Андрей Воронин - Однажды преступив закон (Инкассатор)
- Да ясно, ясно, - проворчал Юрий. - Не надо так кипятиться. Просто я не люблю, когда меня за мальчика держат. Фляга ваша с вами? Дайте хлебнуть, если не жалко.
Самойлов полез за пазуху, вынул оттуда посеребренную плоскую фляжку и протянул ее Юрию. Лежа на откинутом сиденье, Юрий медленно отвинтил колпачок, положил теплое горлышко на нижние зубы и сделал неторопливый длинный глоток. Коньяк прошел как по маслу, и он с удовольствием отхлебнул еще.
- Поаккуратнее там, - забеспокоился Самойлов. - Ишь, присосался, как клоп! Оставь хоть пару глотков!
- Оставлю, - пообещал Юрий, снова опрокидывая флягу.
Самойлов указательным пальцем втолкнул кассету в приемную щель магнитолы, отобрал у Юрия флягу и сделал богатырский глоток. Просторный салон наполнился чистыми, как горный хрусталь, звуками штраусовского вальса "Голубой Дунай".
Огромный черный лимузин, сверкая фарами, мчался сквозь озаренную мутным неоновым сиянием ночь, а внутри него, пронизывая каждую клеточку тела, звучала музыка.
Глава 15
Коньяк у Самойлова оказался на высоте. Юрий махнул на все рукой и решил плыть по воле волн. В конце концов, Самойлов второй раз вытащил его из-за решетки вовсе не для того, чтобы завезти в какой-нибудь темный угол и придушить голыми руками или пристукнуть гаечным ключом... Конечно, уличать лауреата и кавалера в неумелой лжи не стоило, но Юрию было глубоко наплевать на уязвленное самолюбие литератора. Кстати, тот, похоже, не очень-то и обиделся. Знаменитая прабабка Юрия говорила про таких, как Самойлов: "Плюнь дураку в глаза скажет: божья роса".
Вспоминая прабабку, Юрий неторопливо потягивал коньяк, следя слипающимися глазами за убаюкивающе-монотонным мельканием проносившихся мимо фонарей. Как-то незаметно для себя самого он осушил фляжку до дна. Угрызения совести были сметены и отброшены в сторону тем простым фактом, что он все равно испортил дело своим необдуманным набегом на Казанский вокзал, и теперь нужно было начинать с нуля. "Если вообще стоит начинать, - подумал Юрий, в последний раз встряхивая пустую фляжку и ловя языком скатившуюся из горлышка одинокую янтарную каплю. - Какого черта мне спокойно не живется? Опять влез в историю, из которой неизвестно, как вылезти. Валиева убили... Да разве его одного? За всех ведь не отомстишь. И кто я такой, чтобы вершить суд и расправу? Нет, к черту, так я ничего не придумаю. Завтра. Завтра, на свежую голову, после кружечки пивка, после душа и бритья, после плотного завтрака на серебре и фарфоре... А сегодня я беру тайм-аут. Хватит с меня на сегодня сложностей. Я спать хочу, черт бы вас всех побрал".
И он действительно уснул под бесконечные звуки вальса, уронив на колени пустую фляжку, с незакуренной сигаретой в углу рта. Самойлов покосился на него, хмыкнул и немного убавил громкость стереосистемы.
Было уже три часа ночи, когда длинный приземистый "ЗиЛ", прошуршав покрышками по мокрому асфальту, остановился перед подъездом заново отделанного четырехэтажного дома с полукруглыми эркерами и высокой крышей, покрытой зеленой металлочерепицей. Заглушив двигатель, Самойлов посмотрел на часы и озадаченно поковырял в ухе оттопыренным мизинцем. Время было самое что ни на есть глухое. Конечно, хозяин он, и перечить ему никто не станет, но дразнить гусей все-таки, пожалуй, не стоило. Ввались он в три часа ночи один, и то, пожалуй, было бы не совсем удобно, а тут еще с этим пьяным амбалом, у которого разбита морда и вся куртка в крови...
Он задрал голову и отыскал четыре окна наверху, под самой крышей. Окна были темными. "Спит, - подумал Самойлов с внезапным раздражением, хотя в том, что кто-то спал в три часа ночи, по идее, не было ничего странного. Нажралась моего коньяка.., совсем как этот.., и дрыхнет без задних ног. А я тут сиди и думай: разбудить мне ее или не разбудить?
И это за мои же деньги!.."
- Эй, - окликнул он Филатова и толкнул его в плечо, - вставай, приехали!
- Убери руки, сволочь, - не открывая глаз, но очень внятно сказал Филатов, - а то как приехал, так и уедешь. Мне и здесь неплохо.
Произнеся эту коротенькую речь, он повернулся на бок, захрапел и больше не реагировал ни на голос Самойлова, ни на толчки. Толчки, впрочем, были довольно осторожными: Георгиевский кавалер основательно побаивался кулаков своего пассажира, которые тот мог спросонья пустить в ход, даже не удосужившись посмотреть, кто перед ним.
