Бен Элтон - Смерть за стеклом
Инспектор заметил, как задрожала в ее руке сигарета. Струйка дыма поднималась зигзагами, будто кромка крупнозубой пилы.
– Почему вы представляете черные ящики?
– Испытываю себя. Пытаюсь понять, что произойдет, если я окажусь внутри.
– И вот, оказавшись в таком черном ящике, решили проверить твердость духа?
– Совершенно верно.
– Выдержали тест?
– Не уверена. Я абсолютно не помню, что случилось в парилке. Словно вырубилась, а в голове крутилось совсем постороннее.
Как ни давил Колридж, больше он ничего из Сэлли не выжал.
– Клянусь, я ничего не скрываю! – уверяла она. – Келли мне нравилась. Если бы я что-то знала, обязательно бы рассказала. Но ничего не помню. Такое ощущение, что меня там вовсе не было.
– Хорошо, на сегодня это все, – сдался инспектор.
Уже у двери Сэлли обернулась.
– Хочу предупредить: что бы ни говорила Мун, все это ложь. Ясно? Ей правду не втемяшишь в голову даже ножом, – и вышла из комнаты.
– Полагаете, Сэлли наводит нас на след Мун? – спросил сержант.
– Понятия не имею, – пожал плечами Колридж.
Дэвид и Хэмиш показались ему людьми довольно скользкими. Они говорили примерно то же, что Гарри, Джейсон и Мун, но с опаской и с меньшей откровенностью.
– Совершенно не представляю, где Келли сидела в парилке, – заявил Хэмиш. – Я ласкал кого-то из девушек, но не могу сказать, кого именно.
Что-то в его манере неприятно поразило инспектора. После допроса он поделился своими соображениями с Хупером, и тот его поддержал. Обоим столько раз приходилось допрашивать лгунов, что они научились различать косвенные признаки. У тела был своеобразный язык, в данном случае – характерные оборонительные позы: скрещенные руки, вздернутые плечи и наклон на стуле вперед, словно человек ждал нападения с любой стороны. Хэмиш, судя по всему, лгал. Но какая это ложь – существенная или незначительная, – они определить не могли.
– Здесь сказано, что вы врач, – прочитал Колридж.
– Так оно и есть, – ответил Хэмиш.
– Я полагал, что медик должен быть сообразительнее. В конце концов, в доме всего четыре женщины. Вы знакомы с ними в течение месяца. Вы серьезно утверждаете, что развлекались с одной из них, но понятия не имеете с кем?
– Я был пьян.
– Гм… – процедил инспектор после долгой паузы. – Вот вам и врачи с их чуткими руками.
В Дэвиде он без всяких шпаргалок «Любопытного Тома» признал актера. Его выражение горя казалось удивительно манерным, что, однако, вовсе не означало, будто Дэвид не горевал о Келли, но он сознательно любовался проявлением своего чувства. Прежде чем что-нибудь сказать, выдерживал паузы, подолгу не отводил мужественных, искренних глаз – слишком уж мужественных и слишком уж искренних – и за время допроса выкурил несколько сигарет, но поскольку ни разу не затянулся, Колридж решил, что его курево – сплошная показуха. Дэвид зажимал сигарету между большим и указательным пальцами горящим концом к ладони – не слишком удобный способ, зато красноречиво свидетельствующий о переживаниях курильщика. А когда Дэвид не глядел честно инспектору в глаза, он пристально рассматривал свою руку с сигаретой.
– Мне нравилась Келли, – заявил он. – Мы с ней дружили. Открытая, свободная душа. Жаль, не познакомились ближе. Однако в парилке я с ней не общался. В этом смысле, мой тип – скорее Дервла, чем Келли. Но я так напился, что вообще никем не интересовался.
Все выглядело туманным и очень запутанным. Колридж мысленно костерил напуганных, сбитых с толку юнцов. По крайней мере шестерых из них. К убийце он невольно испытывал уважение: шесть человек сидели в замкнутом пространстве, преступник ушел, вернулся, а они так перепились и распоясались, что никто ничего не заметил.
Только Дервла, которую он допрашивал последней, сохранила более ясные воспоминания. Эта девушка ему сразу понравилась. Она была уравновешеннее и образованнее остальных и в то же время производила впечатление человека откровенного и открытого. Колридж не мог взять в толк, что нашло на симпатичную, умную девушку и привело в этот абсолютно идиотский проект. Непонятно. Но он вообще понимал все меньше и меньше.
Как бы то ни было, Дервла единственная сохранила способность что-либо соображать. Она вспомнила, как кто-то из девушек в сильном возбуждении торопливо выбрался наружу. Должно быть, сама Дервла сидела неподалеку от клапана, потому что почувствовала сквозняк. Она не сомневалась, что это была Келли.
