Ария смерти - Донна Леон
Слова Брунетти пришлись Флавии не по вкусу. Она встала и отошла от него подальше.
– Сколько еще людей должно пострадать, прежде чем ты признаешь правду? – спросил он, уже не пытаясь скрывать нарастающее раздражение. – Ты месяц в Венеции, и все это время этот тип следит за тобой. Наверняка ты успела пообщаться с кучей народа. Скольким из них надо попасть в беду, чтобы ты осознала, что происходит?
Комиссар шагнул в ее сторону. Флавия не позволила к ней приблизиться: отошла к окну, повернулась лицом к Брунетти и оперлась о подоконник. Какое-то время они простояли так, друг напротив друга, ожидая, кто первый пойдет на попятный. Тянулись минуты, но Брунетти продолжал хранить молчание.
– За сколько лет? – наконец спросила Флавия, отворачиваясь к окну.
– За два-три года, – сказал комиссар.
– Их было немного, – произнесла Флавия таким тоном, словно это было ее оплошностью.
Брунетти достал блокнот, открыл его наугад, извлек из кармана пиджака ручку. Флавия, которая все еще стояла к нему спиной, не видела этого.
– Франско Мингардо. Он – доктор в Милане. Я водила к нему дочку, когда у нее заболело горло. – Женщина сделала паузу, но Брунетти ничего не произнес. – Три года назад. Наш роман длился год. Потом Франско встретил другую женщину.
Брунетти записал имя и коротко – обстоятельства любовной связи. И стал ждать.
– Энтони Уоткинс, – продолжила Флавия. – Режиссер-постановщик, британец. Женат, двое детей. Мы были любовниками, пока в Ковент-Гардене шла Cosı́[74]. – И с ноткой затаенной обиды уточнила: – Я думала, это продлится дольше, но для него это, похоже, часть работы и все заканчивается вместе со спектаклями. – На случай, если Брунетти недопонял, или чтобы напомнить самой себе о том, какой она была дурой, Флавия добавила: – Он считает, что это его святое право – крутить роман с примадонной. – Ее тон заметно изменился. Брунетти посмотрел на Флавию и увидел, что она развернулась и теперь стоит к нему лицом. – Полагаю, если бы я пела партию Деспины, он бы и не глянул на меня.
Не дождавшись от Брунетти никакой реакции, она продолжила:
– Был еще один. Один, и все! Жерар Пио. Юрист. Мы познакомились за ужином, в Париже, где он и живет.
Брунетти кивнул.
– Больше никого? – спросил он.
– Нет, – сказала Флавия.
«Я сэкономил время синьорине Элеттре», – подумал комиссар и спросил:
– Знаешь ли ты, где сейчас эти трое? В данный момент?
– Франско женился, и у них недавно родился мальчик. Энтони в Нью-Йорке, ставит в Метрополитен-опера I puritani[75], – произнесла женщина и добавила: – И у него сейчас роман с моей подругой Эльвайрой. – Флавия немного помолчала. – Жерар приедет ко мне в Барселону.
Переспрашивать комиссару не хотелось, но он понимал, что ему придется это сделать.
– Больше никого? Я хотел сказать, кого-нибудь, с кем это было несерьезно.
– Такого у меня не бывает, – просто ответила Флавия, и Брунетти ей поверил.
– Как по-твоему, кто-нибудь из этих мужчин способен на такое?
Флавия решительно мотнула головой:
– Нет.
Словно противники, учуявшие краткий перерыв в бою, собеседники расселись по своим креслам. Какое-то время они старательно соблюдали тишину, пока Брунетти не решил, что пора подвести итог.
– Если не считать вещей, пропавших из гримерки в разных городах, телефонного звонка твоей подруге и цветов, случалось ли еще что-нибудь, что может быть связано с нашим делом?
Флавия отмела такую вероятность.
– Может, кто-то подходил поблагодарить тебя после спектакля и был особенно настойчив?
