Триктрак - Ольга Васильевна Болгова
— Пойдем, Лёня, а?
— Чинить палисадник? — спросил он.
— Почему палисадник? Мы же сломали… — начала она и, изумлённо уставившись в его синие глаза, замолчала.
Дядя Владлен Феликсович, заполучив племянника с «девицей» в свои руки и апартаменты, вернулся в исходное состояние — ворчал, ругался, бранил воров и непутёвого родственника. Асю задевать перестал, привел на кухню, показал имеющиеся припасы и оставил готовить обед, а сам отправился ещё раз проверить, насколько пострадало имущество, вздыхая, что нечего у него, бедного старика, воровать. Судя по небогатой обстановке, ценностей в доме Владлена Феликсовича не наблюдалось, но за обедом он сообщил, что воры всё-таки унесли несколько старинных вещей.
— Не ахти какие дорогие, но свои же, — сказал он, обращаясь к Асе. — Хотел же отвезти в город, антиквару сдать.
Она осторожно кивнула, а Лёня, проглотив изрядный кусок сооруженного Асей омлета с консервированной килькой, заметил:
— Непонятно, какого они к вам в дом полезли? Нюхом чуяли, что у вас антиквариат имеется?
Дядя ответил, опять обращаясь не к племяннику:
— Видать, чуяли… или знали. Да что о том, ладно хоть все живы-здоровы.
— Не совсем здоровы, — заметила Ася.
— Ты за Лёньку не переживай, на нем все, как на собаке, заживёт. Разливай-ка чай, девушка, да поможешь мне прибраться в доме, а ты, племяш, болей пока, а завтра видно будет.
— Ася, не сдавайся! — возмутился Лёня, но в его возмущении прозвучало больше насмешки, чем искренности.
— Конечно, я помогу, — сказала она.
— Ну да, ты же у нас чинишь палисадники! — хмыкнул Лёня.
— Чиню, да, чиню, если тебе так угодно! — рассердилась Ася.
Не столько рассердилась, сколько вновь удивилась — неужели Лёня запомнил ту фразу из спектакля, на который она так отчаянно пригласила его?
— Вы мне балкон почините! — вмешался дядя Владлен. — Столько лет балкон стоял, стоило Лёньке приехать и всё порушил.
Акулов, хмыкнув, сгреб со стола пачку сигарет и похромал на крыльцо курить, а Ася поступила в распоряжение ворчливого Владлена Феликсовича. Загрузив работой, он завёл разговор, который ей не очень не хотелось поддерживать.
— Девушка, у тебя хорошее имя. Как ты по паспорту — Анастасия?
— Да, — кивнула она, собирая разбросанные по полу книги и складывая их в самодельный угловой шкафчик, близнец того, что был в комнатке наверху. — Спасибо.
— А ты не похожа на прежних Лёнькиных пассий. Не такая… У меня глаз намётан, уж ты поверь.
— Прежних… — начала было Ася и замолчала, вспыхнув и чуть не уронив книгу, которую пыталась поставить на верхнюю полку.
Зачем она всполошилась? Не нужно быть великим аналитиком, чтобы догадаться, что он привозил своих прежних девушек сюда, в столь удобное для свиданий место. Она постаралась улыбнуться и скрыть свое замешательство.
— Да, я знаю…
— Знаешь… всё то вы знаете! — рассердился Владлен Феликсович. — Тебе хороших парней не хватает, что ты с моим племяшом связалась? Или… — он вдруг понизил голос. — Или вы…
Что «или» Асе узнать не довелось, потому что он замолчал и махнул рукой.
— Ладно, твоё дело. Только вспомнишь ты мои слова, девушка, когда он другую найдет. Хотя… я и сам в его годы был ходок.
— Вот видите, Владлен Феликсович, — ухватилась Ася за эти последние, уравнивающие роли, слова. — Вы за меня не беспокойтесь, я…
Она чуть не сказала, что любит Лёню, осеклась, испугавшись себя самой и чуть не слетевшего с губ откровения полузнакомому старику.
Поставив последнюю книгу, потрепанный фолиант в истертой красноватой обложке, Ася закрыла дверцу шкафчика.
— Где у вас веник и ведро, Владлен Феликсович?
— На крыльце, там найдешь. А вода в колонке напротив калитки.
Ася кивнула и вышла, аккуратно закрыв за собой дверь. Тяжелый осадок от случившегося потяжелел ещё на десяток-другой граммов: были неприятны слова о Лёне и неприятна уверенность Владлена Феликсовича в его праве судить и распоряжаться.
Акулов курил, сидя на ступеньке крыльца. Вытянул руку в пригласительном жесте присесть рядом под его крыло. Она не стала сопротивляться, села, прижавшись к нему, вдыхая запахи весеннего вечера, наполненного сосновым духом, щебетанием птиц и горьковатым табачным дымком.
— Дай мне… покурить.
Он вытащил сигарету, прикурил, протянул ей. Она затянулась, осторожно, стараясь не закашляться. Тепло Лёниного бока и дымок, ломающийся в прозрачном воздухе, действовали умиротворяюще. Ей следовало бы рассердиться на возлюбленного за легкость его бытия, но было трудно на него сердиться.
— Что теперь будет, Лёнь? — спросила она.
— А что? Всё будет, не переживай, — откликнулся он. — Прорвёмся.
За всеми делами, тревогами и спорами надвинулся вечер, а за ним и ночь, белая, душистая, прохладная. Дядя Владлен отправил Асю спать наверх, в мансарду, а племянника устроил внизу, в маленькой комнатушке-спальне. Асе не спалось — удивительно, но сон вчера ночью, в камере на жёстком топчане, был крепче, чем здесь, в доме, под тёплым одеялом. Она вертелась, вставала, смотрела в окно на потемневшие силуэты сосен, чётко вырисовывающиеся на светлом холсте белой ночи. Снова ложилась, пытаясь хоть на время вытолкать прочь теснящиеся в голове тревожные мысли, безуспешно считала слонов и носорогов. Укрылась одеялом с головой, но вскочила, услышав стук. Лёня? Или показалось? Бросилась к двери, открыла. Никого. Вышла в крошечный коридорчик. Спустилась на несколько ступенек по винтовой лестнице и остановилась, замерла, вдруг услышав голоса внизу, и невольно, как часто бывает в такой ситуации, прислушалась. Разговаривали Лёня и дядя Владлен — негромко, но слова в ночной тишине слышались отчетливо.
— … мог подумать… Зачем? — спросил Лёня.
— Кто ж тебя знает? На девок не хватает… или они сами тебя подкармливают? Сейчас такие девки пошли… — это Владлен Феликсович.
Лёня что-то ответил, слова прозвучали неразборчиво, но из последующей реакции дяди на реплику племянника можно было заключить, что её содержание было далеко от вежливого.
— Придержи свой язык! Я тебя старше на полвека и дядя тебе, негодяй!
— И считаете меня вором?
Ася отступила назад, вспыхнув и похолодев от услышанного обрывка разговора, из которого можно было сделать один единственный вывод: дядя подозревает, что никаких воров не было, и Лёня, а значит и она, Ася, сами влезли в дом с целью украсть его сокровища. Следующим порывом было броситься вниз и защитить Лёнину и свою честь, но, сделав несколько шагов, она остановилась. Внизу вдруг наступила тишина, словно собеседники разошлись или замолчали, услышав её телодвижения. Эта тишина подействовала на Асю как холодный душ на разгорячённое тело. Она сделала ещё шаг назад, толкнула дверь, радуясь, что та не скрипит, и скользнула в комнату. Какой стыд, какая нелепость! Задавая вопросы в космос, села на узкую
