшем.
К тому же мне самой стало любопытно: что это за чаша, о которой она бесконечно вспоминает.
И я снова ее об этом спросила:
— Все же, что это за чаша, о которой вы все время вспоминаете?
— Ах да… извини, я отвлеклась. Чаша… это уникальный древнегреческий артефакт, по поводу которого самые авторитетные ученые не могут прийти к согласию.
Профессор Абрикосов в своей статье утверждает, что эта чаша относится к микенской культуре, и датирует ее пятым или шестым веком до нашей эры, а академик Селиверстов с ним не согласен и относит ее к эфесской культуре и, соответственно, к более позднему периоду, ориентировочно к четвертому веку. Он связывает свою гипотезу с тем, что этот артефакт называют чашей Герострата…
— Это тот, который что-то поджег? — решила я продемонстрировать свою эрудицию.
Лучше бы я этого не делала!
Кира Яковлевна посмотрела на меня поверх очков и проговорила нравоучительно:
— Не что-то, деточка, а одно из семи чудес света — храм Артемиды Эфесской, храм многогрудой богини, поразительный и прекрасный шедевр древнегреческой архитектуры!
— Многогрудой? — переспросила я удивленно.
— Ну да. Богиня Артемида, покровительница города Эфеса, традиционно изображалась с множеством грудей, что символизировало плодородие. Но мы сейчас не об этом… Герострат прославился… если можно употребить применительно к нему это слово… тем, что сжег этот прекрасный храм, чтобы войти в историю. И ведь самое удивительное, что он добился своей цели. Его помнят до сих пор, хотя никто не пожелал бы и врагу такой славы!
— С Геростратом понятно, но при чем тут какая-то чаша?
— А вот при чем. Есть еще одна версия причины поступка Герострата: якобы он сжег храм не для того, чтобы войти в историю, а для того, чтобы завладеть этой самой чашей. Якобы эта чаша гораздо древнее самого эфесского храма и обладает удивительными, буквально фантастическими свойствами. Якобы любой напиток, налитый в эту чашу, превращается в эликсир бессмертия…
— Якобы, якобы, якобы… — передразнила я Киру Яковлевну. — На самом-то деле это все сказки… если бы чаша дарила бессмертие, мы бы об этом давно знали!
— Ну, не все так просто…
— Чего уж проще. Кто-нибудь выпил бы из чаши, за столько-то лет, и все стало бы ясно. Но бессмертных нет…
— И опять, не все так просто. В истории упоминаются случаи если не бессмертия, то удивительно долгой жизни. Граф Сен-Жермен жил как минимум триста лет, Джузеппе Калиостро тоже…
— Но это же шарлатаны? — Скажу сразу, сведения о графе Калиостро я почерпнула из старого фильма… как его… «Формула любви», мама его отчего-то любила, там еще песенка такая забавная.
— Возможно. А возможно, и нет. Во всяком случае, секрет чаши оберегался очень тщательно, и большую часть своей долгой истории она находилась в тайнике, в могиле некоего вельможи на территории современной Турции… из этого тайника чашу извлекли во время нелегальных раскопок, и только тогда она попала в поле зрения серьезных ученых…
— Ну, мы опять отклонились от темы. Какое отношение эта древняя чаша имеет к вашему увольнению с работы?
— Самое прямое. Миллиардер, владелец нашего музея, купил чашу Герострата на полуподпольном аукционе и поместил ее в свою личную коллекцию. Но, как всякому коллекционеру, ему хотелось показать свое сокровище всем прочим, и он передал чашу музею — временно, конечно. При этом были соблюдены все требования безопасности — в зале, где экспонировалась чаша, поставили самую современную охранную систему, построенную на принципе лазерной сетки… впрочем, я в этом совершенно ничего не понимаю, деточка, как и вы. Важно, что это очень надежная система.
— И тем не менее…
— И тем не менее, — вздохнула Кира Яковлевна, — тем не менее чашу украли.
— Как же это случилось?
— Как это случилось, до сих пор неясно. Могу только сказать, как это было обнаружено. С тех пор как чашу поместили в наш музей, к нам раз в несколько дней приезжал Ферапонтов.
Эту фамилию Кира Яковлевна произнесла с придыханием, как имя божества.
— Кто? — переспросила я.
— Ах, ну да, ты же далека от этого мира… Антон Антонович Ферапонтов — это выдающийся искусствовед, специалист по античности. Он тоже много лет работал в Эрмитаже, но потом наш миллиардер перекупил его, предложил очень хорошие условия, и с тех пор Антон Антонович курирует его личную коллекцию.
«Новое дело, — подумала я, тщательно следя за своим лицом, — теперь еще Ферапонтов какой-то в поле зрения появился. Он-то здесь каким боком? Если она будет всех своих коллег
