Инна Бачинская - Лучшие уходят первыми
– А кто убил Чумарова? – спросила я. – Тоже Мыльников?
– У Мыльникова алиби. После смерти Герасимовой Чумаров пребывал в постоянном страхе, стал пить. Чувство вины, страх, раскаяние – груз оказался непосильным и сломал ему хребет. Он не хотел больше жить. И после визита в квартиру Герасимовой… – капитан покосился на меня, – он выбросился с балкона. Кстати, его жена Регина догадывалась о его причастности к смерти Герасимовой. Это к вопросу о человеческой натуре…
– Откуда вы знаете?
– Она знала о левых заработках мужа. И знала Рому Мыльникова. Она опознала его на фотографии, правда, после некоторой борьбы с собой.
– Откуда у вас его фотография?
– Знаете, Александра Дмитриевна, современные технологии плюс интеллект – это страшная сила! – Он постучал себя пальцем по лбу.
– Но если она подозревала… Почему же молчала?
– Все не так просто, Александра Дмитриевна. Часто члены семьи молчат, покрывая близких… Деньги… тоже немаловажный фактор.
– Она же богатая!
– Денег никогда не бывает достаточно. А еще нежелание менять что-то в своей жизни, стремление избежать скандала. Быть женой убийцы мало радости. Хотя жить с убийцей радости тоже немного. Возможно, Чумарова в ее глазах оправдывало то, что зачинщиком и исполнителем был Мыльников, в чем она не сомневалась, зная характер мужа. Потому и молчала. И только когда ее любимый человек… Вербицкий… едва не пал жертвой убийцы, она заколебалась. Она прекрасно понимала, кто пытался убить режиссера. И боялась, что убийца может повторить попытку…
– А зачем… этот убийца пытался убить Вербицкого?
– Когда режиссера выпустили, Мыльников запаниковал. Он был уверен, что рано или поздно Вербицкий расскажет, что Регина знала о дате репетиции, а через нее выйдут на Чумарова, нажмут, и тот расколется. Но, как видите, он ошибался. Чумаров предпочел… уйти молча. Нажали на самого Мыльникова, и раскололся он… Вот так все и было, Александра Дмитриевна.
– Людмила была… таким человеком! Я не верю!
Капитан покивал, соглашаясь, помолчал и произнес:
– Небеса и бездна… в каждом из нас. Я смотрел ее передачи, Александра Дмитриевна. Умные, гуманные…
– Подождите, а коллекция Рунге? – вскричала я. – Людмила поставила восклицательный знак на папке с материалами по коллекции Рунге! Она сказала, что делает «бомбу»! Я сразу не вспомнила…
Капитан пожал плечами:
– Мы не знаем, когда она поставила восклицательный знак. Материал-то старый. А то, что папка оказалась на столе… Не знаю, Александра Дмитриевна. Возможно, случайность. А насчет «бомбы»… вряд ли мы когда-нибудь узнаем, что она имела в виду.
– Людмила узнала, что подлинники украдены, а там висят копии! Как вы не понимаете? Они пахнут свежей краской!
– Ладно! – Капитан поднял руки, сдаваясь. – Приглашаю вас в музей, Александра Дмитриевна. Проведем полевое оперативное расследование. Должен вам заметить, что я восхищен. Вы принадлежите к тем немногим сознательным гражданам, которые проявляют гражданское мужество и бьют во все колокола. – В голосе его звучал пафос. Я подозрительно взглянула на него, но капитан был абсолютно серьезен. – И я думаю, нам просто необходимо поставить точку в этой истории и убедиться, что мы ничего не пропустили. Вперед, Александра Дмитриевна. Труба зовет! Пошли смотреть коллекцию Рунге.
Глава 33
«Девушка с розой»
Мы стояли перед картинами.
– Которая? – шепотом спросил капитан Алексеев.
– Я думаю, вон та, старая, с фазаном и кубком. Ван Страатен.
– Эта? – удивился капитан. – Я бы поставил на «Девушку с розой». Сейчас мы их понюхаем…
– Я говорю не об эмоциональной ценности картины, а о художественной, – осадила я его. – Ван Страатен – это классика, а ваша девушка с розой… любительская работа. Я тоже так смогу. И вы, если постараетесь.
– Я не смогу, – запротестовал капитан. – У меня в школе была тройка по рисованию. Позволю себе с вами не согласиться, Александра Дмитриевна. Я, конечно, профан в живописи, в кружок не ходил, но в девушке с розой определенно что-то есть. Она немного похожа на вас. У вас есть шляпа с полями?
Я дернула плечом. У капитана была раздражающая манера молоть чушь с самым серьезным видом. Я никак не могла понять, когда он шутит, а когда серьезен. При чем тут шляпа с полями?
– Есть, – буркнула я. – Красная.