Она метнула в комиссара внимательный взгляд и снова покачала головой.
– Или, по твоему мнению, кто-то вел себя странно?
Флавия поставила локти на колени, обхватила подбородок руками и стала синхронно оттягивать кожу на щеках – от уголков губ и в сторону. Раз, другой, третий… Потом сложила ладони вместе, будто в молитве, и прижала указательные пальцы к губам. Коротко кивнула, по-прежнему не говоря ни слова. Потом кивнула еще несколько раз.
– Да. Был один случай.
– Рассказывай!
Женщина выпрямилась на сиденье.
– Это было в Лондоне. В тот вечер, когда впервые появились эти цветы.
Флавия посмотрела на Брунетти, потом опустила голову и снова прижала пальцы ко рту. Но поздно: она уже начала рассказывать.
– Это женщина. Думаю, француженка, но не уверена.
– На каком языке вы с ней разговаривали? – поинтересовался Брунетти.
Флавии понадобилось полминуты на то, чтобы вспомнить.
– По-итальянски. Но у нее был акцент. Такой обычно бывает у испанцев, но она могла быть и француженкой. Вела она себя, как француженка.
– Что это значит? – спросил комиссар.
– Испанцы – теплее, дружелюбнее. С первой фразы говорят тебе tи́[76], касаются твоей руки, сами того не замечая. Но эта женщина была не такой. Она держала дистанцию, обращалась ко мне на «вы», и ей явно было не по себе. Испанцы не такие напряженные и выглядят более счастливыми.
– Что она сказала? – задал вопрос Брунетти.
– Как обычно. Что ей очень понравилось, что она ходила на мои представления и раньше и мое пение доставило ей удовольствие.
– Но?.. – Этим полувопросом комиссар рассчитывал натолкнуть Флавию на воспоминания.
Женщина кивнула и, сама того не замечая, уткнулась носом в сложенные ладони.
– Она была сумасшедшей.
– Что? – переспросил Брунетти. – И ты только сейчас об этом говоришь?
– Мы с ней встречались всего один раз, два месяца назад. Потом я о ней забыла. – И Флавия неохотно добавила: – Или заставила себя забыть.
– Что такого она сделала? Чем навела тебя на эту мысль?
– Ничего. Вообще ничего! Она была очень вежливой и сдержанной, но за всем этим чувствовалась жуткая одержимость, желание… – Видя, что комиссар ее не понимает, Флавия продолжала: – Попытайся представить это, Гвидо! Они всегда чего-то хотят: дружбы, любви, признания или… бог знает чего еще. Мне это неизвестно.
Она протянула к нему руку.
– Это ужасно! Они хотят это получить, а ты ничего не хочешь давать, даже не знаешь, что именно им надо. Хотя, возможно, они и сами понятия об этом не имеют. Ненавижу это!
В голосе Флавии снова появились истерические нотки. Она стиснула руками колени и сильно нажала на них, будто желая оттолкнуть свои мысли.
– Как она выглядела? – спросил комиссар.
Флавия еще сильнее уперлась руками в колени.
– Не знаю, – ответила она после паузы.
– Как получилось, что эта женщина произвела на тебя такое сильное впечатление, но ты даже не запомнила, как она выглядит? – удивился Брунетти.
Флавия мотнула головой, потом еще раз, и еще.
– Ты представить себе не можешь, каково это, Гвидо. Когда эти люди окружают тебя и все чего-то хотят, пытаются рассказать о себе. Им кажется, что они говорят тебе, как понравилось им твое пение, а на самом деле желают, чтобы ты их запомнил. Или проникся к ним симпатией.
Она посмотрела на комиссара, напряженно вспоминая.
– Кажется, на ней была шляпа. У нее худощавое телосложение… Лицо чистое, без макияжа.
Флавия закрыла глаза, и Брунетти подумал, что мысленно она сейчас в том театре в тот вечер. Спектакль окончен, и
