Розамунд Лаптон - Разгадай мою смерть

— Я знала, что Тесс ни о чем не просила бы своего любовника, если бы ребенок выжил, но когда Ксавье умер, ей было невыносимо сознавать, что Эмилио не признал собственного сына.

Глядя на отца, стоявшего у могилы, я поняла, что он искупил свою вину. В тот день и час, когда твое бездыханное тело предавали земле, он пришел и доказал, что он твой отец. Отрекаться от мертвого ребенка — грех.

Немного помедлив, мистер Райт задает следующий вопрос:

— Вы поверили Эмилио насчет Саймона?

— Я подозревала обоих. В то же время мне нечего было им предъявить. Я не имела сколь-нибудь серьезных доказательств, которые поколебали бы мнение полиции о самоубийстве Тесс.

Я рассказала мистеру Райту о встрече с Эмилио, с точки зрения детектива, но на самом деле вела себя как твоя сестра. Наверное, справедливости ради нужно признаться в этом мистеру Райту. Конечно, мне трудно обнажить душу, и все-таки хватит робеть и стесняться. Не важно, что он обо мне подумает. Итак, продолжим.

Эмилио стоял у открытой входной двери, держа под мышкой твои портреты и источая злобу каждой клеткой своего тела.

— Ты что, не поняла? Между мной и Тесс был только секс. Превосходный секс, и ничего больше! Она знала об этом.

— А вы не задумывались о том, что юная девушка вроде Тесс могла видеть в вас образ отца?

Да, я так считала, несмотря на твои упорные отрицания.

— Ничего подобного.

— Вам не приходило в голову, что Тесс относилась к вам не просто как к сексуальному партнеру, особенно учитывая, что ее собственный отец давно бросил семью, а вы к тому же были преподавателем?

— Нет, не приходило.

— Надеюсь, что и вправду нет, иначе вы причинили бы ей еще больше боли.

Я была довольна, что наконец высказала Эмилио в лицо все, что думала.

— А что, если твоей сестре просто нравилось нарушать правила? Связь со мной выходила за границы дозволенного. Может, она ловила от этого кайф? — почти игриво спросил Эмилио. — Запретный плод сладок, не так ли?

Я не ответила. Эмилио подошел ближе. Слишком близко.

— А ты не очень-то любишь секс, угадал?

Я вновь промолчала. Он посмотрел на меня, ожидая реакции.

— Тесс говорила, что ты занимаешься сексом только в качестве оплаты за стабильные отношения.

Его цепкий взгляд так и впился в меня.

— Она сказала, ты выбрала скучную, но стабильную работу, и то же самое касалось твоего жениха. — Эмилио пытался сорвать защитный слой с наших сестринских отношений. — Твоя сестра утверждала, что тебе важней безопасность, чем счастье. — Увидев, что попал в точку, он продолжал: — Что ты боишься жить.

Ты была права, как обычно. Другие люди плывут по океану бытия, почти не сталкиваясь с бурями, но для меня жизнь неизменно представлялась горной вершиной, крутой и опасной. Чтобы не сорваться вниз, я постоянно искала точки опоры и держалась за страховочные тросы, то есть за свою высокооплачиваемую работу, хорошую квартиру и надежного партнера. Возможно, я уже признавалась тебе в этом.

Эмилио все еще сверлил меня взглядом, ожидая, что я расценю это как предательство с твоей стороны. Однако я, напротив, была глубоко тронута. Ты стала мне еще ближе. Оказывается, ты знала меня гораздо лучше, чем можно предположить. И все равно любила. У тебя хватало такта и доброты не показывать, что ты знаешь о моей трусости. Ты позволила мне как старшей сестре сохранить чувство собственного достоинства. Жаль, что мы не говорили с тобой об этом. Если бы я осмелилась оторвать взгляд от крутого склона, по которому карабкалась с таким трудом, то увидела бы, как ты свободно паришь в небе, не боясь тревог и забот, не привязанная к клетке цепью. И совсем без страховки. Надеюсь, теперь ты видишь, что я чуть-чуть набралась храбрости.

Глава 15

Мистер Райт выслушал мой рассказ о визите Эмилио. Уронила ли я себя в его глазах? Миссис Влюбленная Секретарша спешит подать ему кофе. Фарфоровая чашка, на блюдце — печенье в шоколадной глазури. Соприкасаясь с горячей стенкой чашки, шоколад тает и растекается по белому фарфору. Мне достается пластиковый стаканчик, а печенья не положено. Мистер Райт смущен такой предвзятостью. Когда секретарша удаляется, он кладет одно печеньице рядом с моим стаканчиком.

— Вы говорите, на похоронах у вас появилось две зацепки?