– Нужна черная, – заметил капитан. – А ваши ежевичные пироги меня не волнуют в отличие от девушки с розой. Эверетт Шинн, – прочитал он на табличке. – Тысяча девятьсот пятнадцатый год. Нью-Йорк. Что же до художественной ценности… Я бы не удивился, если бы оказалось, что это известный американский импрессионист. Девушка удивительно гармонична с… окружающей средой. Сдержанная цветовая гамма, серо-зеленая, черная шляпа с полями. Я думаю, Александра Дмитриевна, что шляпа с полями делает женщину удивительно женственной. И красная роза… диссонанс, а ведь как замечательно смотрится! Признайтесь, ведь она вам тоже нравится и вы возражаете исключительно из-за духа противоречия.
Я посмотрела на капитана. Глаза наши встретились. У него были такие глаза… зеленые… нет, карие, кажется… или все-таки зеленые… и ямочка на подбородке… Я смотрела на него, чувствуя, что заливаюсь краской, и мучительно искала уместную фразу, полную иронии и насмешки. Но ничего путного не приходило в голову. Я стояла перед ним, неуклюжая, как деревенская барышня… Да что со мной такое? Конец жалкой сцене положила высокая тонкая женщина, уже спешившая к нам. Я ее прекрасно помнила со своего прошлого неудачного визита в музей. Это была героиня Людмилиной передачи Марина Башкирцева. Она еще ползала по полу, помогая мне собрать с пола барахло из бабкиного ридикюля. А потом пришел Колька, и я позорно бежала.
– Добрый день, – поздоровалась женщина. – Добро пожаловать в музей. Вы бывали у нас раньше?
– Нет! – воскликнула я.
– Мне знакомо ваше лицо, – продолжала она, присматриваясь ко мне.
– Скажите, эти картины подлинники? – вмешался капитан, и я благодарно улыбнулась ему.
– Разумеется, – ответила женщина. – Меня зовут Марина, я работник музея. Эти картины подарил музею Вениамин Рунге, наш земляк. И мебель тоже…
– А вот эти, с пирогом и фазаном, это тоже подлинник?
– Подлинники… в известном смысле.
– Что значит «в известном смысле»? – сделал стойку капитан, пожирая ее глазами.
– Художника с таким именем не существует. Писал их, скорее всего, местный автор. А для экзотики подписался Ван Страатеном. Возможно, художник был крепостным.
– Они представляют ценность?
– Художник был талантливым копировщиком. Я думаю, он нигде не учился. Он просто копировал картины, добавляя что-то свое. Он был знаком с европейской школой семнадцатого-восемнадцатого веков, что доказывает манера письма и имя, которым он подписался. Наивно и трогательно, правда? Наверное, ему казалось, что так картины выглядят достовернее… – Она смотрела на капитана взглядом слабой женщины, нуждавшейся в защите.
– Возможно, он просто хотел заработать, – предположил капитан, расправляя плечи. – Ван Страатен звучит экзотичнее, чем, скажем, Василий Пупков.
– А «Девушка с розой»? – вмешалась я.
– «Девушка» – подлинник. Автор – известный американский художник-импрессионист. – Мне показалось, она смутилась.
– А если бы кто-нибудь решил украсть картины… Мог бы он подменить эти картины копиями? – спросила я. Вопрос, конечно, был дурацкий и в лоб.
– Ну что вы! – Марина всплеснула руками. – Нет, конечно! Это невозможно технически. Всюду сигнализация, мышь не проскочит. А потом, я бы сразу заметила подмену. Все холсты аутентичные… Можете сами убедиться… – Она торопливо подошла к картине Ван Страатена, с усилием сняла ее со стены. – Смотрите!
Капитан бросился ей на помощь, скользя по гладкому паркету. Вдвоем они повернули картину изображением вниз. Нашему взгляду открылся потемневший старый холст. Капитан потянул носом и выразительно посмотрел на меня… Я пожала плечами. Спелись, однако. Прямо игра в четыре руки. И странная поспешность музейной женщины… Готовность, с которой она бросилась снимать картину… Что-то тут нечисто.
Мы сидели на корточках, рассматривая изнанку картины. От холста пахло ветхостью и тлением. Но не краской. Я нагнулась ниже, не удержала равновесия, покачнулась и задела плечом капитана. Тот повалился на Марину. Она, вскрикнув и взмахнув руками, опрокинулась на пол.
– Извините, ради бога, – бормотал побагровевший капитан, помогая ей подняться. – Вы не ушиблись?
Я как дура сидела на полу, и никто не спешил мне на помощь.
– По-моему, я вас где-то видела, – вдруг произнесла Марина, пристально глядя на меня сверху.
– А «Девушка с розой», – начала я снова, ненавидя себя за склочность, – тоже оригинал?
– Никакого сомнения! – встрял капитан, бросаясь к картине. Он снял ее со стены, принес к нам и осторожно положил на пол изображением вниз.
