Мария Элизабет Штрауб - В ловушке
Трубные сирены полицейского эскорта напомнили ему, что он собирался оставить заявление об исчезновении Роберта. Весь транспорт на улице замер, зато пешеходы шли как ни в чем не бывало, не обращая никакого внимания на колонну светло-зеленых автомобилей, с пронзительным воем мчавшихся мимо. Только молодая женщина с маленьким ребенком остановилась рядом с Йоном; протянув руку, малыш смотрел с раскрытым ртом вслед машинам и воскликнул «Polente» [23]. Йон невольно засмеялся, он много лет не слышал этого словечка, кажется с самого детства. Он спросил у женщины, где тут ближайшее отделение полиции. Она посоветовала ему пройти на Тропловицштрассе.
Там пришлось подождать. Две туристки из Англии, юные девушки с рюкзачками, заявили о пропаже всех наличных денег; одна непрерывно рыдала. Обе ни слова не знали по-немецки. Кражу они обнаружили в метро. Дежурный сотрудник, молодой, с угревыми шрамами на лице и шее, мучил девчонок, Йона и себя самого добрых двадцать минут из-за своего далекого от совершенства английского. Йон чуть не вызвался на роль переводчика, но сообразил, что с его стороны разумней не высовываться и не демонстрировать полицейскому свое интеллектуальное превосходство.
Наконец, когда девчонки отправились в английское консульство на Харвестехудер-Вег, Йон смог изложить свою проблему. Он постарался сделать это как можно более кратко и по-деловому, но вместе с тем достаточно эмоционально. Рассказал о последнем визите Роберта четвертого апреля, о своих бесконечных попытках отыскать своего друга, о телефонных разговорах с фрау Эсром и, наконец, о том, что сегодня заезжал на его квартиру.
Молодой человек заполнил формуляр. Как и Землеройка месяц с лишним назад, он был левшой и водил рукой так раздражающе-судорожно, что Йон еле удержался от комментариев.
– Значит, никаких признаков преступления? Типа кражи со взломом?
– Не похоже. – Йон пожал плечами. – Квартира в образцовом порядке. Машина стоит у входной двери. Но почтовый ящик набит до отказа. И автоответчик тоже. Разумеется, Роберт мог просто куда-нибудь уехать, чисто теоретически такое возможно, но прошло уже четыре недели… У меня появились опасения.
– Вероятность суицида существует? – Парень бросил взгляд на стенные часы; он явно томился в ожидании конца дежурства.
Йон старательно наморщил лоб и мысленно сосчитал до трех. Такой разговор, почти дословно, он уже вел однажды, когда звонил в управление полиции более четырех недель назад в присутствии Юлии.
– Я не могу себе этого представить, – ответил он и отмерил очередную паузу. – Пожалуй, в последнее время он находился в некоторой депрессии, я замечал это… Причин не знаю, их может быть тысяча, в чужую душу ведь не залезешь… Но тем не менее. Я считаю суицид невероятным.
Молодой полицейский попытался успокоить Йона. Он явно не впервые сталкивался с подобной ситуацией. Безучастным голосом, то и дело скашивая глаза на часы, он бубнил свои аргументы. Йон знал их наперечет. Свободный человек… делает… допускает… коль скоро налицо нет преступных намерений… et cetera… et cetera [24]… Йон вежливо выслушал его, подписал свое заявление и чуть не забыл задать последний вопрос:
– Что же дальше?
– Мы берем дело под свой контроль. Если появятся какие-либо данные, мы, разумеется, поставим вас в известность.
Сплошные перлы из языка чиновников! Йон поблагодарил полицейского и мысленно вычеркнул из своего списка пункт «полиция».
Вернувшись на Манштейнштрассе, он улегся на постель с мобильным телефоном в руке и позвонил Юлии.
Она ответила сразу:
– Я уже звонила тебе пару раз. Где ты пропадал так долго? Бегал?
– Увы, не получилось, – вздохнул он. – Пришлось наведаться на почту, в банк и так далее. Пришло свидетельство о праве наследования. Я уже все уладил. Как у тебя дела?
– Погибаю под грудой альбомов и толстых фолиантов, – ответила она. – «Ренессанс на Везере», «Здания из песчаника», «Крысолов»… Ну что тебе объяснять?
– Родительское собрание, понятно. И все-таки, может, найдешь сегодня вечером часок для меня?
– Боюсь, что нет.
– А если без «боюсь»?
– Мы можем ненадолго встретиться у индуса, тут, у меня за углом. Но только на час, не больше. Я в самом деле хочу получше подготовиться к завтрашнему дню. Такие серьезные доклады я, в отличие от тебя, не могу делать без основательной подготовки.
– Ты меня с кем-то путаешь, – засмеялся Йон.
