Анна Князева - Подвеска Кончиты
Новый, 1807 год встретили в черной избе, где хозяйка поила их чаем. За единственным столом устроились все: возчики, оба казака, туземец-слуга и Его Императорского Величества действительный камергер и кавалер Николай Петрович Резанов.
Напившись чаю, командор поднялся из-за стола:
– Трогаем.
Один из казаков вымолвил:
– Господин камергер, пожалели бы себя, эвон как исхудали…
Было ли это искренним сочувствием командору или казак хотел отдохнуть? Наверное, и то и другое. Многодневная гонка истощила силы.
Когда вышли на трескучий мороз, возчики уже поджидали в санях. Резанов сел и завернулся в тулуп. Сани тронулись. Николай Петрович закинул голову и посмотрел в темное небо. Там прямо на глазах появилась голубая волна, которая приумножилась и, многократно отразившись, перекинулась через весь небосвод, после чего заиграла разными красками: от зеленого к желтому, потом стала розовой.
К нему обернулся возчик:
– Эвон, как засветила.
– Северное сияние, – сказал командор, поворочался и, устроившись удобней, тут же заснул.
До Иркутска добирались почти месяц. Выехав из Якутска в конце декабря 1806 года, в столице Сибири оказались лишь 24 января 1807-го. Преодолев более тысячи километров, Резанов наконец оказался в губернском городе, где было почти три тысячи дворов. Здесь уже чувствовалась близость цивилизации.
Иркутский генерал-губернатор бывал у Резанова каждый день. Не смея пренебречь своими обязанностями, превозмогая телесную немощь изнуренного организма, командор из благодарности принимал приглашения, а затем сам дал городу бал на триста человек и обед, который обошелся ему в две тысячи рублей. После чего хворобы снова одолели его, и в результате возобновившейся лихорадки он оказался в постели, где провел целый месяц.
Грустные мысли поселились в голове командора. Он понимал, что значительно превысил те силы, которые отпустила природа. Подгоняя, подхлестывая себя в пути, исчерпал все, что дала судьба. Силы оставляли его, делая день ото дня все слабее. Думая о Кончите, он уже предвидел, что не сможет выполнить обещания, но душа его рвалась только вперед, в Петербург и потом – к ней, в Сан-Франциско.
Предполагая, что вряд ли доедет живым до Санкт-Петербурга, Николай Петрович написал свояку, Михаилу Матвеевичу Булдакову, который в случае его смерти делался опекуном малолетних детей Резанова:
«Наконец я в Иркутске!.. Письмо матушки и детей, сегодня же с курьером полученное, растравило все раны мои, они ждут меня к Новому году, но не знают, что, может быть, и век не увижусь. Матушка описывает, что граф Н.П. столько к ней милостив, что посылает наведываться о сиротах моих; у меня опять текут слезы…»
Мысль о том, что он, возможно, не увидится более с детьми, вызвала в Резанове опасение, что Булдаков, узнав из донесений про обручение с Кончитой, пренебрежет заботой о них, вынудила Николая Петровича дописать в постскриптуме:
«Из калифорнийского донесения моего не сочти, мой друг, меня ветреницей. Любовь моя у вас в Невском, под куском мрамора, а здесь – следствие энтузиазма и новая жертва Отечеству. Консепсия мила, как ангел, прекрасна, добра сердцем, любит меня; я люблю ее и плачу о том, что нет ей места в сердце моем, здесь я, друг мой, как грешник на духу, каюсь, но ты, как пастырь мой, сохрани тайну».
И это была еще одна жертва, на сей раз – его детям.
В конце февраля Резанов покинул Иркутск и отправится в Красноярск. Генерал-губернатор пытался уговорить его задержаться до наступления теплых весенних дней, однако, убедившись в тщетности попыток, распорядился, чтобы врач, который пользовал Резанова, отправился в Красноярск вместе с ним. Он, как и якутский губернатор, опасался быть обвиненным в недосмотре, приведшем к смерти Резанова. Теперь все в окружении Николая Петровича были уверены, что до Санкт-Петербурга ему не добраться…
Так ехал он верхом на коне, живой мертвец, заложник чести, гонимый безграничной любовью к женщине, чувством долга и преданностью своей Отчизне.
Глава 24
Красноярск, наши дни
Официантка бросила на стол меню в затертом кожаном переплете и, не останавливаясь, проследовала к столу, где «гудела» большая компания.
– Сучка, – беззлобно прокомментировала Ирина и раскрыла меню.
А немного погодя захлопнула его и сказала:
– Жрать нечего. Один фритюр. Подождите… – она попыталась остановить официантку, но та прошла мимо.
– Стоять!
