Гунар Цирулис - Милый, не спеши!
Первым, что я заметил, была обувь. Светлые спортивные туфли с тремя красными клинышками с обеих сторон. Толстые желтоватые резиновые платформы придавали походке своеобразную пружинистость — казалось, ноги отталкиваются от батута и вот-вот он, словно цирковой акробат, взовьется в воздух. Только потом до сознания дошла мысль, что именно такие туфли разыскивали мы все эти дни. Их владелец шагал, держась вблизи забора, в сгущающейся тени домов, так что усов у него я не разглядел. Но почти готов был утверждать, что очков на нем не было. Очередное совпадение: мало ли в Риге таких туфель…
И все же сердце отчаянно заколотилось. Что-то в этом низкорослом человечке не гармонировало с общей мирной картиной улицы. Руки его беспрерывно расстегивали и застегивали пиджак, рот кривился, словно он жевал резинку или поминутно глотал слюну. Были и другие признаки, свидетельствовавшие о том, что предчувствие не обмануло меня: занавеска на окне кафе шевельнулась, Силинь захлопнул дверцу машины и, включив мотор, медленно поехал навстречу — на случай, если преступник захочет увезти добычу на такси.
Я дал обещание не вылезать из мебельного фургона, что бы ни происходило снаружи. Только на таком условии мне было позволено участвовать в операции. Но было мгновение, когда лишь максимальным усилием воли я удержал себя от того, чтобы выскочить: человек неожиданно нагнулся, раздвинул две доски в окружавшем особнячок заборе. Когда он выпрямился, в его левой руке был портфель профессора.
Неужели никто не заметил этого? Уж Силинь-то во всяком случае должен видеть, он же находился почти рядом. Но машина все набирала скорость и через мгновение скрылась за углом.
Улица выглядела точно так же, как миг назад, час назад, как всегда — буднично. И лишь человек, только что шедший по ней с пустыми руками, теперь нес кожаный портфель, за который заплатили жизнью уже два человека, а третий едва не был изнасилован.
Чтобы уменьшить напряжение, я попытался вообразить, как стану описывать это событие в моем репортаже. Но не находил подходящих слов. Наверное, потому, что наблюдал все словно на экране, был только зрителем, а не действующим лицом этой уголовной драмы, которая вот-вот могла превратиться в трагедию, в которой герои гибнут.
Донесся едва слышный щелчок. Рядом послышался тихий голос Банковскиса.
— Докладывает четырнадцатый. Ягодник с женой купили два билета на последний сеанс и вошли в кинотеатр «Югла». Все выходы под нашим наблюдением. Показывают индийскую картину «Сказка о любви», сеанс закончится около полуночи. Пока прекращаю связь.
Метаморфоза Крума действительно казалась сказочной. Теоретически можно было, конечно, предположить, что он связан с этим человечком, может быть даже является инициатором шантажа, но в это как-то не верилось.
Тем временем на улице все развивалось по сценарию полковника. Из заводских ворот вышел плечистый верзила в заляпанном цементом халате, небрежно, как и подобает законному супругу, чмокнул Аспу в щеку, уселся рядом. Морковный автомобиль тронулся. Но через десяток-другой метров мотор зафыркал, зачихал и замолк. Верзила вылез и поднял капот. Этого было достаточно, чтобы вокруг машины собралось несколько добровольных советчиков.
Человек перешел на противоположную сторону улицы. Правую ногу он слегка подволакивал, и это напомнило мне заключение эксперта о неодинаковых отпечатках следов. Он даже не хромал, но боком проносил ногу между мелкими лужицами, подтеками масла, кучками мусора, словно боялся запачкать белые туфли. Сделал еще несколько шагов — и внезапно как сквозь землю провалился. Лишь стукнувшая дверь позволила понять, что сейчас он находится в сером четырехэтажном доме. Черного хода в доме не было, это мы знали.
И тут раздался взрыв. Дверь распахнулась, из нее вырвался клуб дыма. Когда дым рассеялся, я увидел человека — оглушенного, с обрызганными красной краской лицом, руками, одеждой. С одной стороны его держал лейтенант Акментынь, с другой — пассажир Аспы. У тротуара уже стояла неизвестно откуда появившаяся машина «скорой помощи». Его уложили на носилки, пристегнули, задвинули внутрь. Взвыла сирена, и машина сорвалась с места. События произошли так стремительно, что народ не успел сбежаться, очередь за помидорами даже не нарушилась, И я по-настоящему опомнился лишь в тот миг, когда мебельный фургон тронулся, и я стукнулся головой о верхнюю полку шкафа.