– Не скромничай, всей гимназии известно, какой ты блестящий оратор. Ты всегда ухитряешься попасть в самую точку. А я, если начинаю, то уже через три минуты запутываюсь.
Он взглянул на коллаж из петрушки:
– Между прочим, твоя картина уже поблекла. Удивительно, насколько быстро.
– Потому что я оставила там воздух, – пояснила Юлия. – Где же ты ее повесил?
– В спальне. Надо бы тебе посмотреть.
– Как-нибудь потом. Ну что, в восемь у индуса?
– В восемь. Целую.
– И я тебя, – сказала она.
Она опоздала на четверть часа, но зато задержалась на лишних полчаса. Йон с интересом узнал, сколько материала про Крысолова из Гамельна она разыскала. Оказывается, существует даже такой мюзикл; из Интернета она скачала песню Крысолова из этого мюзикла и напела ее Йону.
– Голос прекрасный, текст убогий, – сказал Йон.
– Думаю, что Брехт написал бы не лучше, – возразила она. – Помнишь стихотворение? «С малышами пустился он в путь, / Чтоб место для них на земле подыскать / Поприличней какое-нибудь» [25]. Это его вечное морализаторство! – Она поморщилась. – Знаешь, на сколько языков переведена легенда? На тридцать с лишним, можешь себе представить? По-итальянски она называется «Pifferaio Magico» [26], симпатично, правда? Оказывается, легенду о Крысолове знают больше миллиарда людей на земле.
– То есть каждый шестой, – сказал Йон.
Она засмеялась:
– Я знала, что у тебя со счетом все в порядке. Да, кстати, сегодняшний счет оплачиваю я.
Среди ночи Йон проснулся от необычного шума. Вероятно, кто-то из запоздалых жильцов хлопнул входной дверью. Йону как раз снилась Юлия; сон был чудесный, он нес облегчение, но подробности сразу же потускнели и не желали восстанавливаться в памяти. Во всяком случае, Юлия почему-то была в пестром костюме, как арлекин. Или, вдруг подумал он, как Крысолов из Гамельна. По словам Юлии, его необычайно пестрая и красочная одежда упоминается в легенде, а также во всех инструкциях по обработке тканей. Йон встал, прошел на кухню и выпил стакан воды.
К светлому кафелю над краном прилип кусочек пепла, Йон стер его. И тут же вспомнил: ему приснилось, что он снова в полицейском участке на Тропловицштрассе. Сидит на месте полицейского, заполняет обширную анкету и отвечает на вопросы, которых не понимает и даже не в состоянии прочесть. Тут открывается дверь, стеклянная, до пола, какая была в их авиньонском отеле, и входит Юлия, в пестром костюме. За ней он видит лес. Она шарит в заднем кармане костюма, достает браслет и отдает ему. Со словами: «Навсегда. Toujours».
33
На следующий день, в десятом «а» Йон еще раз повторил в конце урока Ablativus absolutus [27]; на следующей неделе он намеревался дать тест по грамматике. Без предупреждения. Он написал на доске фразу «me victo tibi pax non erit» и повернулся к классу. Его взгляд упал на Луку делла Мура. Парень подпирал щеку кулаком. Длинные, до плеч, волосы падали на лицо, глаза за ними были, скорее всего, закрыты. Йон уже давно подозревал, что прическа его ученика служит чисто утилитарным школьным целям – помогает незаметно для учителей дремать на уроках. Рядом с ним Тимо Фосс листал под столом какую-то книгу, можно было не сомневаться, что она не имела отношения к латыни.
– Лука, пожалуйста, переведи нам это предложение.
Тимо даже не оторвал глаз от книги. Лука лениво поднял голову, подавил зевок и нарочито медленно отодвинул с глаз занавеску из волос.
– Bona nox [28], – сказал Йон. – Тимо? Будь так любезен!
Тимо наконец-то соизволил взглянуть на доску. Он откинулся назад, положил на стол свои крупные руки и, вытянув перед собой ноги, уставился на доску с такой брезгливой миной, словно к ней прилипла какая-то гадость. К нему повернулась Нора Шиндлер и что-то прошипела. Нора, воплощенная простота и ограниченность, принадлежала к числу тех, кто упорно учит слова, регулярно делает домашние задания и благодаря этому неизменно держится в «хорошистах».
– Спасибо, Нора, – сказал Йон, прежде чем Тимо успел повторить ее перевод. – Мы все слышали. Итак, что нам бросается тут в глаза? Верно. Элегантность и лаконизм латыни в отличие от нашего многословного немецкого перевода. Даже Тимо и Лука могут оценить эту элегантность.
Янина Петерсен хихикнула.
– «Если я буду побежден, ты не получишь мира», – сказал Йон. – Или так: «Если ты меня победишь». В немецком мы вынуждены прибегать к условному придаточному предложению, тогда как латынь обходится всего двумя словами – местоимением и причастием: «Me victo».