Девушка в белой блузке застыла. Было видно, как побагровела ее шея и напряглась упитанная, в жировых складочках спинка. Однако, обернувшись, она запричитала:
– Ирина Ивановна… это вы! Да как же я вас не узнала, я ж навеки ваша поклонница, миленькая вы моя!
В одно мгновение она принесли вино и мороженое. Водрузив на стол вазу с фруктами, не без удовольствия сообщила:
– Подарок от заведения. Кушайте на здоровье!
Оставшись наедине с Ириной, Дайнека спросила:
– Когда он придет?
Та показала глазами.
– Он уже здесь, у барной стойки, но пока нас не видит. Второй справа в белом пуловере. Видишь?
– Нет, там слишком темно. Расскажи мне о нем.
Ирина задумчиво улыбнулась.
– Умница, талантливый инженер. Щедрый, внимательный и очень несчастный. История, в общем, банальная: ранний брак.
– Понятно. Душа созрела для любви позже, чем рядом появились жена и теща, – догадалась Дайнека
– Жена не любит и не понимает его. Он увлеченный, много работает, а она – типичная обывательница. К тому же не может иметь детей. Брак держится только на его чувстве долга.
– Хочет, но не может, – беспричинно развеселилась Дайнека. – Я имею в виду – уйти из семьи.
– Ты можешь иронизировать, но мы скоро поженимся, и я хочу иметь много детей, – Ирина и не думала обижаться, она была счастлива. – Он решился на развод и объявил об этом жене.
Она приподнялась со стула и призывно помахала рукой:
– Мы здесь!
– Здравствуй, Иринушка! – мужчина подошел и склонился, чтобы поцеловать ее. – Здравствуйте, очень прия… – он вдруг осекся.
Дайнека узнала его плешь раньше, чем разглядела лицо.
– Это Дайнека, я не говорила тебе о ней… – в голосе Ирины слышались вибрации счастья, однако, уловив напряженность, она спросила: – Что-то не так?
– Прости, нам нужно поговорить, – мужчина схватил Дайнеку за руку и потащил к выходу.
Ирина проводила их удивленным взглядом.
Дайнека пришла в себя, только когда ее прислонили спиной к холодной стене вестибюля.
– Значит, это ты – тот несчастный, у которого жена-мещанка и нет детей? Что-то я не слышала, чтобы у вас с Маринушкой намечался развод, – ядовито спросила она Владимира Козырева.
– Тихо… – он пристально смотрел ей в глаза. – Тихо. Никакого развода, Маринушка ни о чем не должна знать. Я люблю ее и только ее. Все, что касается семьи, для меня свято.
– А как же Иринушка?
– Это другое, – он запнулся. – Ее я тоже люблю.
– Любишь одновременно двух? Да ты сексуальный маньяк! – Дайнека все поняла. – Лечиться тебе надо. А ну-ка, пусти!
– Подожди. Пообещай, что ничего не расскажешь…
– Да пошел ты! – она вывернулась из его рук, схватила куртку и вышла из ресторана.
Наверное, надо было попрощаться с Ириной, но Дайнека даже не представляла, как это сделать. Теперь следовало думать, о чем с ней говорить, а главное – о чем промолчать.
Бредя по вечернему городу, Дайнека вдруг поняла, что Красноярск сделался ей чужим. Город не простил десяти лет отступничества. Неспешная прогулка вернула ее к самой главной задаче – вспомнить, что именно она видела той жуткой ночью.
Отсчет времени пошел в семь часов вечера, когда Казачков дал охранникам пива. В семь пятьдесят они уснули. С этого момента Дайнека больше не слышала кашля из-за стены. В восемь сумка с деньгами была отдана неизвестному через открытое окно стоящего поезда.
В начале десятого в сопровождении Казачкова они с Ириной отправились в шестое купе к Шепетову. В одиннадцать она вернулась к себе, а в одиннадцать двадцать вместе с Шепетовым уже стояла в коридоре, и он отправил спать Валентина. Потом появились Жуков с Мединцевым и Кринберг со своей диареей. Затем из купе вышла Роксана. Теперь понятно, почему в ее взгляде была ненависть.
Дайнека вспомнила, как, расставшись с Шепетовым, пыталась заснуть и ненадолго заснула, но вдруг открыла глаза… Почему?
Ей показалось, что ее назвали по имени. Конечно, показалось.
Было пятнадцать минут первого, когда она опять вышла в коридор. В висках застучало, Дайнеку охватило смутное чувство, похожее на испуг.
Как странно, в прошлый раз, вспоминая ту ночь и дойдя до этого места, она испытала такой же страх.
«Стоп!» – похоже, Дайнека начинала приближаться к разгадке.
Итак… Она открыла дверь купе, но вышла не сразу. Почему? Учащенно забилось сердце.
