Фридрих Незнанский - Сибирский спрут
Он махом опрокинул в себя водку и немедленно налил еще. Чуть помедлил, пожевал беломорину (еще одно многолетнее пристрастие старого вора) и выпил вторую порцию.
Благотворное тепло растеклось по телу. Мозги пришли в привычное состояние и стали функционировать как надо – трезво и логично. Зато желудок отозвался тупой болью – Сева страдал застарелой язвой.
«Вот если бы сбавить мне годков двадцать, то не задумываясь пошел бы на это… А так… Нет, риск один. Уж лучше сидеть, на чем сижу, и не рыпаться. Вот умру, пусть все мое кому хошь переходит. Хоть и Расторгуевым».
Сева хряпнул еще стопарь, и мысли его приобрели чуть более бесшабашный характер: «А если Киреева подключить? Он человек военный, смелый, ловкий. Молодой. С ним, может, план этого Андрея и прокатит».
Открылась дверь, и в комнату вошел один из охранников:
– Тут Косой вернулся…
Сева оживился:
– Давай зови его скорей, не тяни.
Через минуту в комнату зашел щупленький человек в свитере и джинсах. На вид он был примерно ровесником самого Севы. Самой примечательной деталью его лица были очки с ужасающе толстыми стеклами, которые только подчеркивали его сильное косоглазие. Однако этот серьезный дефект не мешал Косому слыть лучшим стрелком Севы Маленького. Старый вор посылал его на самые ответственные задания.
– Здоров, Косой. Ну как успехи? – нервно заерзал на стуле Сева. Видно было, что он ждет от Косого каких-то очень важных новостей.
– Все тип-топ, – как-то не очень уверенно ответил тот.
Сева внимательно посмотрел в его огромные зрачки и недоверчиво покачал головой:
– Ну рассказывай. Сделал, что тебе поручено было?
– Сделал, – ответил Косой, стараясь избегать взгляда Севы.
– Та давай глаза-то не прячь! – сердито пробормотал Сева. – Говори, как дело было? Завалил?
Косой кивнул:
– Завалил. Только не сразу.
Сева нахмурился:
– Как это?
– Так. Старею, Сева. Вот очки совсем слабые стали, нужно менять. В темноте почти не вижу. А ты помнишь, как раньше? Ведь почище кота видел… Эх, времена были…
– Ты давай зубы-то не заговаривай. Дело говори. Рассказывай.
– Ну короче, – начал Косой, – следил я за чувихой везде, где только можно. А она, вишь, в прокуратуре была!
– Ц-ц-ц, – поцокал языком Сева, – гляди, куда добралась, стерва.
– Ну вот. Потом поехала на метро, дошла до какого-то двора и стала там караулить. Полдня ждала, только пару раз ходила чаю попить в кафе по соседству. Я уж думал, все, не выдержу. Замерзну. Ты же знаешь, Сева, у меня ревматизм.
– Сильный мороз при ревматизме полезен, – отрезал Сева, – рассказывай дальше.
– В общем, все делал, как ты велел – дождался. Приехал какой-то хмырь на машине. Чувиха – к нему. Я на изготовку, жму на курок, а клиентша не падает. Все в глазах поехало, то ли от голода, то ли от мороза. Стреляю еще. Тот же эффект. А они заволновались. Думаю, сматываться надо. Сажусь в тачку и уезжаю. А они подумали, будто преследую я их. И ну наутек.
– Дальше, дальше, – торопил Сева.
– А что дальше? Через несколько часов приехал, оглядел окрестности, гляжу, машина хмыря этого со стороны улицы стоит. Ну я, по нашему обычаю, бомбочку под сиденье приладил.
Сева недовольно покачал головой:
– Эх, Косой, я же говорил – без шума.
– Но ты и просил наверняка, – возразил Косой, – а что может быть вернее бомбы?
– И дальше что?
– На следующий день рано утром взорвалось.
– Точно?! – грозно спросил Сева.
– Да точно, точно. Сам видел, из машины наблюдал. Так рвануло, что аж стекла вокруг повылетали.
– Ясно, – задумчиво произнес Сева. – Хоть и не совсем, но молодец. Значит, чувиха точно на том свете.
– И чувиха, и хмырь этот заодно, – радостно поддакнул Косой, – не извольте волноваться.
– Хорошо. Можешь идти. Завтра рассчитаемся.
Когда Косой ушел, Сева несколько минут смотрел на догорающий огонек беломорины, а потом сказал вслух:
– Нет. Никакой партизанщины. Пусть все будет так, как есть.
В эту ночь, впрочем, как и во все предыдущие, Севе Маленькому не спалось. Его мучила давнишняя, приобретенная еще тридцать пять лет назад в лагере строгого режима, расположенного в сырых мордовских лесах, язва желудка. В последние годы он пережил несколько операций, да все без толку – старый желудок, видавший всякое, отказывался заживать – на месте рубца вскоре снова образовывалась рана. Возможно, Сева уже давным-давно бы забыл и холодные сырые бараки, и душные шахты, где по колено в грязной воде, оборванные и чумазые зеки, еле ворочающие отбойными молотками, долбили стены, добывая каменный уголь для страны.