Зацепки? Так и сказала? Я уже не в первый раз слышу от себя новые слова, и на короткий миг мне кажется, что нелепость всего происходящего превращает мою жизнь в фарс.

— Доктора Блэка убил лейтенант Мастард. На кухне, подсвечником.

— Какая ты глупенькая, Би! Не лейтенант Мастард, а профессор Плам. Задушил веревкой в библиотеке.

Мистер Райт терпеливо ждет.

— Да. Вторая зацепка — профессор Розен.

Хотя горе и дождь застлали лица почти всех пришедших на похороны, профессора Розена я заметила — возможно, потому, что его часто показывали по телевизору. Он стоял среди тех, кто не попал в церковь, и держал над головой зонт — зонт ученого, с клапаном, пропускавшим воздух при сильных порывах ветра, тогда как у остальных зонтики выгибались наизнанку, грозя сломаться. Позже он подошел ко мне и неловко протянул руку для приветствия, но затем уронил ее, словно смутившись.

— Альфред Розен. Я хотел бы извиниться за бестактное письмо, которое отправила вам моя ассистентка. — Он протер платком запотевшие стекла очков. — Я отослал вам мои контактные данные, на случай если у вас возникнут дополнительные вопросы. Буду рад ответить.

Чопорный язык профессора и скованность — вот и все, на что я обратила внимание, потому что мои мысли были заняты тобой.

— Примерно через неделю после похорон я позвонила по номеру, который дал профессор Розен.

Я обхожу молчанием эту неделю, когда в полном смятении не могла думать, есть и даже разговаривала с трудом.

— Профессор сказал, что ему предстоит длительная поездка с лекциями, — поспешно добавляю я, стараясь выбросить из головы воспоминания о тех ужасных днях, — и предложил встретиться до его отъезда.

— Он входил в круг подозреваемых? — осведомляется мистер Райт.

— Нет. У меня не было оснований предполагать, что персонал его клиники или он лично связан со смертью Тесс. К тому времени я согласилась с мнением врачей из больницы Святой Анны, что в выплатах участницам эксперимента нет ничего криминального, но все-таки хотела напрямую спросить профессора, уверенная в том, что подозревать следует всех.

Я не могла позволить себе распутывать только одну ниточку. Я должна была отследить все направления, чтобы в конце концов добраться до центра лабиринта и найти твоего убийцу.

— Профессор назначил мне встречу на десять утра, но, узнав, что в девять тридцать «Хром-Мед» ежедневно проводит открытый информационный семинар, я сразу туда записалась.

Мистер Райт удивленно приподнимает брови.

— Это чем-то похоже на ситуацию с атомной энергетикой в прежние годы, — поясняю я. — Все должно было выглядеть максимально открыто и гладко. Что-то вроде «Приезжайте в Селлафилд и берите с собой корзинку для пикника!»[11].

Мистер Райт улыбается, а я понимаю, что произошло нечто очень странное. Произнеся последнюю фразу, я поймала себя на том, что выражаюсь точь-в-точь как ты.

Понедельник, обычный утренний час пик, переполненное метро. Тесно зажатая между другими пассажирами вагона, я вдруг с ужасом вспомнила про записку, которую оставила на доске объявлений в колледже и в которой просила твоих друзей собраться в кафе. В тоске после твоих похорон я совсем забыла о встрече, назначенной на полдень того самого дня, и теперь предчувствовала, что она окажется гораздо важнее разговора с профессором Розеном.

Почти ровно в половине десятого я подошла к зданию компании «Хром-Мед» — десятиэтажной высотке из стекла и бетона с прозрачными лифтами, что плыли вверх, будто искрящиеся пузырьки газа в минеральной воде. В верхней части по кругу бежали лиловые и голубые огоньки, которые складывались в девиз: «Научная фантастика становится научным фактом».

Эффектное зрелище подпортила толпа примерно из десяти пикетчиков с плакатами. Надписи на плакатах гласили: «Нет искусственным детям!» и «Оставьте роль Бога Богу!» Демонстранты не выкрикивали лозунгов, хмуро стояли, позевывая, точно развивать бурную деятельность было еще рано. Я предположила, что эти люди стоят здесь ради того, чтобы попасть на телеэкраны, хотя за последние недели внимание журналистов к эксперименту заметно ослабло, а для сюжетов использовались съемки, сделанные ранее. С другой стороны, в тот день впервые за долгое время с неба не сыпал дождь или снег, и они просто могли счесть погоду подходящей для сбора.

Подойдя ближе, я расслышала голос одной из демонстранток, женщины с обильным пирсингом и сердито торчащими рыжими вихрами. Она обращалась к журналисту: