Виктория Платова - Она уже мертва
Наверное, Сережа имеет в виду себя и Парвати. Хотя есть еще Лёка и малыши, но пользы от них немного.
– А я?
– И ты, Бельч. Только помни, о чем я тебя попросил.
…Сережа давно ушел, сославшись на то, что должен отправиться в город вместе с Лёкой – встречать родителей Таты и Лазаря. Расспрашивать его подробнее Белка не решилась – это означало бы снова вернуться в грот, к мертвому телу. Но она живо представила себе собственных маму и папу: вот их будит ночной звонок, и чей-то чужой голос сообщает, что с их дочерью Белкой случилось несчастье. Связь не очень хорошая, чужой голос то и дело прерывается, ясно лишь одно: нужно немедленно брать билеты на самолет и вылетать навстречу несчастью. Всю дорогу до аэропорта и в самолете мама убеждает папу, что несчастье имеет множество личин, что оно может быть неокончательным, и все еще поправимо, они прилетят и разберутся на месте. Возможно, Чужой Голос что-то напутал, и несчастье произошло не с Белкой, а с другой девочкой, или мальчиком, или близким родственником Муравича, – и папа впервые жалеет Муравича и думает о том, что никому-никому не пожелал бы беды, даже своему врагу. А мама все говорит и говорит, ни на секунду не останавливаясь, и вертит в руках коробку с овсяным печеньем – Белка так любит овсяное печенье!.. Полет кажется маме с папой вечностью, но к приземлению они оказываются не готовы, – ведь с минуты на минуту проступят контуры несчастья. На трапе маме становится плохо с сердцем, и, если бы не папа, она обязательно упала бы. Чужой Голос встречает их с написанным от руки маленьким плакатом: там указана Белкина фамилия. Мама и папа бросаются к плакату, смотрят только на него и стараются не заглядывать в глаза Чужому Голосу. То есть это папа старается не заглядывать, мама же, напротив, цепляется за взгляд. В этом взгляде нет ничего ободряющего, только печаль. Чужой Голос прерывается, как будто бы телефонный разговор с помехами все еще не окончен. Но он должен быть окончен, прямо сейчас, мука безвестности не может длиться вечно.
Произошел несчастный случай. Ужасный несчастный случай. Ваша дочь Белка умерла.
Мама не понимает смысла сказанного, она кричит, чтобы заглушить Чужой Голос, чтобы заставить его замолчать. А потом бессильно повисает на папиных руках, уронив коробку никому теперь не нужного овсяного печенья.
Именно на овсяном печенье Белкино воображение забуксовало, и она расплакалась – так жалко ей стало маму и папу, и маму и отчима Лазаря заодно. Ведь это они летят сейчас в самолете и пытаются убедить себя, что произошла какая-то ошибка, а ошибку всегда можно исправить. Они еще не столкнулись с правдой, с которой столкнулась Белка: свитер, который они везут Лазарю, ему больше не понадобится.
При чем здесь свитер?
Все очень просто – погода испортилась окончательно, в саду не утихает дождь, он начался еще тогда, когда Белка лежала с температурой, и позабыл закончиться, в Крыму еще не было такого беспросветно дождливого августа. Откуда она знает это? От Сережи? От Лёки? Или до нее доносились обрывки чьих-то разговоров во время болезни? – ведь на крошечных железнодорожных станциях из ее видений всегда кто-то находился.
«Анжелика»!
Как она могла забыть о книге, которую Аста – намеренно или случайно – оставила в гамаке? Толстенный том тоже являлся ей, он – непременный участник перронной жизни; он лежал на лавочке, был выставлен в окне вокзальной кассы, его страницами обклеивали колонну, впоследствии обернувшуюся часами. И кажется, за этими часами-колонной стояла сама Анжелика, похожая на Асту и Маш одновременно. Затем обе кузины отлепились друг от друга. Улыбка Маш заняла место на циферблате – сцепленные воедино губы-стрелки: пятнадцать минут четвертого или без пятнадцати девять, не так уж важно для поезда, который никогда не останавливается. А хвост русалки-оборотня Асты языком повис внутри станционного колокола. Молчаливый рыбий хвост сводит всю деятельность колокола к нулю, но это не так уж важно для поезда, который никогда не останавливается.
А Анжелика растаяла в воздухе.
Или просто вернулась в беседку – что, если она до сих пор прячется там от дождя, никому не нужная? Белка должна немедленно спасти Анжелику!..
Наверное, дело было вовсе не в книжке, а в том, что оставаться одной в шкиперской невыносимо. По дороге в сад Белка может встретить маленькую Тату и порасспросить ее о Моби Дике. Или поболтать с Шилом – несмотря на внезапно вспыхнувшую страсть к содержимому кобуры участкового Карр-рпенкоу, он – забавный мальчишка. Смешной.