* * *Его допрашивали в кабинете полковника Дрейманиса. В окружении работников милиции он выглядел особенно жалким, и казалось нелепым, что из-за такого хлюпика была поднята на ноги едва ли не половина всей рижской милиции.
В форме были только Ванадзинь и лейтенант, стучавший на машинке за маленьким столиком. На всякий случай был включен и диктофон. Ко времени моего прихода личность задержанного была уже установлена. Меня паспортные данные не волновали: так или иначе, в статье придется назвать его вымышленной фамилией, чтобы не бросить тень на его дочь, у которой вся жизнь еще впереди.
На столе было разложено содержимое его карманов: несвежий платок, блокнот, кошелек с несколькими рублями, связка ключей, дюжина автобусных билетов. Ничего такого, чем можно было бы воспользоваться, как оружием. И сам он походил скорее на жертву недоразумения, чем на закоренелого преступника. Именно это он и доказывал сейчас Ванадзиню:
— Иду по улице. Вижу: за забором — портфель. Кто-то потерял, наверное. Если оставить, могут украсть. Поэтому я взял. И понес в милицию.
Он заикался не на отдельных звуках или словах, но на целых фразах. Перед тем, как начать, мучительно шевелил губами, словно хватая воздух, потом короткими порциями выбрасывал слова. Снова умолкал, разгонялся — и все повторялось. Смотреть на это было неприятно, однако по телефону могло показаться, что человек обдумывает каждую фразу и излагает мысли в телеграфном стиле.
— Но завернули в ближайшее же парадное, — сказал Ванадзинь. — С какой целью?
— Посмотреть, что внутри. Стоит ли нести. Какую премию дадут за находку.
— Так и запротоколируем: «Раскрыл из любопытства», если не возражаете. А что было потом?
— Потом ничего не помню. — Видимо, заготовленный по дороге в Управление запас лжи был исчерпан, так как больше говорить он не стал.
— Что вы делали так поздно в этом районе? Вы ведь живете совсем в другом конце города.
— Работаю на заводе. Долго болел. Пришел узнать, что нового.
— Когда все уже разошлись? Почему не пришли днем?
— Раньше не мог. Болела голова.
— Допустим. — Следователь не пытался опровергать его выдумки. — А почему попали в милицию? Понимаете?
— В милицию? — Он долго хватал воздух. — Я думал, везут в больницу. Там тоже спрашивают.
Простачком он не был. Во всяком случае, оказался куда более хитрым, чем можно было судить по внешности. Но как долго сможет он вывертываться? В этой схватке побеждают не по пунктам, здесь все заканчивается нокаутом или безоговорочной капитуляцией.
— Вы знаете профессора Маркуля?
— Только доктора Бертуля. — Он все еще хитрил. — Он лечил меня в последний раз.
— Где? — вмешался в неспешный ход допроса полковник. — В психиатрической больнице?
— Директора академического института, — Ванадзинь не хотел терять нить. — Шефа вашего завода.
— Академика? Видел, — признал тот.
— Может быть, даже по телефону разговаривали? Вчера, например?
— Никогда! — выкрикнул он и так резко мотнул головой, что чуть не свалился со стула.
— Вы должны понять, что мы не можем принимать на веру ни одного вашего слова, — ловко плел сеть Ванадзинь. — В конце концов, вы произвели взрыв в густонаселенном месте.
— Я не виноват, — потупился тот.
— Докажите это полной откровенностью. Как попал в ваши руки портфель профессора Маркуля? Отвечайте!
— Нашел. Не знал, что это Маркуля.
— Что вы сказали ему вчера по телефону? Повторите!
— Ничего. Я ему не звонил.
— Вы лжете. Признавайтесь, что вымогали у него двадцать тысяч рублей!
— Я говорю правду. Поверьте.
— Хорошо. — Ванадзинь снова заговорил доброжелательно. — Дам вам возможность доказать вашу правоту экспериментальным путем. Скажите в телефон несколько слов, которые я вам напишу на бумаге. Тот же текст прочтут и два других человека. И попросим профессора сказать, чей голос кажется ему знакомым.
Ванадзинь написал что-то в блокноте, вырвал страницу и положил ее перед задержанным. Тот побледнел, но продолжал молчать. Лишь оторванная им в этот момент пуговица пиджака свидетельствовала о крайнем возбуждении.
— Чтобы эксперимент был законным, мы должны прежде всего предупредить профессора. Товарищ полковник, не наберете ли вы номер профессора Маркуля?
Телефонные разговоры были слабостью полковника. Будь это возможно, он решал бы по телефону все служебные вопросы. И на этот раз он снял трубку с явным удовольствием.
