Мария Нуровская - Дело Нины С.
– У кого? Где ты его спрятала? – спросил он спустя минуту.
– У украинцев, я вышла на них через женщину, которая у нас убирала, это было несложно… оружие находится в сарайчике, под углем, на участке сестры, в Подкове Лесной. – В голосе Лилианы чувствовалось облегчение – наконец-то она могла открыто признаться в том, что так долго таила в себе. Наподобие любимого литературного героя комиссара: «Это я убил старуху процентщицу и сестру ее Лизавету топором и ограбил».
– Не было твоих отпечатков пальцев, – сказал он тихо. – Мы проверяли.
Лилиана говорила лихорадочно, как в трансе.(магнитофонная запись)
Когда я открывала калитку и входную дверь, я была в перчатках… я их надела не специально: на улице было холодно… А потом мы стояли друг против друга, я ни к чему там не прикасалась, кроме оружия… Никто не видел, как я входила и как выходила… машину я припарковала немного дальше, на Пулавской, – боялась, что он узнает мой автомобиль и не захочет впускать… Он и так мог меня не впустить… но калитка во двор была не заперта, достаточно было только повернуть ручку, так же, как и дверь внизу, а дверь в его квартиру даже была приоткрыта… Точно как будто сама судьба приглашала меня войти…
Выйдя оттуда, я вела себя как автомат, мой мозг сам отдавал приказания: сядь в машину, поверни ключ зажигания… Руки у меня так дрожали, что это было трудно сделать… И появилась даже мысль, что, может, он… что Ежи Баран жив и я должна позвать на помощь, но я не сделала этого, не могла… не могла вой ти туда второй раз, это было выше моих сил… А потом… потом я поехала к маме… Она открыла дверь, ни о чем не спрашивала, мы только обнялись… Я хотела сразу сознаться, пойти в полицию, но мама сказала, что надо подождать до утра… Посадила меня в ванну, вымыла мне голову, вытерла большим банным полотенцем, как прежде, когда я была еще ребенком… потом спрятала оружие в пакет и сказала, что мы по едем в Подкову и там переночуем… Мама вела машину… мне казалось, что мое тело сделано из тряпок… Мы разбудили Габи, которая пошла с мамой разгрести уголь…«Я был прав, они были в сговоре, все три», – подумал комиссар.
(магнитофонная запись)
…потом мы сидели за столом. Я видела, что Габи в ужасе, и мне передалось ее состояние, мама дала мне снотворное и велела лечь. Я думала, что не засну, но заснула… когда я проснулась, было уже утро, я узнала от сестры, что мама поехала в Варшаву и намерена сделать признание и сдаться в полицию… Я хотела ехать за ней… я не могла позволить, чтобы она взяла это на себя… но Габи мне сказала, что мама отвлечет внимание от меня… пока они не найдут оружие, ей ничего не угрожает… нам всем…
Я не очень хотела этому верить, тогда Габи стала кричать, чтобы я хоть раз в жизни подчинилась тому, что хотят другие… И еще, что, если бы мы с мамой ее послушали, всего этого никогда бы не произошло. Мы бы не потеряли дом, а тот человек был бы жив…
«Я разбираюсь в людях, – кричала она все громче, – но вам было виднее, ты и мама считали себя умнее меня, а умнее всех оказался ваш Ежи!»По щекам Лилианы текли слезы.
(магнитофонная запись)
Ты не знаешь, какой это тяжкий груз – убить человека… Я этого не хотела… Должны же быть аргументы… я так себе представляла… Войду и скажу: «Я хочу выкупить у вас наш дом!» И достану из сумочки пистолет в случае, если он откажет. Я хотела его только напугать…
Когда он меня увидел, то был явно удивлен… не очень понимал, зачем я к нему пришла… На нем был халат, и он уже был сильно поддатый, потому что по вечерам он лакал виски… Нет, он никогда не напивался, только бывал подшофе. В этот вечер тоже.
«Чему обязан твоим приходом? – спросил он. – Если бы я знал, какой буду удостоен чести, надел бы смокинг… Если же дело касается юридической помощи, то по окончании рабочего дня не предоставляю, зайди завтра в контору. Тебя я приму без очереди».
«Дело касается нашего дома, – ответила я. – Я хотела бы предложить сделку: выкупить его у вас».
Он рассмеялся мне прямо в лицо:
«Вашего дома, вы только поглядите! А где ты возьмешь деньги?»
«Мой лондонский банк даст мне кредит, это вопрос нескольких дней».
Он медлил с ответом, мы начали ругаться. Я высказала ему все – что он появился только затем, чтобы испортить маме жизнь, что до знакомства с ним она была счастливой женщиной, у нее было все: слава, деньги…
«Ну что ж, фохтуна переменчива!»