Сам Сева, конечно, никогда в жизни не прикасался к отбойному молотку. Он был вором, а вору ни при каких обстоятельствах работать не полагалось. Но зона, где сидел Сева, была «красной», то есть порядки были особенно строгими. Администрация лагеря следила за тем, чтобы все без исключения заключенные ежедневно спускались в забой. Так что зекам, и Севе в том числе, приходилось целыми днями сидеть на кусках шпал в сырости и холоде, резаться в буру и секу со своими «коллегами». Кормили в лагере из рук вон плохо. Там-то Сева и заработал свою язву.
Стенные часы пробили два раза. Боль в желудке не утихала, несмотря на большие дозы альмагеля и других лекарств. Промучившись еще с полчаса, Сева встал с постели, включил маленькую лампу, стоявшую на тумбочке, и, вытащив из пачки папиросу, неторопливо закурил. Конечно, врачи строго-настрого запрещали ему курить. Но когда тебе под семьдесят, стоит ли обращать внимание на советы врачей?
Дом Севы Маленького находился в лучшем районе Сибирска – на склоне названной в честь основателя города Кураковской горки. Здесь издавна селилась местная элита, к которой, безусловно, себя причислял и Сева.
Боль слегка поутихла, и Сева встал с постели. Подумав, потушил лампу и подошел к окну.
Город спал. Освещенной оставалась только широкая улица Ленина, которую, видно, по недосмотру еще не успели переименовать. Редко-редко по ней проезжала машина, рассекая светом своих фар морозный воздух.
Внизу во дворе, вдоль высокой глухой стены, окружавшей трехэтажный дом Севы, то и дело пробегали огромные сторожевые псы. Целый день спавшие на псарне, ротвейлеры по ночам устраивали игры, порой переходящие в настоящие схватки. Тогда выходил кто-нибудь из охраны и утихомиривал разыгравшихся животных, чтобы те, не дай бог, не разбудили хозяина. Впрочем, в последнее время Сева чаще всего по ночам бодрствовал. И виной тому была не только застарелая язва. Старый вор стал замечать за собой неприятную вещь – с наступлением темноты его охватывал странный необъяснимый страх. И хотя дом Севы больше напоминал укрепленную крепость, беспокойство ни на миг не покидало его до тех пор, пока не вставало солнце.
Сева глубоко затянулся и на секунду увидел в оконном стекле свое отражение, освещенное красным огоньком папиросы. Это было лицо старика, прожившего нелегкую жизнь и уставшего от нее. Ввалившиеся щеки, впалые глаза, густая сеть морщин…
Если честно, Севе давно хотелось на покой. Завязать, заняться чем-нибудь мирным, да хоть огород окапывать. Или пасеку завести. Криминальные дела надоели Севе, и, если бы не масса людей, которые напрямую зависели от него, он давно бы отошел от дел. Но это было совершенно невозможно.
Сева докурил папиросу и раздавил окурок в пепельнице. Пожалуй, за всю долгую жизнь ему никогда не было так трудно. Бандиты долго не живут – таковы издержки их профессии. Поэтому за счет естественного отбора все время происходит ротация – молодые занимают место старших, чтобы скоро и их сменили. Но Сева дожил до весьма преклонного для вора в законе возраста. И теперь он не совсем понимал, что ему делать дальше, – до самой смерти руководить своей мафией ему не хотелось, да и сил прежних не осталось, а уйти он не мог – окружение бы не позволило. Все, и прежде всего сам Сева, прекрасно понимали, что после того, как он уйдет, начнется бой за право занять его место. И бой этот будет не на жизнь, а на смерть. Поэтому его ближайшее окружение сделает все, чтобы сохранить Севу как можно дольше. Это было выгодно всем, кроме самого Севы.
Боль в желудке усилилась. Сева взял с вазы на столе банан, очистил и съел. Желудку, судя по всему, это понравилось, и он ответил небольшой передышкой.
Часы пробили один раз. Половина третьего. Сева зевнул, сел на кровать и уже было собирался лечь, когда раздалось мелодичное треньканье телефона.
– Кому это не спится ночь-полночь? – сам себе пробормотал Сева и взял со стола трубку сотового телефона. – Слушаю!
– Сева, извини, что разбудил. Это Киреев беспокоит.
– Да, слушаю. – Сева знал, что просто так среди ночи Киреев звонить не станет. Значит, есть новости.
В принципе Сева ждал одного известия от Киреева, но ближе к утру.
– Сева, есть две новости. Одна хорошая, а другая не очень. Плохая, одним словом. С какой начинать?