- А, чтоб тебя! - выругался он наконец, ощущая полнейшее бессилие. Не могло быть даже речи о том, чтобы в одиночку дотащить этого бугая хотя бы до дверей подъезда. А уж поднять его на четвертый этаж, хотя бы даже и в лифте, нет, это было просто смешно. - Ну что за сволочь! Связался с тобой, как с фальшивой монетой!
Он распахнул дверцу. Под потолком салона автоматически вспыхнул мягкий рассеянный свет. Спустив одну ногу на асфальт, Самойлов снова замер в нерешительности. Конечно, можно было вопреки своим планам и данному жене обещанию заночевать здесь, в уютной квартирке, обставленной в соответствии с его собственными представлениями о роскоши и к тому же на его кровные денежки. Можно было также сделать вид, что салон его машины пуст, загнать ее в гараж и провести остаток ночи дома. Этот вариант был даже предпочтительнее, но, как и первый, имел один существенный недостаток: Филатова, этого непредсказуемого и опасного медведя, пришлось бы оставить без надзора до самого утра. Предоставленный самому себе, он мог спокойно проспать до полудня, но с таким же успехом мог проснуться через полчаса, завести двигатель, соединив провода напрямую, и укатить на поиски приключений.., или просто хлопнуть дверцей и уйти, чеша затылок и пытаясь сообразить, как это его сюда занесло. Разыскать его будет, конечно, совсем несложно, но такого удобного с психологической точки зрения момента, возможно, придется ждать еще долгие месяцы...
Где-то в глубине темного двора мягко хлопнула дверца автомобиля, и через несколько секунд Самойлов услышал приближающиеся шаги. Он вздрогнул и рефлекторным движением засунул руку за лацкан пальто. Пальцы сразу же нащупали нагревшуюся под мышкой рубчатую рукоятку пистолета, и литератор немного успокоился. Ему пару раз приходилось демонстрировать висевшую у него за пазухой штуковину охотникам за чужими бумажниками. Вид ее действовал безотказно, отбивая даже у самых отчаянных всякое желание испытать на себе действие этой карманной мортиры, и Аркадий Игнатьевич каждый раз невольно сожалел о том, что грабители так и не дали ему возможности хоть раз спустить курок. Стрелять по мишеням в тире или по пустым бутылкам на даче - совсем не то, что всадить пулю сорок пятого калибра в брюхо живому подонку. Совершенно не то.
Спохватившись, он протянул руку и перекинул пластмассовый рычажок выключателя. Потолочный плафон в салоне "ЗиЛа" послушно потух. Самойлов на ощупь отстегнул язычок открытой кобуры и наполовину вытащил из нее пистолет. Его большой палец уверенно лег на предохранитель и бесшумно сдвинул металлический флажок вниз, освобождая затвор. Теперь оставалось только взвести курок, и можно было выходить один на один хоть с самим Джеком Потрошителем.
- Спокойно, - донеслось из темноты, - свои. Самойлов вгляделся в подошедшего человека и с трудом рассмотрел длинное костистое лицо, скрытое широкими полями мягкой фетровой шляпы, и просторный кожаный плащ, который тускло поблескивал в темноте, как срез спрессованной в брикет черной икры.
- А, - с ноткой разочарования сказал Аркадий Игнатьевич, - это ты. Ты что тут делаешь - шпионишь?
- Опять нажрался, - констатировал обладатель костистой физиономии и фетровой шляпы. - Меня Понтиак прислал. Ты же сам просил присмотреть за этой твоей шлюхой.
- Ага... Только она тебе никакая не шлюха. Знай свое место, дружок!
- Мне она никто, - согласился присланный Понтиаком человек. - А тебе шлюха. Поэтому я так и говорю: твоя шлюха. А я тебе не дружок. Дружок - это собачья кличка. А человек - не собака, пока это не доказано в суде. По всем понятиям так, гражданин писатель.
- Ну, понеслось! - с отвращением произнес Самойлов. - Не хватало мне еще с тобой посреди ночи разбираться. Помоги вот лучше этого коня на четвертый этаж втащить.
Бандит в кожаном плаще нагнулся и через плечо Самойлова заглянул в салон.
- То-то же я смотрю, - сказал он, - что ты ни мычишь, ни телишься. Да, проблема... Кто это у тебя там?
- Хрен в пальто! - огрызнулся Самойлов. - Боец твой, которого ты мне нахваливал, вот кто. Тоже мне, боец: засосал пол-литра и вырубился.
- Это ни о чем не говорит. Железо тоже устает. Только оно, когда устанет, обязательно ломается, а этот проспится и будет как новенький. Будить пробовал?
- Пробовал. Отстань, говорит, сволочь, а то как наверну...
- И ты отстал. - Человек Понтиака понимающе кивнул головой. - А говоришь, плохой боец. Сам-то дотронуться до него боишься. Ладно, чего долго базарить. Весь дом перебудим, а народ здесь, сам знаешь, нервный. Не хватало еще с ментовкой разбираться. Берем его - и вперед! Ключ от квартиры есть?
