На гребнях волн - Вендела Вида
– Мария Фабиола, ты ведь завтра идешь в школу? – спрашивает мама. – Постирать твою форму?
– Разумеется, иду! – отвечает Мария Фабиола. – Думаю, нам обеим стоит пойти. Ведь Юлаби говорит: она хочет побыстрее вернуться к нормальной жизни. И, наверное, надо поскорее сказать всем в школе, что с ней все в порядке, чтобы они не беспокоились. Я слышала, о ней даже собирались отслужить молебен!
Мама смотрит на меня.
– Да, я хочу пойти, – говорю я.
– Ну, в полицию твой отец уже позвонил, – говорит мама. – А мистеру Мейкпису позвоню я завтра утром.
За ужином все молчат. Мария Фабиола часто, демонстративно и притворно зевает – готовится сразу после еды отойти ко сну.
– Как же мы устали! – восклицает она и сжимает мою коленку под столом. – Не возражаете, если мы не будем убирать со стола?
– Что ты, совсем не нужно, – отвечает мама.
Я понимаю, что Мария Фабиола уже очаровала моих родителей так же, как очаровывает всех своих подруг. Возможно, и мне не досталось только потому, что она рядом.
Евы сейчас нет, она гостит у какой-то подруги, так что Марию Фабиолу устраивают на ночь у нее в комнате, рядом с моей. Я заползаю в кровать, и глаза немедленно закрываются, словно веки налились свинцом. Между мною и лестницей комната Марии Фабиолы. Она стоит в дверях, словно тюремщик в ночнушке.
– Ладно, спи, – говорит она, – а завтра по дороге в школу согласуем наши версии. Потом в обеденный перерыв позвоню на Эй-Би-Си и скажу, что мы готовы прийти к ним вместе. Юлаби!
Но я уже отрубаюсь.
– Что? – с трудом спрашиваю я.
– Я так рада, что ты жива! – говорит она.
Не знаю, что сказать на это. Я уже почти сплю.
– Так и скажу на Эй-Би-Си, – говорит она, стоя надо мной во тьме. – «Я так рада, что ты жива!» Как тебе? По-моему, неплохо!
29
Проснувшись, обнаруживаю перед собой живот Марии Фабиолы. Она стоит надо мной и трясет за плечо.
– Наконец-то проснулась! Твои родители хотели дать тебе поспать, но нам пора в школу. Выходим через пятнадцать минут.
Я закрываю глаза.
– Нет, нет, не засыпай! Твоя мама поговорила с мистером Мейкписом. На утреннем собрании он всем объявит, что ты вернулась. А потом, на первой перемене, хочет поговорить с нами обеими. А потом приедет корреспондент из «Кроникл» и возьмет у нас интервью. Вставай, дорогая, нас ждут великие дела!
Я не верю своим ушам. И это – все та же Мария Фабиола?
– И что мы скажем? – спрашиваю я.
– Придумаем по дороге в школу, – отвечает она. – На «Кроникл» потренируемся, а окончательную версию изложим Эй-Би-Си. Надо будет позвонить продюсеру и сказать: они не поторопились, так пусть теперь не удивляются, что «Кроникл» перехватила у них сюжет! И пусть понервничают! Давай-ка одевайся быстрее! – и кладет на кровать мою форму.
Сев на кровати, я замечаю, что мама не только постирала форму Марии Фабиолы, но и погладила: от ее матроски и синей юбочки идет запах горячего утюга. Форменные гольфы мы обычно носим приспущенными, как носки, но теперь Мария Фабиола натянула их почти до колен и надела мои лоферы, которые я почти не ношу.
Повернувшись ко мне спиной, она открывает мой ящичек для мелочи и начинает там рыться.
– Только не говори, что хочешь в лоферы положить монетки! – говорю я.
– Одевайся давай, – откликается она. – Уже опаздываем.
Мы уже идем к дверям, когда нас окликает папа.
– Нет-нет, девочки, – говорит он, – я вас подвезу!
– Джо, с нами все будет хорошо! – говорит Мария Фабиола.
Она называет моих родителей по именам, Джо и Грета. И они почему-то с этим мирятся.
– Сами дойдем, – поддерживаю я.
– Ни в коем случае, – отвечает он. – Я вас отвезу. Садитесь.
Согласовывать версии в машине – не вариант. За рулем папа, на пассажирском сиденье мама, позади между нами Свея, да и дорога длится от силы минуты две. Мария Фабиола пытается написать мне записку, но почерк у нее кошмарный, а от тряски и вовсе ничего не разберешь. А выйдя из машины, мы немедленно оказываемся в гуще людей.
На утреннем собрании папа и мама сидят справа от меня, Мария Фабиола слева и держит меня за руку. На мистере Мейкписе сегодня красная «бабочка». Он объявляет, что все счастливы моему возвращению, и зал взрывается аплодисментами.
После собрания родители идут в кабинет директора поговорить с мистером Мейкписом и мисс Кейтениз. А мы гордо шествуем по школе: Мария Фабиола с одной стороны от меня, Джулия с другой, а сзади, словно фрейлина за королевой, вышагивает Фейт. Я потрясена тем, как радостно встречают меня бывшие подруги и одноклассницы: нескончаемые объятия, радостные записки и даже несколько помятых цветов, просунутых через решетку в мой шкафчик.
Первый урок после собрания – литература. Мистер Лондон объявляет, что сегодня мы начнем изучать «Одиссею» Гомера. Еще одна уловка, чтобы впечатлить родителей и директоров старших школ. Кто в нашем возрасте читает «Одиссею»? Но это изюминка школы «Спрэгг».
Мистер Лондон достает из коробки новый мелок и пишет на доске: «РОДНОЙ ДОМ» – крупным, размашистым почерком. Нас учат писать аккуратно, по линеечкам; но еще учат, что неразборчивый размашистый почерк – признак настоящего мужчины.
– Что такое для вас «родной дом»? – спрашивает он, сложив руки за спиной.
И смотрит на первый ряд.
– Еда? – первой откликается Туа, девочка, известная своей анорексией.
– Хорошо, – говорит мистер Лондон и записывает на доске «еда», а пониже добавляет «питание». – Что еще?
– Бесячие сестры! – хихикнув, отзывается Кей Ти.
Она считает себя ужас какой остроумной; увы, окружающие этого мнения не разделяют. И теперь она пожимает плечами и оглядывается вокруг, словно говоря: «А что, нет?» Остальные мрачно утыкаются взглядами в парты.
Мистер Лондон покорно записывает своим размашистым почерком и это. Потом дует на мелок.
– Мария Фабиола? – спрашивает он.
– Дом – это пристанище после долгого путешествия, – отвечает она.
Он сочувственно кивает, повторяет: «Пристанище» – и записывает это слово на доске, подчеркнув тремя линиями.
Я понимаю: скоро он спросит и меня. Сделает вид, что вспомнил обо мне в последнюю минуту, но на самом деле весь урок только этого и ждал, думал только о Марии Фабиоле и обо мне. О девочках, которые пропадали и нашлись.
– Юлаби?
– Салфетки, – отвечаю я.
– Ладно, – говорит он. –