Он не выговаривал «р», и слово «фортуна» прозвучало особенно неприятно.
Я сжала зубы и хотела вернуться к переговорам, но тут он достал какой-то документ и стал рахмахивать им у меня перед носом.
«Что это?» – спросила я, чувствуя, что во мне все коченеет.
«Я продал дом в Брвинове!»
Я плохо помню, что было потом… почему этот пистолет стрелял и вдруг перестал… Он лежал на полу, а я стояла с оружием в руке, постепенно осознавая, что это я стреляла…
Лилиана тряслась, как в лихорадке, Зацепка взял ее за плечи:
– Успокойся! Я сейчас поеду в Подкову и заберу оттуда оружие. Сарайчик с углем – не очень хороший тайник… – Он разговаривал с ней медленно, как с ребенком. – Это был несчастный случай. Понимаешь? Несчастный случай! Идем, я уложу тебя в кровать, заснешь, а я вернусь сюда утром.
Она смотрела на него:
– Ты меня не арестуешь?
– Нет, я еду, чтобы избавиться от оружия.
– А что будет с мамой?
– Она откажется от своих показаний, – ответил он.
– И ее выпустят? – спросила она с надеждой.
«Не так сразу», – подумал он. Дело должно быть рассмотрено в суде, но об этом он Лилиане уже не сказал. Она до сих пор была не в состоянии все это осознать.
– И я… в самом деле… так можно?
– Так надо.
Из квартиры на улице Фрета он выходил уже как штатское лицо. Ночью он нашел в сарайчике с углем пластиковый пакет, а потом навестил своего знакомого, Юзефа М., которого он, еще в бытность свою стажером, арестовывал столько раз, что в конце концов они подружились. Юзеф М. окончательно завязал с прошлым и нашел себе работу на мусоросжигательном заводе. Не задавая лишних вопросов, он открыл чугунные створки, за которыми бушевал огонь, и бросил туда пакет вместе с его содержимым. По просьбе комиссара он открыл эти створки еще раз, и таким образом Зацепка избавился от своего диктофона.
– Он мне уже не понадобится, – сказал он, а его приятель ни о чем не спросил.
Вернувшись домой, комиссар заварил чай, сел за стол и написал заявление об увольнении со службы.
«А завтра, – подумал он, – завтра я ее снова увижу…»Примечания
1
Старый город – исторический центр, старейший район Варшавы. (Здесь и далее прим. переводчика).
2
Мокотув – один из левобережных, престижных варшавских районов.
3
Речь идет о популярном телесериале 60-х гг. прошлого века «Четыре танкиста и собака».
4
Один из центральных проспектов Варшавы.
5
Один из варшавских железнодорожных вокзалов.
6
Януш Гайос – ранее упомянутый польский актер, известный, в частности, по фильму «Четыре танкиста и собака».
7
Слово «бельведер» на самом деле итальянского происхождения, в буквальном переводе – «прекрасный вид».
8
Харцерская организция – добровольная организация молодежи и детей, возникшая на основе скаутизма, примерно соответствующая нашей пионерской.
9
Зух – младший харцер или октябренок.
10
«Камни на окоп» – легендарная книга А. Каминьского (1903–1978), которая описывает реальные события периода оккупации Варшавы во время Второй мировой войны – деятельность подпольной харцерской организации «Серые шеренги». Зоська, Рыжий – подпольные псевдонимы главных героев.
11
Имеется в виду военное положение, которое было введено в Польше в декабре 1981 г. коммунистическим правительством после волны забастовочного движения профсоюза «Солидарность», выступающего за экономические и демократические реформы.
12
«Pewex» – валютные магазины, типа советской «Березки», где за валюту или на боны (чеки) можно было купить качественные товары, в основном иностранного производства.
13
Чеслав Кищак (р. 1925) – генерал, известный политический деятель. В 1981–1990 гг. – министр внутренних дел, одна из ключевых фигур режима военного положения.
14
С 6 февраля по 5 апреля 1989 г. в Польше прошли заседания «круглого стола», в котором участвовали представители власти и оппозиции, прежде всего «Солидарности». Была достигнута договоренность о реформе политической системы, и в частности о проведении свободных выборов.
15
1968 год связан с одним из политических кризисов в Польше, который был спровоцирован «закручиванием гаек» со стороны терявшего власть Первого секретаря ЦК ПОРП В. Гомулки. В результате запрета спектакля по пьесе А. Мицкевича «Дзяды» возникли студенческие волнения, в разжигании которых обвинили «сионистов». Польские евреи были объявлены «пятой колонной» израильского сионизма, после чего резко возросло количество эмигрирующих из Польши евреев.