Белка выскользнула из шкиперской, спустилась по лестнице и ненадолго задержалась в гостиной: дверь на половину Парвати была плотно прикрыта, а по стенам струились тени от дождевых нитей – они сплетались и расплетались, и от этого казалось, что вся комната пришла в движение. Белка даже почувствовала легкий приступ тошноты, которая случается при морской болезни. И на секунду представила себя пленницей корабля, идущего неведомо куда.
Но она не пленница, нет!
Сейчас она выйдет на веранду, пробежит по вымощенной камнями тропинке прямиком к гамаку и…
– Привет! – сказал Миш.
– Привет! – сказала Маш. – Привет, врунишка!
Спасительная входная дверь, до которой еще секунду назад было рукой подать, отдалилась на множество морских миль: покрыть их можно лишь с помощью дельфинов или кита по имени Моби Дик. Спасительная лестница воздушным змеем взмыла куда-то в небо, – а все потому, что воздушным змеем управлял Миш, а дельфинами и Моби Диком – Маш, это они отрезали Белке все пути к бегству. И теперь подталкивали ее к сумрачной кухне, в дальнем углу которой находился еще более сумрачный вход в подвал. Именно о подвале подумала сейчас Белка: но не как о месте, где хранятся совершенно безобидные банки с вареньем и вино «Изабелла», а как о месте, где есть множество укромных уголков, готовых сожрать ее с потрохами. Они – вечно голодные, эти уголки, они рады любому угощению и переваривают свою жертву годами – вплоть до того момента, когда она из девочки не превратится в сморщенный стручок красного перца. И займет свое место в связке на стене. А Парвати рано или поздно снимет стручок, бывший когда-то ее не самой любимой внучкой. И, так ничего и не заподозрив, бросит в суп, – и Белка исчезнет окончательно.
– Это ведь она, Миккель, – улыбка Маш не предвещала ничего хорошего.
– Точно, – осклабился Миш.
– Ты ведь узнал ее?
– Ага.
– И как же ты узнал ее?
– Ну… Это было несложно.
– Сандалики, да? – подсказала Маш.
– Они.
– Вот эти дурацкие красные сандалики, – Маш ткнула указательным пальцем на ноги Белки. – Кое-кто думает, что он умнее всех. И даже прячется за ширмой. А ширма-то не доходит до пола. Вот мы и вычислили врунишку.
– Легко.
– Легче легкого! – подтвердила Маш слова брата. – Ты попалась.
Попалась, попалась! Стоит посреди пустынной кухни. Обычно кухня полна самых соблазнительных ароматов, но сейчас до Белки доносится лишь запах сырости и прелых водорослей, как тогда, в расщелине.
– Вы дураки! – в отчаянии крикнула она.
– Неужели?
– Я позову бабушку! Я все ей расскажу!
– Валяй, зови. Только никто тебя не услышит. Старая карга уехала со своими недоделанными любимчиками. И мы здесь одни.
– Совершенно одни, – подтвердил Миш.
– Запри дверь, Миккель.
Миш, окончательно смирившийся со своим новым эстонским именем, кивнул головой, зашарил пальцами по дверному полотну и зачем-то подергал ручку.
– Вот черт! Нет здесь никакого замка!..
Но Маш не собиралась сдаваться.
– Придвинь что-нибудь тяжелое. Воспользуйся стулом, мать твою!.. Только не стой, как идиот!
Примерившись, Миш воткнул в железную скобу ножку стула и отошел, явно любуясь своей работой.
– Теперь никто не войдет, – сказал он.
– Никто нам не помешает, – подхватила Маш. – Разобраться с врунишкой. Значит, ты слышала наш разговор на пляже?
Белка отступила еще на шаг, уткнулась спиной в плиту и заплакала. Но ее слезы нисколько не смутили саранскую кузину, наоборот – вызвали новый приступ злости.
– Разве мама не учила тебя, что подслушивать нехорошо? Она же такая… интеллигентная женщина! И твой папахен произвел на нас хорошее впечатление, правда, Миккель?
– Он классный чувак, что и говорить, – подтвердил Миш.
– И как произошло, что у таких замечательных родителей вылупилась такая дрянная девчонка?
– Загадка природы.
– Никакая не загадка, братец. Они заняты наукой. Потрошат всякую живность, надеясь добраться до сути мироздания. А собственное дитя прошляпили. Ну, ничего. Мы поможем им в благородном деле воспитания. Ведь поможем?
– Куда денемся!
– Только кажется мне, мы немножко опоздали.
– Опоздали? – Миш дурашливо приподнял брови.
– Что выросло – то выросло. Теперь не переделаешь. Горбатого могила исправит.