– Я ощутила, как по ногам скользнули груди – большие, но меньше, чем у Сэлли, – сказала она и покраснела, представив, какую сцену вообразили допрашивавшие ее полицейские.
– Заметили что-нибудь еще? – спросил Колридж.
– Да, она дрожала от волнения. Ее напряжение граничило с паникой.
– Девушка была чем-нибудь расстроена?
– Я пытаюсь вспомнить, о чем подумала в тот момент. Кажется, именно об этом – что она была расстроена.
– Но не знаете чем?
– В парилке происходило много странного, инспектор. Такого, о чем неудобно вспоминать утром, тем более рассказывать офицеру полиции.
– Странного? – переспросил Колридж. – Уточните, пожалуйста.
– Не понимаю, каким образом это может помочь вашей работе.
– Мы расследуем дело об убийстве, мисс. Так что предоставьте нам самим судить, что нам может помочь, а что нет.
– Ну хорошо. Что чувствовала Келли, когда удирала из парилки, я не знаю. Но до этого она изрядно съехала с катушек. Мы все там здорово сбрендили, до сих пор отойти не можем. Я сама чуть не наглупила с Джейсоном. Думаю, что это был все-таки он. По крайней мере, надеюсь. – Дервла опустила глаза на вращающиеся бобинки кассетника и покраснела.
– Продолжайте, – попросил Колридж.
– После того как Келли перелезла через меня, мы с Джазом возобновили… э-э-э… возню.
Инспектор заметил, как усмехнулся Хупер выбору слова и сверкнул на него глазами. Человека убили – что же тут забавного?
– Уверяю вас, больше ничего не было, – пробормотала Дервла. – Вскоре мы услышали шум, и Джейсон вышел посмотреть, в чем дело. А я сразу пришла в себя и, если честно, испытала облегчение от того, что игра прервалась, поняла, что меня занесло. А затем очень обрадовалась, что нашлась причина прекратить эту дурацкую тусовку. – Девушка запнулась, сообразив, как ужасно звучали ее слова. – То есть потом я испытала совсем иные чувства, когда узнала, что на самом деле случилось.
– Конечно, конечно. А теперь скажите, у вас имеются соображения, что могло так расстроить Келли?
– Не знаю. Наверное, кто-то решил, что ему с ней обломится, ну… вы понимаете, что я хочу сказать. Я всегда считала, что Келли только притворяется бывалой, а в глубине души, как выражается моя мама, «славная девчушка». И уверена, что в парилке она бы ничего такого не допустила.
– В самом деле?
– Да. Как-то вечером Хэмиш повел ее в Камеру соития, но, судя по всему, ничего не добился. Только не подумайте, что я наговариваю на Хэмиша.
– Вы не заметили, чтобы кто-то вылезал вслед за ней из клапана?
– Нет.
– Но до этого признали, что сидели недалеко от входа, и продолжаете утверждать, что ничего не видели?
– Ничего. Я уже сказала, что была увлечена. Совсем закружилась голова.
Позже Колридж обдумывал употребление слов: «возня», «увлечена», «закружилась голова», словно речь шла о невинном флирте на сельском празднике с танцами, а не об оргии.
Допрос закончился. Дервла вернулась в комнату совещаний. А Колридж и Хупер еще некоторое время обсуждали ее показания.
– Очень странно, что она не видела второго человека, – проговорил сержант.
– Да, – согласился старший инспектор. – Если только…
– Если только не она сама вышла следом за Келли, – закончил за него Хупер.
Один победитель
День двадцать восьмой
7.30 вечера
Дверь за Дэвидом закрылась. Он взял с оранжевого дивана гитару и принялся наигрывать печальную песню. Дэвид был последним. Они все возвратились в дом.
Ни у кого не зародилось мысли отказаться продолжать игру. Рано утром, после убийства, когда семь разных полицейских машин увозили их в участок, каждый понял, какой они возбуждают у людей интерес. Труп едва остыл, а весь мир уже рвался к их дверям.
Через восемь часов, когда они вернулись из участка, где им не предъявили никакого обвинения, у дома толпились больше тысячи репортеров.
Целая тысяча! Последний визит Президента Соединенных Штатов в Великобританию собрал не более двухсот пятидесяти.
Как только «Любопытный Том» объявил, что семь оставшихся участников намерены продолжать игру, зрители обезумели от азарта. Потому что эти семь превратились из игроков, как их официально продолжала называть Джеральдина, в подозреваемых, за которыми охотилась полиция. Всех семерых подозревали в совершении убийства.
